Сколько еще должно пройти лет, чтобы воспоминания окончательно померкли под ворохом новых впечатлений и перестали теребить душу глубокими заусенцами? Он сморщил нос: от шерсти собаки веяло медовыми листьями, мокрой землей и влажным уличным воздухом – густой торфяной аромат, почти как запах детства, и к нему примешивались душисто-кислые рыбные волны из улыбающейся пасти. Обветшалый дом на ферме снился теперь не раз и отчего-то снился с теплотой крошечных смежных комнат, натопленных камином, где в темноте сверкали огоньками поленья, отражаясь в изъеденном желтизной зеркале комода, рядом со старыми креслами, на которых целыми днями клубочками спали ленивые коты, снилась кухня, с деревянными стульями и обеденным столом, обширным громоздким буфетом возле низких окон, задернутых тюлевыми занавесками, а они всегда весело дрожали на ветру и стремились сорваться с гардин. Скалистое побережье, холмистые рельефы, покрытые мхами, лишайниками и низкорослыми травами, руины старинной церкви представлялись ему за тысячи километров от родного Леруика, там, где от усталости не приходили сны, а в полудреме скользили зыбкие образы прошлого. И только наедине с самим с собой так мучительно приторно, так четко видел родину в грезах: то утреннюю, тепло высвеченную субботним солнцем, когда игриво звучали голоса матери и бабушки, пахло горячим, только что приготовленным хлебом или принесенной на сковородки из кухни яичницей с поджаренным беконом, блином, ложкой мясного фарша, помидорами и картошкой; то зимнюю, вечернюю, с заиндевелыми крупной солью пастбищами; то плохо обогретую на ночь спальню, где по углам завывали ледяные сквозняки, а настольная лампа возле кровати походила на низкую луну, застилаемую дымкой; то весеннюю, насквозь светло-солнечную, со сбивающими с ног ветрами.
читать продолжение: «les amours imaginaires»

You're the light, you're the night
You're the color of my blood

Ин-ногда мне к-кажется, что я н-не встречу другого т-такого человек-ка, как ты. Т-таких особенных не б-бывает. Т-таких п-прекрасных н-не с-существует. Т-так неожиданно т-ты проб-брался м-мне п-под кожу, п-под кровь, т-ты раст-творился во мне, зан-няв к-каждую мысль. И об-браз п-приходящего и ух-ходящего т-тебя - он к-как след солнечн-ного света на с-сетчатке. Звук т-твоих шагов по лестнице - как барабанная дроб-бь, ид-дет рябью по моему сердцу. И п-порой мне к-кажется, что я з-задыхаюсь, п-почувствовав твое п-приближение. Мое сердце з-звучит к-канонадой, к-когда ты п-появляешься на горизонте. И нет м-момента слаще, чем наблюд-дать за тобой, за жизнью, к-которую ты вед-дешь так с улыбкой и уверенно.
Ты - луч-ший из мужчин. Ты - луч-ший из т-тех, кто к-когда-либо п-прикасался к-ко мне. Благодаря т-тебе я н-не брос-сил мечтать, благодаря т-тебе я стал в-верить в себя. В-взяв меня за рук-ки, ты вытащил м-меня из б-болота, к-которое гроз-зило поглотить ц-целиком.
Т-такие, как ты, н-не заб-бываются. И п-пусть судьба л-любит играть с чув-вствами, я в-все равно б-буду люб-бить тебя. Воп-преки.

Так ніхто не кохав. Через тисячі літ
лиш приходить подібне кохання.
В день такий розцвітає весна на землі
і земля убирається зрання...

Знаешь, немного проще говорить тебе слова, прикрываясь лицом персонажа, но все же я хотел бы сказать еще и кое-что от себя. Мне хотелось бы сказать, что эта награда заслужена, что твои посты прекрасны, как рассвет, и что я вкушаю каждое слово, и оно течет сладким соком мне по подбородку, как спелый плод персика.. Но ты итак это знаешь. Потому что невозможно не знать, слыша обо всем том безумии, что происходит в моей голове и сердце, когда ты пишешь подобные посты. Когда ты вообще пишешь, пусть даже когда ругаешься на меня, крепко, основательно и, чаще всего, заслуженно. Как я люблю говорить, сердце чует тебя и все - моя остановочка. Знал бы ты, как много мелочей, которые заставляют его делать временную остановочку, как в песне Сплин, а затем снова идти, бежать, колотиться - и все потому что это ты. И потому что ты со мной рядом.
Ты невероятный игрок и такой же невероятный человек, которого я каждый вечер с сожалением отпускаю смотреть сны, и от которого утром с улыбкой на улице читаю сообщения. Между нами много разниц, но они нам не помеха. Между нами разные часовые пояса и тысячи километров. Но помеха ли они? Не думаю. День ото дня мы рушим рисованные миром границы, а еще рушим собственное привычное, чтобы выстроить общее. Так и получается. Врываться ураганом и сметать все, что больше не имеет значения, ради того, что действительно важно. Возможно, я говорю немного запутанно, но кто, если не ты, знает о чем я говорю?
Спасибо тебе. За персонажей, и за тебя. За ту прекрасную, насыщенную игру, и снова за тебя. Потому что если бы не такой ты, то ничего бы другого и не было.
Люблю тебя. Очень сильно люблю.
P.S. сегодня полгода)

You're the fear, I don't care
Cause I've never been so high
Follow me through the dark
Let me take you past our satellites
You can see the world you brought to life   
(с) Андерс и Д.

Элиас

Кевин

Исадора

Адам

Мария

Бенджамин

Все закончилось скомкано – пока Эйдан сжимал крепко подбородок Алессы, она сжимала старую ткань обивки, буквально сдирая ту, представляя, как с такой же силой могла бы содрать с лица своего любовника усмехающееся выражение лица, которое непременно вернется к нему тогда, когда он восстановит дыхание и сердечный ритм. Все закончилось, и ей стало холодно и стыдно. Очень холодно и очень стыдно – два смешавшихся внутри чувства приносили дискомфорт и заставили все тело покрыться россыпью мурашек, от которых ее выбеленная кожа казалась теперь вовсе нечеловеческой. Нащупав рукой на полу сумку и вытащив оттуда свой портсигар, она отсела на самый край кушетки, плотно сомкнув колени и подтянув их как можно ближе к животу, который прикрывала свободной от сигареты рукой. Пальцы дрожали, пепел падал прямо на босые ступни, но Алесса не чувствовала ничего, кроме стремительно разрастающегося чувства вины внутри нее – какая ирония, всего несколько минут назад она чувствовала внутри себя тепло, тепло другого человека, она чувствовала все это так глубоко и близко, что не хотела размыкать тесные объятия, чтобы это длилось вечно, бесстыдно про себя умоляя, чтобы ее любовник не торопился, а сейчас не может даже поднять головы и взглянуть в его сторону; Эйдан Монтгомери снова стал тенью на периферии ее зрения, которая, кажется, еще чуть-чуть и поглотит ее целиком, так, что и от самой женщины не останется и следа.
«I celebrate the day that you changed my history» Алесса

Существует два типа людей. Одни полагаются на эмоции, на искреннюю и мгновенную реакцию, такие по своей натуре мягкие и ранимые, но отдача от таких идет настолько сумасшедшая, что хочется приватизировать их лично. Они видят мир куда лучше и хуже одновременно, склонны бросаться в крайности и сопереживать настолько сильно, что способны заменить собой групповую поддержку. Их хочется окружить заботой и любовью, стать лучше, защищать от любых неприятностей. А есть другие, что полагаются на холодный расчет, математическую точность, что в большинстве случаев поможет избежать ошибок и промахов и приведет к ожидаемому результату, не приносящего и десятой доли удовлетворения, лишь прибавляет уверенности в своих силах и возможностях в будущем. Пожалуй, единственное наблюдаемое сходство и у тех и других, это семья, построенная из-за разных мотивов, желание создать новую ячейку общество или банальная необходимость для продвижения карьеры. Факт, но почему-то наличие семьи значительно поднимает статус в глазах окружающих, несмотря на то, что каждый третий понимает причину вступления в союз.
Артур Гамильтон относил себя к тем, кто ставит достижение во главе всего. Оставив позади четыре десятка лет, он мог похвастаться успешной карьерой, ненавистью большей половины сотрудников, что, однако, были вынуждены исполнять его приказы, идеальным браком в глазах окружающих и еще большими амбициями.
«Fruhling in Paris» Артур

Летти вернулась к Дэмьену и никто не подумал ее остановить. Ее походка от бедра была походкой победительницы. Впервые на своей памяти она лишила своего брата возможности осадить ее, причем не приложила к этому особых усилий, заодно и отыгралась на этой блондинистой сучке, которая точно банный лист клеилась к графу.  Пиявка.
Литиция остановилась в шаге от смотрящего на нее Дэмьена, а потом и вовсе сократила дистанцию, прижимаясь к нему бедром. В его руке вновь была бутылка с темным пивом, которую он медленно потягивал и именно ее Летти затребовала себе, делая пару жадный глотков.
- Объяснишь? – Парень смотрел поверх ее плеча в сторону машины, которая в этот вечер принадлежала графу. Конте отрицательно покачала головой, возвращая пиво прежнему владельцу. Нечего было объяснять, от всей этой ситуации веяло абсурдом. Итальянка повела плечами и поежилась, стало заметно прохладнее, видимо все из-за того, что после заезда люди стали расходиться, больше здесь нечего было ловить.
- Отвези меня домой.  – Наклонившись непозволительно близко, негромко произнесла Летти и Дэмьен ее услышал. Он повернул свою голову на голос, так что его лицо оказалось на одном уровне с лицом итальянки. И прежде чем она закончила свою фразу, он поцеловал ее.  Конте дрогнула, ее тело напряглось, и она намеревалась отстраниться.
«Cruel Intentions» Летиция

Совсем недавно я пришел к мысли, что влюбиться можно в любого - имей он красивые глаза или потрясающий фасад. Полюбить глубоко и отчаянно - далеко не каждого. Влюбленность - чувство не имеющее постоянства, хотя и воспринимается ярче, будто бы вспышка на солнце. Вот только вспышка - это свет. Кратковременное явление, которое ослепляет и не позволяет узреть истинную суть спонтанно возникших чувств. С любовью иначе... Лишь Крис открыл мне глаза на все её причуды, в которых я как оказалось был полным профаном. Любовь к человеку учит нас разным вещам. К примеру до Кристофера, я не знал что значит "сомневаться в себе и своей значимости". И не так это плохо, как может казаться на первый взгляд. Иногда, также как слова читаемые между строк, так и чувства можно интерпретировать более глубже, воспринимать четче. Обращая время вспять и возвращаясь к тому его отрезку, который не связан с Вардлоу, могу отметить за собой привычку ставить свои приоритеты выше чьих либо, свою позицию на сто шагов дальше оппонента, кем бы он ни был - другом, товарищем или малозначимым знакомцем. Чувства к Крису заставляют гордыню и завышенное эго внутри меня сжиматься до размера атома, и сгорать, оставляя за собой лишь скромное "ничто". Мне важен мой мужчина. Мне важно его мнение и те чувства, которые он выражает лишь ему любимыми способами. Ему нет необходимости говорить о них слишком часто, так как в каждом его прикосновении ко мне и каждом взгляде, я читаю - "люблю тебя".
«All I want for Christmas is...» Натаниэль

Тепло было объёмным, солнечным. Оно не пригревало, а затапливало, наполняя каждую клетку тела, расслабляя и, вместе с тем, навязывая мысли далёко не безобидные. По маленькой, но яркой искорке, которой хватало, чтобы замирать на мгновение, ощущая бережные, но уверенные, крепкие прикосновения больших ладоней сквозь ткань футболки; чтобы делать торопливый, едва слышный вдох, наслаждаясь возможностью находиться в этом промежутке времени, касаться лица Хэйвуда, беспрепятственно, так, как того хотелось уже давно. И всё же не так. Джин подняла голову, заглянув в тёмные глаза Флинна. Ей так хотелось услышать от него ответ, который дал бы ей возможность уцепиться, удержаться, завладеть часто изменяющей уверенностью, но вместе с тем, именно его она и боялась больше всего. Потому что в любом случае в нём бы оказалась заключена разрушительная сила, впустить которую в это, наполненное теплом и светом пространство, Джин не могла и не хотела. Оставляла на потом все возможные разбирательства, диалоги, обсуждения, признавая, что здесь им нет места. Но червячок недоверия, тот, который никогда не хотел довольствоваться малым, всё же шевелился где-то внутри, подтачивая, прогрызая, целясь в самые уязвимые места, взывая к жизни множество причин и поводов, картин из прошлого, несущих в себе опровержение желаемого.
- У воды всегда лучший вид, – улыбнулась Джин, кончиком указательного пальца поглаживая подбородок Хэйвуда.
«Sense and Sensibility» Джиневра

Он мог бы приехать в «Квантум» пораньше, начать приготовления к открытию, проверку сервировки столиков, внешнего вида официантов, сомелье и бармена, но до ресторана так и не доехал. Придя домой и приняв душ, он быстро оделся, взял деньги и чехол, на вешалке под которым висела чистая белая рубашка. Конечно, вчера же ему было некогда возвращаться в ресторан за своим костюмом и рубашкой, а сегодня ему придется тащить весь этот гардероб домой по метро. Но стоя на перроне станции, что-то помешало войти в вагон поезда, следующего прямым путем до Манхэттена. Как вросший ногами в бетон стоял и смотрел на то, как закрываются двери вагона перед самым носом. И шаги было позволено сделать лишь тогда, когда следом приехал следующий поезд, идущий до того же Манхэттена, но через Бруклин. Повинуясь какому-то неизвестному внутреннему импульсу, Элиас выходит на одной из станций Бруклина, садится в автобус со знакомым номером и едет прямиком до почти конечной остановки. Надев солнцезащитные очки и перекинув чехол с рубашкой через плечо, заходит в небольшой цветочный магазин.
- Я задыхаюсь. – Произносит Хьюстон после нескольких минут молчания, теряясь в собственных мыслях и по-прежнему сжимая в руке тройку перевязанных бордовых роз. Розы – так принято, хотя кому это нужно. – Я в смятении, Роб. – Наконец, обращаясь к старшему брату, но только смотрел он на холодное серое надгробие. 
«Houston, we have a problem» Элиас

Выживут только любовники.

Лучшая игра недели

«Тебе и не нужно быть приятным», проговорил рыжий, и Рокки насупился, совершенно недовольный тем, что его так пошло раскусили. Он умел быть очаровательным, если хотел, но хотел он этого редко, потому что люди его раздражали одним своим присутствием. Хотя, с Энджелом ситуация явно была совсем другой, и Муну это не слишком нравилось, он не был поклонником дурацких романов, где все влюблялись друг в друга, ебались и жили счастливо до конца своих тупых дней. Раздражение то накатывало волнами, то отступало, и Рокс никак не мог поймать правильный настрой, который не приведёт его к катастрофе.
- Сара – её настоящее имя,  - коротко буркнул он в ответ, хотя понимал, что злиться ему стоит только на себя. То, что он вообще подобрал этого мальчишку, было дурным знаком. - И нет, выбираю всегда я. На баб полагаться нельзя, они туповаты и порывисты, я предпочитаю работать самостоятельно. Ты видел, что она сделала с этой тёлкой? Нет уж, Саре я выбор не доверю никогда, я пока ещё не ёбнулся до конца.
Мун попытался вспомнить, что он успел узнать об этом мальчишке, но понял, что все его знания скудны, он знает только то, что рыжий решил раскрыть, и это немного раздражало.
Рокки

В чистеньком и приличном мире светских салонов и гламурного шика такое было бы невозможно, немыслимо и возмутительно, но сцена до странности напомнила Энджелу незабвенное детство в розовых пинетках и золотых кудрях: внимательное просматривание моментальных фотоснимков, от которых у обоих участников захватывало дух - у одного от гордости, у другого от восторга. Уже давно глянцевые карточки сменили безликие экраны электронных устройств, и даже странно было, что ритуал всё ещё хранился в памяти, запечатлённый там недолгим, но ярким периодом родового ритуала. В эти дни всё менялось слишком быстро, однако главное оставалось неизменным, - за столь вопиющие нарушение общественной морали благопристойные люди требовали крови.
О, ты мог совершать сколько угодно гнусностей и преступлений, - если был достаточно богат для этого, конечно, - но общество, дойное стадо покорных коров, превращалось в агрессивного тирана, когда дело доходило до откровенного попрания приличий. Ты мог грешить, но это любовь к греху, тщеславная и откровенная, приводила их в ужас, заставляла содрогаться от непомерного возмущения. Не было ничего дурного в том, чтобы выставлять напоказ собственное дитя.
Энджел

Вопрос

Огни вечно неспящего города недобро отражались в кроваво-красном бокале Эйдена. Как жалко, думал он, что еще не довелось в полной насладиться подобным. Не приходилось слушать эту песню, глядя на любимую ранним утром и представлять, что поешь ты, и песня не закончится пока вы просыпаетесь вместе.
Порой бывали мгновения, когда он ощущал совсем другое - ощущал себя другим. Редкой ночью границы стирались, цепи становились воротами, и вместо чувства вины было сожаление. До рассвета Эйден предпочитал сожаление чувству вины. С лучами солнца стыд всегда возвращался - досадная ассоциация с сестрой. Эта ситуация, это нечто, давно стало частью жизни, позабытой до недавних пор. Вечный поиск правильного ответа, вечно откладываемый выбор между "как надо" и "как хочется".
Но в этот раз семейное воссоединение взбудоражило не только ночь, но и день президента.
Звонок - Винсент, секретарь. "Рановато для напоминаний о завтрашних встречах...." Голос у секретаря был не на шутку встревоженным:
- Не приезжай в офис.
- Что?
- Здесь уже журналисты....
Эйден

Свежий воздух и прогулка воистину прочищали мозги, позволяя мыслить размеренно и здраво. Софи не заметила, как очутилась у своего подъезда, размышляя о том, что Эйден похоже уже был осведомлен о сложившейся ситуации. Его голос, его речь.. сестра почти всегда могла определить, когда брат был расстроен. Впрочем, это не точно, он мог ещё от вчерашнего не отойти.
Софи просчитала, через сколько примерно появится Эйден, и решила до тех пор заняться созданием уютной обстановки. Новости, которые женщина собиралась сообщить своему родному человеку, далеко не возглавляют список приятных, а значит нужно было позаботиться о комфортной атмосфере. Уж в чем в чем, а в человеческой психологии Софи научилась разбираться за то время, что занималась журналистикой.
Рыжая небрежно избавилась от пальто и обуви, в темпе отправилась на кухню и достала необходимые ингредиенты на стол. Она была намерена сделать любимый напиток Эйдена. Сзади раздалось громкое возмущенное мяуканье. Фокс обернулась к своей кошке и всплеснула руками: - О боги, неужели я забыла тебя утром покормить! Ну точно ведь.. Прости, меня, Рози.
Софи

Tanz Mit Dem Feuer

Момент длился и длился. Казалось, что едва ли не две-три вечности протикали где-то по воздуху, стоялому,  душному, плотной стеной окружавшему далекий Вестминстерский дворец. Капли тихо стекали по лицу Рейчела. Ах да, точно, его звали Рейчел, а не Ричард. Джастин перепутал буквы. Хотя нет. Капитан команды “Crossfate” попросту не услышал, что там Брандон прошипел. Членораздельнее надо произносить имена оппонентов, зараза, черт возьми, чтоб при разборках в лужу не сесть. Джастин благополучно пропустил мимо ушей комментирующие реплики Моргана, на них не было ровным счетом никакого смысла отвечать. В частности на «недостатки». Почему? Да, потому что с ростом вокалиста попросту все капитально достали, и для сопротивления потоку реки, что бьет прямо в грудь, напросился вывод о необходимости ношения своих недостатков в качестве щита. Мол, да я не модель с подиума и не жираф, и что с того? А с именем он облажался, да. Никто не спорит. Поэтому момента только и хватило, чтоб, не теряя гадкой улыбки, портящей лицо, опустить голову в издевательском полупоклоне и ляпнуть что-то похожее на: «Да хоть Царица Савская, любой каприз за Ваши деньги».
Джастин

Всё шло хорошо до определённого момента. Если, конечно, начатую Ричардом потасовку можно было назвать словом «хорошо». Хотя ведь он сам напросился, старт дал сам. Противник только отвечал, пусть и чуточку сильнее, злее и агрессивнее, чем были предшествующие шаги басиста. Оскорбил словом – получил виски в морду. Разозлился и зашвырнул пару раз оппонента в полёт – получил …
Вот это было уже чересчур.
Рик стерпел бы всё, да и ожидал от Нигреану чего угодно, кроме женской подставы. Даже если бы тот вынул из ниоткуда ствол и начал махать им, или приобщил бы к свалке приятелей. Хотя это, пожалуй, тоже по-бабски, но всё же не так нечестно. Невероятно! Это ведь Ричи из глэм-рок группы, а вот, оказывается, ещё кто тут андрогин… Или попросту баба.
Ударил по самому дорогому. Точнее, почти самому дорогому. На первом месте у Рика, как и у любого другого музыканта, были руки, и, в частности, пальцы.
От изумления басист даже не вспомнил, что, между прочим, за волосы его тоже подёргать успели.
Ричард

Only Human

Когда я задумываюсь о своей жизни, мне хочется знать, что она была прожита не зря. Я не стремлюсь к величию, не стремлюсь оставить свой след в истории. Мне будет достаточно одного только понимания, что я не чинил препятствий счастью близких мне людей и своему собственному.
Но, увы. На сегодняшний день моя жизнь - это жизнь 37-летнего неудачника, который за последние несколько месяцев наломал дров больше, чем в, казалось бы, самый сложный период, когда все едва не закончилось смертью.
Я мог бы сказать, что последние годы были достаточно неплохи. По крайней мере, их можно было назвать стабильными. Но в какой-то момент что-то пошло не так. Правила изменились. Я перестал контролировать происходящее. В первую очередь – я перестал контролировать себя самого. Произошло ли это тогда, когда в моей жизни снова появилась Тори? Да, наверное, именно она послужила катализатором. Меня начали беспокоить вещи, которые прежде совершенно не заботили. Я стал слишком много думать. Наверное, потерял часть былой уверенности. Я чувствовал, как кто-то отбирает у меня контроль над моей жизнью. Обманывал себя, убеждал, что не все потеряно, что я еще могу что-то изменить, но понимал… это бесполезно.
Александр

Три месяца между раем и адом - так можно описать жизнь Виктории с Рождества 2016 года.
Пять невероятных дней с Ксаном в его квартирке над музыкальным магазином, где они обнаженные душой и телом снова учились быть счастливыми - рай. Пять дней, которые пролетели как одно мгновение. Словно Адам и Ева, одни во всем мире, они наслаждались плодами, которые подарил им их собственный райский сад. И как Адам и Ева, они были вынуждены были покинуть благословенную землю.
Все хорошее кончается – это всем известный факт. И на пятый день случилось жестокое приземление на землю, когда здравый смысл очнулся, от опьянения эйфорией, которую испытали Ксан и Тори в предыдущую неделю. Им нужно было возвращаться в реальность. Никто из них не хотел терять этот момент. Но оба знали, что иначе нельзя. Как бы они не сопротивлялись, им нужно расстаться пусть на пару часов, но нужно. И они расстаются, обещая друг другу встретиться сегодня же до заката солнца. Но этого не происходит. Выпорхнув окрыленная из их гнезда, Виктория ломает крылья возвращаясь, и проваливается камнем в ад. Перед ее глазами проплывает картина: любящий отец обнимает, маленькую копию себя в розовой шапочке и теплом пальтишке.
Виктория

С закрытыми глазами

Мария доверила ему те девять дней ее скитаний, и стало тяжелее вдвойне. Осознание того, что произошло с ней, когда его не было рядом, давило снаружи. А изнутри сжималось переполненное болью сердце. Бен никогда не хотел, чтобы ей было так больно. Отчаянье, которое подбиралось все ближе к краю, сегодня достигло своей черты и рухнуло вниз. Он готов был сделать все, лишь бы девушке не довелось пережить это опять, но у него не было таких сил, чтобы отмотать время назад и изменить прошлое. Когда-то Бенджамин без зазрения совести отворачивался от тех людей и тех событий, которые остались у него за спиной. Он перешагивал через многое и делая вид, что забыл, продолжал жить дальше и вершить новые злодеяния обагренными в кровь руками. Через Марию он так и не смог перешагнуть. Она была позади и впереди. Мысли о ней подстерегали на каждом шагу. И теперь, будучи так близко, Бен не понимал, как сможет прожить хотя бы день, чтобы вновь не прикоснуться к ней, не почувствовать такое необходимое тепло и не ощутить томное дыхание на щеке. Ее прерывистый дрожащий голос так напоминал о тех временах, когда они были вместе. Но теперь она дрожала не от любви, а от боли, которая преследует изо дня в день.
Бенджамин

Она мысленно считала до десяти, чтобы унять нарастающую дрожь. Боялась сама себя, собственной реакции и на откровенные касания сильных рук. Движения Бена были растянуты и нарочито медлительны. Монстр усвоил прежние уроки. Боялся вызвать панику, после которой не останется места прикосновениям. Слезы-удушье-успокоительное. Приступы выжигали девушку изнутри. Потребуется не один день, чтобы Бетанкур пришла в себя. Мало вероятно, что спугнув Марию, мужчина получит повторный доступ к телу. Сегодня тараканы в блондинистой голове проголосовали «за». Она нуждалась в руках насильника, не на секунду не забывая о прошлых «заслугах» зверя в человеческом обличии. Однако они поблекли перед издевательствами чужаков. Зло из подземки не имело лиц и четких очертаний. Только голоса и звуки. Неизвестность взращивала нападающих, будто на дрожжах. Они шатались рядом. Нависали исполинскими фигурами. Становились все огромней и ужаснее. У страха глаза велики... Не важно слепые они или продолжают видеть свет в конце туннеля. Обстоятельства толкнули ирландку в объятья монстра. Покуда в них виделось спасение, Арчер мог беспрепятственно водить пальцами и щекотать дыханием..
Мария

Уильям
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Мэдисон
посмотреть

Вероника
посмотреть

Рипли
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Ведь каждому знакомо такое чувство, когда внутри все замирает?! Тогда, когда в груди зарождаются такие маленькие порхающие бабочки, которые расправив крылья начинают панически биться в конвульсиях, прямо там? прямо в уголке около сердца? Это еще оставляет такой сладковатый вкус на кончике языка, почти незаметный, в такие моменты ты чувствуешь, как замирает по мимо самого важного органа еще и все тело, руки слегка потряхивает, горло пересыхает да так, что тебе нужно сглатывать слюну чтобы не закашлять. Всегда в мыслях и мечтах оно романтично и прекрасно, но на деле это чувство слегка страшновато, оно равно маленькой, хоть и сладкой смерти. Именно так ты чувствовал себя сейчас, именно так, как, черт возьми, никогда не чувствовал себя рядом с Венни. ТЫ хотел, видит бог, хотел, да, ты даже предвкушал момент первого поцелуя, а еще первого интима, которой тоже, что уж тут врать, был шикарен, ты как мог совершенно отчаянно старался в ней потеряться, потеряться в ее словах, касаниях, стонах, ее запахе и пусть это все было совершенно шикарно и сногсшибательно, это никогда, мать ее, не сравниться даже близко с тем, что ты ощущал, чувствовал и переживал раз за разом находясь с младшим братом.
читать продолжение: «Coachella Valley Music and Arts Festival»

Братиш мой, милаш! *в этот момент должна звучать музыка, открываться шампанское и литься через край*
Это так неожиданно было узнать, что ты написал пост недели, но так гордо. Я поздравляю тебя с этим, ты это заслужил. Мы с тобой знаем, что именно послужило вдохновением к этому посту. Так, что скажем спасибо R5, их новому альбому, их новому клипу. За то, что они нас вдохновляют каждый раз на что-нибудь интересное. Без них бы не было наших персонажей. Я благодарна тебе, что когда-то ты меня познакомил с этой группой, и у нас все закрутилось и завертелось. Сейчас даже нашу совместную ролевую жизнь не представляю без этих ролей и Манхэттена собственно тоже. Правильно ты писал недавно - это дом, в котором мы с тобой живем. Здесь уютно и хорошо, и ты каждый раз меня радуешь своими постами. Надеюсь, я тебя тоже чем-нибудь радую х)
Всегда, когда я их читаю, это словно просмотр какого-то фильма или сериала. Все настолько ярко и живо представляется перед глазами, словно это и правда какой-то просмотр в онлайне. И пост в "Коачеллу" тому доказательство, потому что ты так чувственно и эмоционально написал, и это будто я и правда переживала все то, что там творится. Спасибо тебе за твое творчество. Пусть в последнее время мы немного сдали позиции в написании, но все равно мне радостно, что мы не забросили это дело. И я верю в лучшие времена, когда будет больше времени на написание наших замечательных историй.
Джеффи, ты у меня большой молодец! Поэтому вдохновения тебе, огромного и неиссякаемого! Люблю тебя!   
(с) Дианна

Нил

Джастин

Надин

Максимилиан

Вероника

Элеонор

Вот и сидим теперь друг напротив друга - чужие люди, навсегда связанные красной нитью жизни нашего общего ребенка. В ее глазах я несомненно лучший родитель, чем она сама, и я буду поддерживать эту иллюзию до конца, прекрасно зная все свои огрехи на этом поприще.
- Большой, - киваю я.
- У тебя, - она замялась, воровато опуская взгляд, - у тебя с собой есть его фотография?
- Есть, - отвечаю и лезу во внутренний карман пальто, а ее глаза снова вспыхивают жадным огнем, и, когда я передаю ей несколько карточек, руки Чарли дрожат.
Она рассматривает фотографии, быстро перетасовывая их словно карты в колоде. Одну за другой, одну за другой... с десяток карточек порхает в ее пальцах, создавая целое слайд-шоу. Илаю четыре и он на качелях, Илаю пять и мы впервые поехали на море, Илаю шесть... Семь... Восемь... С последней фотографии на нее смотрит счастливый вихрастый мальчишка девяти лет. Растрепанный, футбольной форме сплошь в пятнах от травы, с корками старых ссадин на коленях - это тоже Илай, недавний... Кажется, осенью его бабушка фотографировала.
«Жизнь твоя сплошной проклятый компромисс» Донован

Мне хочется упомянуть о некоем Д. Он живет по соседству со мной. Нас разделяет единственная стена. Буквально. Иногда я прикасаюсь к ней пальцами, словно пытаясь представить его по ту сторону, проделывающего те же действия. Я закрываю глаза и прислушиваюсь, и раз за разом отпрыгиваю от отделяющей нас преграды, услышав по ту сторону его заливистый смех, звон посуды или голос женщины. Моя трагедия в том, что он любит девушек. Мне больно, когда я вижу, как он идет по улице с новой женщиной, приобнимая ее за талию и глядя на черты ее лица так, словно там не глаза, нос и рот, а настоящее произведение искусства. Я становлюсь злым. Я раздражаюсь. Глядя в зеркало, я ненавижу свое собственное лицо. Я редко задавал себе вопрос, почему же я не женщина? Почему, если мир сделал меня таким, почему наделил мужскими чертами, заставив вечно страдать? У меня широкие плечи, крупный нос, выступающий кадык. Так непохожий на женщину, я люблю мужчин. Я люблю Д. И мне страшно и обидно признаваться в этом самому себе, а еще обидней понимать, что наши пути никогда не пересекутся. Единственная моя возможность быть с ним - это наблюдать и фантазировать. Помимо любви к мужчинам, природа подарила мне действительно яркое воображение. Наверное, чтобы я не вскрыл себе вены от безысходности, к которой обязательно приходят люди, сталкиваясь с жизненной трагедией.
«les amours imaginaires» Гидеон/Андерс

Солнечный свет заливает помещение спальни. Это не похмелье, не типичная головная боль, граничащая с желанием выплюнуть свои внутренности на исходящий царапинами серый кафель ванной комнаты. Совсем иная боль.
Мне не нужно разглядывать свое белье, чтобы понять, в чем оно – этот запах забивается в ноздри. Вот бы сейчас хоть каплю романтики, где мысль о том, что это ночь, проведенная с любимым мужчиной, но реальность моей отвратной жизни такова, что хорошо, если вчера их было не больше трех. Только подцепить пальцами, чтобы стащить с себя этот бесполезный кусок ткани – позже я швырну его на самое дно мусорного ведра.
Моя мать высвобождает весь поток брани, который она копила со вчерашнего вечера. Ей неведомо, что – пока она нажимает кнопки на пульте, выискивая среди телевизионных каналов смысл своего безрадостного существования – именно в этот момент я наклоняюсь над чашкой с ее кофе и выпускаю в этот темный омут свою собственную слюну. Я ненавижу ее сегодня.
И хочу, чтобы она заткнулась прямо сейчас.
Напор воды беспощаден. 
«Mortido» Чарли/Отэм

Стоило только двери захлопнуться, Сорель взглянула на себя в зеркало, покрутилась то в одну сторону, то в другую, а затем резко развернулась к двери и показала ей язык, оттянув указательным пальцем правой руки нижнее веко. Сим воистину царственным жестом Юная Сказочница демонстрировала всё своё уважительное отношение к тирании Молодого Принца. По её скромному мнению, её внешний вид был вполне терпимый для столь серьёзной компании. Но выхода иного не оставалось, тем более, что за дверью-то как раз поджидали. А то вдруг за минуты, пока Рита пыталась хоть как-то осмыслить всё происходящее, Рауль успел сотворить из ионизированного воздуха тазик всеочищающей водицы, которой он обольёт Риту Мэй тут же, как только поймёт, что девушка высунула свой нос из ванны в исходном состоянии.
Вода с шумом ударилась о дно ванны, заполняя пространство комнаты плотными клубами пара. А Рита Мэй всё ещё стояла возле зеркала и смотрела на себя. Такой маленький, комнатный, управляемый дождь будто смыл все сказки с реальности, и там, в затуманенной глади зеркала, на неё посмотрела взрослая девушка двадцати пяти лет и по секрету сообщила, что там, за дверью, её ждёт такой же взрослый парень, который однажды уже поцеловал её. Если бы Рита могла, она бы задохнулась от возмущения наглостью, которое позволяет себе данная особа, и в качестве протеста она, кряхтя, залезла под душ в одежде.
«side by side» Рита

Сердце дергает плохим предчувствием – как острый короткий укол, после которого боль не исчезает, но превращается в что-то перманентное, едва ощутимое, но тревожащее своей постоянностью и неотступностью. Как темный призрак прошлого, стоящий сразу за левым его плечом, так близко, что рубашка на спине липнет к коже: вот-вот оно коснется рукой плеча, потянет назад и поглотит полностью, и Рауль придет в себя то ли в тюрьме, то ли в Кридмурском психиатрическом центре, на кровати (или на койке), и рядом будет… Нет, его память вправду хуже, ни одного имени из тюрьмы он не помнит, что до больницы… Жмурит глаза, предпринимая слабую попытку. Рик? Эд? Откуда эти имена в его голове, он не хотел бы их задерживать, он даже почти забыл странную манеру говорить и взгляды в угол комнаты, забыл себя у окна и свой воображаемый оркестр, и того удава, оставленного в снегу – он долго таскал его с собой, свой больничный подарок, почти месяц держал его рядом, пока не пришлось бросить.
Удав – у него-то имени не было – висел на шее, но не давил на нее, ни капли не давил, и то, что сжимало его сейчас, не давало вдохнуть полной грудью, пока поднимался за Джастином по лестнице, действительно прекрасно зная, где закончится этот путь, было чуть более далеким прошлым.
«Вы так не любите меня, вы не устали?» Рауль

Я не без греха. Я сделал свою первую ошибку в достаточно юном возрасте, увидев в своих родителях главных врагов, что мне мешают. Мы могли кричать и спорить до хрипоты, могли обвинять друг друга, но никогда не пытались услышать. Каждый видел то, что было хуже, не искал иной интерпретации словам, не пытался поговорить спокойно, потому что даже один голос разума мог бы разрулить все наши проблемы и сейчас бы, возможно, они бы даже гордились моими успехами, а не думали, что я выбрал совершенно неподходящую мне профессию и заставил их проходить кошмарный ад через настойчивую и бессовестную прессу, мол, недостаток воспитания и уважения к старшему поколению. Теперь я вынужден заставлять их проходить через мстительную особу, что всеми способами пытается добраться до меня по неизвестным мне причинам. Как ты видишь, у меня очень трудно складываются взаимоотношения между людьми, если не сказать, что совсем хреново. Вторым моим промахом стала Изабелла. Помню, как нам приписывали скорую свадьбу, а меня вечно донимали вопросами о том, ну когда же сие событие свершится, и знаешь, я действительно подумывал об этом. Несмотря на расстояние между Францией и Штатами, мы как-то умудрялись быть на связи и встречаться на несколько дней в месяце, пока пресса не пронюхала о ее романах на стороне и откровенно жалела меня.
«see I wanna move, but can't escape from you» Дэвид

Нallo

Лучшая игра недели

Утреннее солнце робко заглянуло в окно квартиры, где раскинувшись на кровати, спал мужчина.  Ему видимо снился приятный сон, так как его губ коснулась легкая улыбка. Правда досмотреть сновидением так и не удалось, ибо у жестокой реальности были совершенно другие планы. Будильник зазвенел переливчатой трелью, и Максимилиан Блэквуд открыл глаза, бездумно уставившись в белый потолок. Правда, созерцание долго не продлилось, безжалостный будильник повторно напомнил о себе. Тяжело вздохнув, мужчина поднялся с кровати и направился в душ. Теплые струи воды довольно быстро привели Вуди в состояние бодрости.
Быстро позавтракав, Макс облачился в черный деловой костюм, повязал виндзорским узлом синий галстук, схватил портфель и вышел на улицу. В 10 у него должно было состояться судебное заседание по делу Макнаера. Оно должно было стать заключительным аккордом и финальной точкой во все той свистопляске, которая возникла при появлении данного клиента в их фирме. Такого нудного, хамовитого и не слушающего чужое мнение человека, Блэквуд никогда не встречал. Иногда, до зубного скрежета, хотелось дать ему в морду. Но как говорится в пунктах клиентского сервиса, клиент всегда прав…
Максимилиан

Все довольно прозаично. Люди не спеша проходят по парку. Вот студенты, смеясь и толкаясь идут, что-то бурно обсуждают. Девушка идет и разговаривает по телефону, и судя по мимике лица, явно с близким человеком мужского пола. Улыбка трогает мои губы. Вот двое старичков играют в шахматы. Мирная картина повседневной жизни. Сердце уже замирает, хотя не сразу понимаю, кто направляется в мою сторону. Зацепив взглядом дольше положенного на мужчину, уже собираюсь отвести его, как слышу свое имя. И вот теперь сердце начинается биться о грудную стенку. В голове проноситься мысль о том, что мысль материальна. Но не настолько же! Захотелось провести ладонью по лицу мужчины, чтобы убиться, что это именно он. Хотя то, что не знакомый мужчина в чужой стране назвал меня по имени говорит о том, что он меня знает. А удивление, что слышится в вопросе говорит о том, что так же не уверен в этой встрече, как и я.
Медленно поднимаюсь со скамейки и в шоке смотрю на него. Облизываю пересохшие губы. Дурная привычка, в голову лезут не брошенные мысли о том, что от его поцелуев они всегда припухали. Все это так не правильно. Неожиданно и странно, что даже не знаю, что и сказать, продолжаю молчать.
Надин

refill my heart with your pure emotions

Холл пуст, и мне удается выплеснуть ярость на интерьере виллы, впрочем, развороченными полки и подушки выглядят даже живописнее. Из меня бы мог выйти отличный дизайнер, но получился лишь плохо скрывающий плоды своей деятельности варвар.
Сильно шумел? - прошу у фигуры за спиной, не оборачиваясь, занятый целиком и полностью пошатывающейся вазой, гадая упадет она или все же удержится на месте.
Да нет, - безэмоционально ответит Грэг, и мне нет смысла ему не доверять.
Это хорошо, - отвечу все еще не оборачиваясь.  Ваза, сделав последние судорожные наклоны, останется на полке. Чувствую себя столь же безмятежно, буря прошла, я слово оледенел, и на губах уже нейтральная улыбка, которой Грэга не обмануть, но во мне оглушающе пусто. Надо переварить случившееся.
Поговорить не хочешь? - в голосе Грэга ни капли сочувствия или интереса, поэтому поддаюсь слабости и прохожу в комнату за его спиной.
Я соскучился, - заявлю будущей миссис, что явно не рада моему вторжению, пусть и держится стоически, радушно улыбаясь. Утоли свои муки, - девчонка распахивает объятья и полы ее наспех накинутого халата разъезжаются, мне легко удается не поддаться искушению и продолжать изучать смешливое выражение ее глаз.   
Дамиан

Звуки внешнего мира теряются в безмолвном диалоге наших взглядов и в неосознанных, противоречивых шагах навстречу друг другу или к краю пропасти – неважно. Глаза в глаза – покорно. Ближе. Еще. Я распадаюсь на молекулы, атомы – частицы звенящих эмоций, в каждой из которых гулким эхом звучало имя Дамиана, окрашенное всем спектром пережитых под покровом ночи чувств, вступивших в реакцию с моей жизнью, телом и мыслями на уровне необратимых химических связей: всепоглощающе, безраздельно и абсолютно. Его рука скользит по предплечью вниз, притягивая меня к себе: жадно, запретно и без колебаний, не оставляя мне ни единого шанса на сопротивление. Он словно знает, что вопреки всему, я полностью и всецело продолжаю находиться в его власти, под действием непрекращающегося дурмана нашей близости. Я подаюсь вперед: мягко и нежно провожу ладонью по его щеке, понимая и принимая, что Дамиан непременно забудет, как я щурюсь от ветра, но в следующую внезапную или своевременную встречу обязательно вспомнит податливость каждого задетого контура тела, как каждая линия  будто заведомо знала, как лечь под движения его рук и прикосновения губ. Его близость, его поцелуи – опасной дозировкой временно застилают разум пеленой эйфории, разгоняющей  кровь по венам.
Маргарет

вы мне что подсунули?

Весна в городе: и вроде все должно пробуждаться, расцветать и с новыми силами врываться в жизнь Манхеттена, но у погоды свои планы: серость и туман на протяжении всего дня так и нагоняли сон и тоску, что прямопорционально отражалось на работоспособности персонала ресторана европейской кухни Eden. Воистину, он сегодня явно не тот райский уголок в шуме города, коим обещает быть: повара как парализованные мухи передвигались по кухне, несмотря ни на мои претензии, ни на недовольство их шефа. Я бы еще простил непослушание Лиз, но со мной будьте добры считаться. Завтраки приготовлены были отвратительно, Питер умудрился спалить омлет. Гребаный омлет! Что тут сложного?! Эмилия на ланче перепутала индейку с курицей – это вообще законно? В общем, день складывался паршиво. Я вообще-то люблю свою работу, но в такие дни рад бросить бейдж на пол, растоптать и пойти прочь из этого «элитного» заведения. Ты спросишь, почему меня волнует кухонные распри, ведь я же администратор зала и какое мне дело до поваров? А я тебе отвечу, если ты хороший работник и действительно отдаешься полностью, то тебя будет волновать даже наличие туалетной бумаги в служебной уборной.
Нил

Первый интересный заказ. Не скажу, что очень масштабный, но может после него заинтересованность мной как художника возрастет. Одно маленькое издательство, которое занимается изготовлением книг для детей на заказ, предложило мне составить иллюстрацию для детского комикса, который заказали родители для своего сына в День Рождения. Весь сюжет мне прислали в виде текста, а мне нужны было графически всё это дело оформить и предоставить готовый продукт в виде рисунков, которые потом перенесут в книгу. Идея прикольная и мне понравилось, что текст был пронизан двойными шуточками и даже неким потаенным смыслом, который дети вряд ли поймут, а вот до родителей он дойдёт. Да и главный герой – прототипом которого является маленький именинник – очень уж напоминает мне Шона. Такой же целеустремленный и упертый. Как баран.
  Ну, начинать в любом случае с чего-то надо, да и в любом случае это именно то, что я люблю – комиксы. Как мне передали, клиент остался доволен и сегодня мне пришел гонорар. Покрутила я этот конверт в руках и моя совесть тут же посоветовала поступить как взрослый человек, который заботиться о своем будущем, и отложить этот конверт в ящик. Копить деньги или по крайней мере потратить их на что-то действительно необходимое.
Керри

...А в конце: «Не звони мне. Не надо.»

Из-за чужой чудовищной ошибки в его груди поселилось неведомое ему доселе чувство – вина.  Признать вину все равно что вложить в чужие руки заряженный пистолет и направить дуло того себе точно в лоб и ждать расплаты. Люди многое забывают если их жизни или жизни близким их людей что-то угрожает. И Алистер слепо следуя этому правилу забыл о предательстве. Сделал так потому что Алесса была для него не просто увлечением, не женщиной, которую он несколько лет изводил, утверждая, что от этого ее жизнь становится лучше, что она сама меняется к лучшему. Она стала для него той самой любимой женщиной, которую он хотел уберечь в первую очередь от самого себя, противостоял своим внутренним демонам, являл их ей, учил как с ними бороться, как ставить их на колени. У нее все получалось, даже если сама она это отрицала. Но их ребенок. Их не родившийся сын. Она касается ладонями его груди, и он чувствует в этот момент ее тепло, ее горе, ее презрение. Его руки накрывают ее руки, он не позволяет ей отнять их от своей груди, как бы не жгло сквозь ткань рубашки и кожу. Он не может предоставить ей иного выбора кроме того, что уже озвучил. Отпустить ее все равно что привязать к его ногам валун и столкнуть со скалы, если не убьется об острые камни, то уйдет на дно.
Алистер

Этот мужчина был готов положить к ее ногам все, что только взбрело бы ей в голову – платья, кольца, автомобили, новые апартаменты, билет в любую точку мира на любое количество дней без вычетов из заработной платы, все блага материального мира, все то, чем питается и перенасыщается общество потребления изо дня в день. Этот мужчина думал, что этого будет достаточно – видел только ценники, когда она пыталась достучаться до его сердца, и в конечном счете это, предсказуемо, не привело ни к чему хорошему. Они думали, что смогут стать исключением, а стали героями грустной сказки для взрослых о том, что все в этом мире и покупается, и продается – и информация, и преданность, и любовь. Особенно любовь тех, кого держали рядом насильно, но пытались скрыть сей факт за бесконечными знаками внимания; все они обращались в труху и пепел сразу после того, как яркая оберточная бумага падала на пол, потому как среди череды бессмысленно дорогих кулонов, брошей и колец не было того единственного, способного вылечить искореженное восприятие женщины, любившей своего мужчину из-за страха быть им отвергнутой – тонкого ободка обручального кольца. Это бы значило, что кроме своего кошелька, он готов положить к ногам своей женщины и всего себя.
Алесса

Sense and Sensibility

Улыбка шла Флинну примерно так же, как Джиневре её колпак Дяди Сэма, но он всё равно не ответил на её вопрос ни сразу в машине, ни уже потом, когда мелкая вновь водрузила шляпу на голову. Раньше никто не обращал внимания на его улыбку, и вовсе не потому, что Хэйвуд не улыбался. Скорее всего, в данный момент он улыбался не кому-то другому, даже не Джиневре, а самому себе, что и выходило в новинку. Пару дней назад, взамен охватившему его штилю, наверняка пришло бы раздражение, кипевшее где-то глубоко внутри, а потому и направленное исключительно на себя самого. Как так вышло? Жил же себе спокойно, и хорошо жил! Видимо, подспудное желание держать дистанцию от мелкой, то и дело толкающее его обратно в собственную комнату или на работу, образовалось не на пустом месте, попав на благодатную почву, а оттого вымахав настолько, что Хэйвуд толком и разговаривал с Джиневрой всего ничего, не так, как положено обретающимся в одном доме людям. А всё по довольно простым причинам, выплывающим на поверхность, стоило только обратить на них более пристальное внимание. Ибо мелкая отличалась от всех его знакомых девушек, появляющихся и пропадающих на горизонте в течение последних десяти лет. Он понимал распрекрасно эту разницу, хотя не так давно она оставалась для него тайной за семью печатями.
Флинн

Разноцветные искры разлетались по тёмному полотну небосклона, как будто чья-то большая рука щепотками разбрасывала конфетти. Множество маленьких, ярких огоньков, медленно опадающих и растворяющихся в набегающей с океана темноте, становящейся всё более чернильной и густой с каждой минутой. Джин пыталась поймать, охватить взглядом два зрелища одновременно – то, что открывалось перед ней, фейерверк в честь Дня Независимости, посмотреть на который она стремилась из года в года, и выражение лица Флинна, на которое то и дело оборачивалась, чтобы найти на нём подтверждение, что мужчине нравится зрелище. Ведь Джин обещала, что понравится. Но сколько не оборачивалась, ни разу не застала Хэйвуда, смотрящим на небо, раз за разом встречаясь с ним взглядом. И от этого, или от вкрадчивого и близкого: «Красиво», - захотелось прижать ладони к вдруг ставшим горячими щекам. Но она продолжала стоять, держась за перила в нескольких сантиметрах от тех мест, где находились ладони Флинна, заключившие её в кольцо, и смотреть на последние гаснущие в темноте искры. Лёгкий ветерок шевелил выбившиеся из-под шляпы волосы, приносил с собой запах серы и солёной воды, сырости и жара, накопленного за день, смешивался с ароматом кожи Хэйвуда, стоящего так близко, что Джин не заметила в какой момент перестала сохранять дистанцию.
Джиневра

Мэдисон
посмотреть

Амелия
посмотреть

Вероника
посмотреть

Адам
посмотреть

Рипли
посмотреть

Джиневра
посмотреть

Что ты делаешь?
Что ты делаешь, Ксан?
Губы саднит от поцелуев. Он покрывает ими ее кожу, ее волосы, ее всю, оставляя после себя красные пылающие отметины. Их руки находят друг друга, пальцы переплетаются… Крепче. Держи его. Чтоб больше не смел убегать.
Дождь отчаянно барабанит у них над головами, оглушая своей музыкой, смывая с их тел всю недосказанность последних дней, всю ту холодность и отстраненность, что стеной стояла меж ними. Эта музыка резонирует с биением сердца. Его ускоренный ритм распаляет кровь, будя в нем яростное первородное желание. Он не ведает, что творит. Резко хватает ее за запястья и разворачивает спиной к себе, прижимается к ее бедрам своими, вдавливая в стену. Она откидывает голову назад, а он вгрызается в ее нежную кожу. Они так близко друг к другу…
Его руки бесстыдно гуляют по ее телу. Делал ли он так, Тори? Обжигали ли его поцелуи так, как обжигают мои? Она извивается под его прикосновениями. Из ее груди вырывается хриплый смех. Ты смеешься надо мной? Я кажусь тебе смешным, Тори? Он плотнее прижимает ее к стене, отчего каменная кладка больно врезается в ладони. Смех обрывается. Ему кажется, что она невольно сжалась под его напором. Но поздно сдавать назад. Это поединок, и Ксан не намерен вновь выходить из него проигравшим. Смотри на меня, Тори. Смотри на меня. Он разворачивает ее к себе за подбородок, впивается в губы развязным жарким поцелуем. Это животная страсть. Жажда охотника завладеть своей добычей. Он чувствует, что напряжение уходит из ее тела. Так ей спокойнее. Лицом к лицу она чувствует себя увереннее. Его пальцы уже борются с застежкой на ее джинсах. Пускай здесь, пускай среди мусора и сигаретных окурков. Ты не оставила ему выбора. Ты такого Ксана хотела увидеть, Тори? Уверена, что готова дойти до конца?...
читать продолжение: «The Phantoms Of Ourselves»

Только ты и я, Тори.
Ты и я.
Родной мой человечек, я знала, что рано или поздно ко мне постучатся и попросят написать пару слов к твоему лучшему посту. Но, лично для меня, любой твой пост лучший. Ведь будь это не так, мы бы не возвращались раз за разом к нашим баранам и не писали бы взахлеб очередную историю, о том, как мы мучаем наших персонажей. Я люблю твой посты от и до. Все обороты, которые ты используешь, слова, которые ты подбираешь, эмоции, что ты выдаешь. Я люблю Ксана, таким, каким ты его сделал. А главное, я люблю, как ты вкладываешь душу во все, что выходит из-под твоего пера. Мы играем с тобой не впервые, но был ли у нас раньше такой ажиотаж? Из-за твоих шикарных постов, я жертвую священным – сном. Твои посты вдохновляют меня. Каждый раз, стоит мне прочесть последнюю строчку, я мчусь писать ответ, настолько ты офигенен. Из-за тебя я хочу быть лучше. Ты - мое вдохновение.
А теперь пару слов об этом самом посте. «Короче, жопа, что такое...» - с таким комментарием ты прислал мне ссылку на пост, который сейчас красуется в шапке форума. «Короче, жопа, что такое...» - стал лучшим постом за неделю, и это заслуженно. «Мне нужно дышать» - первое, что ответила я тебе после прочтения, и думаю я не единственная, кто забыл как пользоваться легкими, пока читал, окунувшись в атмосферу bastille - two evils, столь чувственные строки, которые ты нам подарил. Этот пост хорош. Этот пост горяч. И этот пост достоин быть лучшим. Ты всегда на высоте, и этого у тебя не отнять. Я люблю тебя, и умоляю продолжать меня радовать своими творениями.
Навсегда твоя, Тори, которая без своего Ксана ничто.    
(с) Тори

Джастин

Джиневра

Флинн

Рэйчел

Надин

Максимилиан

Она оказалась чем-то большим, чем просто ведьма. Она была творением страшнее и опаснее, чем оболочка начинённая мясом и костями, что знает несколько заклинаний. Она из числа тех, кто за определенную плату способен эти самые заклинания перенести через века и нашептать на ухо.  Она была способна поглощать страх и раболепие своей жертвы даже на расстоянии, не причиняя ей при этом никакой боли. Ее печати и следы,  обличающие ее как монстра были хорошо скрыты и замаскированы, в умении прятаться и притворяться ей не было равных.  Вот уже несколько недель рыжая бестия с упоением наслаждалась  своей безграничной властью над усыхающим телом очередного глупого и жадного до власти человека, который был очарован ей настолько, что не видел вокруг себя ничего кроме похоти.  Судья теперь редко показывался на люди, все время был крайне занят, а по вечерам его молодая жена составляла ему компанию за ужином и делила с ним постель.  И никто, ни сам судья, не приближенные к нему не видел, что за змею он пригрел на своей груди. Церковнослужители были везде. Они заполняли собой площади, бордели, не спеша прогуливались вдоль узких улочек, сопровождая важных господ на прогулке и везде, абсолютно везде сеяли семена новой веры – веры в единого бога, а все остальное объявляли ересью.  Ведьмы.
«Танцуй, ведьма, танцуй!» Вероника

Губы его были сухи и плотно сжаты, когда он смотрел на ту, чьё полное лицо уже начинало становиться одутловатым. Румянец неумеренности сменялся нежной зеленью, похожей на ту, что покрывает собой залежавшийся сыр, пуская тонкие усики глубоко в поры. Сара дышала глубоко, хватая сохнущими пухлыми губами испорченный воздух, в котором, наверняка, могла ощущать уже и сама привкус собственной приближающейся гибели, сколько бы ни старалась заглушить его никотином, - дешёвый табак ненадолго сбивал с толку рассеянный ум, и тот успокаивался в коротком забвении, тяжёлом и обречённом.
Сара то и дело проваливалась в сон, интервалы её бодрствования становились всё короче, взгляд, которым она смотрела на них, щедро приправленный ненавистью, подозрением и отчаянной тоской по ускользающим минутам, - был всё мутнее. Пока Рокки проводил досуг по-своему, действительно отдыхая перед нелёгкой дорогой или смиряясь с принятым решением, коль скоро такое примирение было ему необходимо, Энджел уставился в желтоватые страницы Библии, найденной среди кипы старых отсыревших журналов в стенном шкафу (предназначенных для растопки?). Спать он не рискнул, и медленно ощупывал кончиками пальцев шершавую текстуру листов, неторопливо ложившихся на разваливающийся корешок.
«Выживут только любовники.» Ангел

К концу официальной части, чувствуя боль в челюсти, напряжение в мышцах и злость - где-то в глубине своей груди, она сосредотачивается на том, что собираешься сделать: на конвертике в своем кармане, на механических мыслях о предстоящей закрытой части, на постепенно утихающей буре в своей ноющей черепной коробке. Вскоре она уже почти спокойна. Почти счастлива. Почти сочувствует этому тщеславному, надменному человеку. Но только - почти.
Красной тряпкой прикипевшая к лицу улыбка отдает ровным, чуть натянутым, свойственным взволнованной практикантке здоровым профессионализмом - отчужденная, обращенная сразу ко всем и ни к кому конкретно, ровно как и всё в этом конференц-зале. Одной рукой прижимая к своей груди папку с какими-то, по всей видимости нужными Гамильтону бумагами, а в другой - сжимая бутылку минеральной воды, Мэдисон заставляет свои мысли соскользнуть с темы конференции и вскоре уже испытывает ни с чем не сравнимое чувство восторга, чувство близости к чему-то великолепному. Подумать только: одно крошечное изменение в бесконечном потоке зудящего раздражения - и вот она почти чувствует к своему временному начальнику расположение, потому что знает, что, хотя он и не поймет, не оценит того, что она собирается сделать, это будет прекрасно, и это объединит их, замкнет круг, сварит узкую спираль между ней и ее семьей.
«so close» Мэдисон

… и дата. День их свадьбы. Девятое июля.
Ее кожа стала такой холодной, невозможно холодной в такой жаркий месяц, когда спасает лишь ветер, что дует с моря, ведь она настояла на том, что церемония должна проходить под открытым небом и нашла место, где это возможно осуществить и не попасть под палящее солнце. Любовь к организации в ней была с рождения, даже если это все делалось в последний момент, но к вопросу их бракосочетания она пошло ответственно и даже помогала ему с его частью, напрочь отказываясь даже намекать о платье и свадебном путешествии, предлагая ему просто расслабиться и получать удовольствие, хотя в хитром прищуре ее глаз, он отчетливо видел, что она прекрасно осведомлена о его волнении и огромной нелюбви к сюрпризам. В этом необыкновенном цвете глаз, что сейчас смотрели в голубое чисто небо и видели куда больше, чем он бы смог, даже если бы постарался изо всех сил. Пальцы проводят по ободку кольца, что он сжимает в своей руке, цепляются за ее безвольную руку, безошибочно находят безымянный и надевает его.
- Моя жена… - безумная пластинка сменяется на эти два слова.
«How many secrets can you keep?» Дэвид

Ее решение вскрыть себе вены не было спонтанным – она готовилась к этому, как к грандиозной премьере, каждое действие было срежиссировано так четко, что никто из самых близких людей даже не догадывался о том, что однажды произойдет в стеклянной коробке ее ванной комнаты. Отец и мать были заверены в том, что с их дочерью все в порядке настолько, насколько это вообще можно сказать о женщине, которая провела три месяца в больничных стенах и всего четыре недели назад вернулась, наконец, к себе домой, совершая первые неуверенные попытки выстроить свою жизнь заново; Мэдисон сообщила о том, что все-таки согласилась на поездку в Австрию вместе с остальными одногруппниками, и это было очень кстати, хотя прощаться с дочерью оказалось тяжелее всего – к моменту ее возвращения домой, Алессу, скорее всего, уже найдет кто-то из обслуживающего персонала клубного дома, в котором она жила; ей бы не хотелось, чтобы Мэдисон запомнила свою мать лежащей в ванне собственной крови, но, в конце концов, хоронить своих родителей – то, через что проходит каждый ребенок, и страшнее, когда все случается наоборот. Иными словами – ничто не могло помешать Алесса привести в исполнение вынесенный самой себе приговор, и приход Алистера в то самое мгновение было необъяснимым чудом; единственным, в которое невозможно было не поверить.
«...А в конце: «Не звони мне. Не надо.»» Алесса

- Жалкий! Ублюдок!
Он дергает Рауля на себя, прерывая это упоительное чувство власти над чужой жизнью. Подножкой швыряет на холодный бетонный пол. Самообладание идет сеткой мелких трещин, из глаз потекли злые, холодные слезы горя и отчаяния. Как же ему больно. Как невыносимо жить, перемалывая раз за разом весь чертов 2015-ый год. Почему его никто не слышит?! Почему не понимают?! Даже этот гребаный лягушкоед!
- УБИРАЙСЯ!
Крик из страшного становится истеричным. Нога с глухим звуком врезается в мягкость чужого живота. Еще раз. И еще раз. Заставляя тело на полу скрючиться и закряхтеть от боли. В глазах темнеет. Джастин отшатывается назад, сжимая и разжимая холодные бледные пальцы. Рыдания сотрясают худые плечи, он сползает на пол, цепляясь за треклятый бортик, который столько раз видел слабость несчастной брошенной души, который столько раз останавливал решимость разбежаться и прыгнуть. Прижимается раскаленным от гнева лбом к спокойному холоду бетона, стискивает зубы до боли, пытаясь остановить льющиеся против воли слезы из глаз.
«Вы так не любите меня, вы не устали?» Джастин

Sorry, I need time

Лучшая игра недели

Естественно, у него имелся продуманный план. Однако он так и оставался чисто теоретическим, существующим только в воображении и отчасти на бумаге, но никаких поползновений воплотить его в реальность Флинн не предпринимал. Вчера прошёл ровно месяц с тех пор, как мелкая уехала, и вряд ли бы Хэйвуд признался, что вообще запомнил дату. Время продолжало течь с той же самой скоростью, как и все прошедшие годы, если брать усреднённый вариант. На работе Хэйвуд дневал и ночевал, ибо часы проносились едва ли не мгновенно, иногда заставляя его жалеть, что их в сутках реально не хватает, но стоило ему оказаться дома, и стрелки замедлялись максимально, еле-еле переваливаясь из одного деления в другое. В принципе, он считал, что будет хуже, а так просто пару раз поднялся на чердак; наконец, выкинул сломанное кресло; посмотрел парочку фильмов из тех, что посоветовала Джиневра, убедившись, что вкусы у них во многом абсолютно не совпадают; и каждое утро просыпался в своей постели совершенно один. Она продолжала писать смс или сообщения в WhatsApp, он периодически отвечал. Не сказать, чтобы с каждым днём звонки раздавались всё реже и реже, просто тихое вибрирование мобильного телефона не заменяло шорохи от переставляемого мольберта на чердаке или горелый запах с кухни.
Флинн

Месяц назад с головой окунувшись в новый мир, в котором всё было неизведанное, незнакомое и интересное, Джин ежедневно набиралась впечатлений, даже несмотря на некоторую оторванность воссозданного «Блэк Маунтин» от цивилизации. Возможность научиться чему-то новому не только в рамках выбранного творческого направления, но и расширив диапазон, вдохновляла, а люди, по тем или иным причинам оказавшиеся на территории колледжа, разделяющие страсть к искусству, как никто другой понимающие все тонкости творческого процесса – вдохновляли вдвойне. Всё было иное, отличное от привычного Манхэттена, начиная от воздуха, заканчивая теми навыками, которые Джин уже успела приобрести и отточить. Это делало её свободнее, раскрепощённее, наполняя радостью, которая отодвигала некоторую скованность, присущую городу. Первые дни от переизбытка эмоций кружилась голова. Хотелось как можно больше времени проводить на улице, среди бесконечной, никогда до этого не виданной зелени, чем Джин и занималась, находя для своего этюдника места в самых отдалённых уголках территории, где можно было насладиться близостью к природе. Но чем дальше от людей уходила, тем отчётливее понимала, что даже этот восторг от нового места не может стереть то ноющее чувство тоски, поселившееся в груди.
Джиневра

Трудности перевода

Предложение обаять школьников поначалу позабавило Оливера. «Как ты умеешь», сказал декан, но о каком целенаправленном обаяния он говорил? Ничего подобного Оливер не умел и не практиковал даже на девушках, не испытывая нужны навязываться людям. Он просто был собой, и это работало. И то лишь в большей части случаев. Но подростки?.. Целый класс скептически настроенных нестабильных личностей пубертатного возраста? Это вызывало сомнение. Чтобы понравиться им, Оливер должен был сначала дать им денег.
— Не уверен, что я знаю, о чём с ними говорить, — высказал он свою мысль, но декан не воспринял это всерьёз и вдобавок ещё пошутил, как ему показалось смешно:
— Ориентируйся на мальчиков. Девчонки и так будут все твои.
Но Оливер только нахмурил брови. Когда стало очевидно, что предложение высказано не в шутку и даже не предложение как таковое, он всерьёз им озадачился. Ему предстояло провести классный час в школе, рассказав о факультете искусствоведения колледжа Манхэттена группе школьников, которые, возможно, только начинали задумываться о том, что бы им хотелось изучать в будущем, и плевали на «смотрите, как у нас хорошо и есть кафе». Ведь они пытаются понять, кем хотят стать, чего добиться. Что он мог дать им? Он знал своих студентов.
Оливер

Лианна искренне не понимала, почему каждый раз, как они затевают свое маленькое соревнование по фри-рану или когда ей надо разучить новые трюки на роликах, именно ей навстречу попадается очередной подарок судьбы, который к тому же всё портит? Как будто у нее масса свободного времени, ей-богу, которое она может потратить настолько бездарным образом… Да черта с два, на самом деле. Хорошо, если хотя бы раз в неделю получается пробежаться из точки А в точку Б на невидимых крыльях за спиной, минуя череду естественных и динамичных препятствий большого города. Откуда взялся только этот велосипедист,  в конце концов? С неба он тут свалился, что ли? И как Лианна его зацепила? Роликом? Чудом перевернувшись и, кажется, ничего себе при этом не повредив. Умение падать правильно – одно из базовых в паркуре. 
- Я же кричала, чтобы ты пригнулся, - фыркнула девочка, забыв о том, что это у нее наушники в ушах, тянутся проводками к плееру. – Глухой, что ли?
Перемахнула бы через него и всё… а теперь вот, сиди, выпутывайся. К слову, сидеть как раз совершенно не обязательно, надо только колёсики на роликах проверить для начала. Управившись с этим нехитрым делом, Лианна поднялась и поняла вдруг, что губы-то у него шевелятся.
Лианна

Путешествие на край ночи

В этом есть что-то олигофреническое. Неловкое. Четыре реванша подряд начинать с хода ферзем. Или из года в год выходить из-под шаха королем. Проще: обжечь руку чайником и взять его в другую руку. Еще проще: встать под камнепадом, получить булыжником в лицо. Продолжить стоять. Может, в следующий раз пронесет. Нос - его ощутимо передергивает, - всегда можно вправить.
Еще какой-нибудь простой пример. Ехать с конвоем в Фаллуджу. В любое время, когда тридцать первое марта уже произошло. Если забраться повыше, с моста открывается великолепный вид на Евфрат. Буквально захватывает дух. Местные - воплощенное дружелюбие. Известные любители обзорных экскурсий. И деликатесов. Здешняя кухня хороша. Знают, как с толком жарить мясо.
В целом, настроение ровное. Воздух суховат. Сплевывать в песок песком. Песок в ботинках. Песок в волосах. Доморощенные Чезаре-сомнамбулы ноют по углам. То бабу, то индейку. Заглядываются на арабок. Арабки грязные, нечесанные. Гостей не ждали. Зажал одну в углу - получил от сержанта по башне. Но так, добродушно. Дальше ходит и воет, но с особым отличием. Горделиво. Как будто все-таки выебал.
Двое здоровенных носят ящики. В двое суток, может, уложатся. Очень усердно работают. Звездно-полосатые шевроны на плечах. Один останавливается, дебилистически приоткрыв рот, и смотрит. 
Лу

Песок, скребущий на каждом вдохе гортань, сводит с ума прежде, чем успеешь к нему привыкнуть.  Хотя и привыкнуть к этому постоянному ощущению сухости практически невозможно: пошел уже второй год, как Миа топчет ботинками Месопотамию, а спокойно дышать на улице без арафатки так и не научилась.
Вот и сейчас, спускаясь с трапа грузового самолета, девушка натянула на лицо платок, чтобы не вдыхать песок, смешанный с парами бензина. Сегодня ей необходимо всего лишь сопроводить  немного фармы, отсыпанной странами Евросоюза в Фаллуджу. Всего лишь – потому что обратно предстояло транспортировать груз-200.  А сложно найти хоть что-то хорошее в перелете на грузовом самолете рядом с цинковыми гробами. Как ни крути, а мысли о том, что в одном из них и ты можешь в увольнительную отправиться, настойчиво лезут в голову.
- С нами поедешь? – Уилл, огромный мужчина с такими же, как и он, огромными ушами, хрипло прокричал девушке прямо в ухо, стараясь своим голосом заглушить звук гудящих двигателей. Они только что погрузили последний ящик с гуманитаркой и готовились выезжать из ангара. Брезент грузовика опущен, водитель торопливо докуривает в углу, а майор Рейнальдс уже загрузил свою тушу на переднее сиденье.
- Да, поеду. – Торчать на Багдадской базе Мии хотелось еще меньше, чем трястись по местным дорогам.
Миа

Needful things

Самое противное, что из-за холода чудовищно мерзнут уши. Саша плотнее кутается в шарф крупной вязки и натягивает шапку (вот бы мама удивилась, увидев сейчас свою дочь, которая со средней школы сей атрибут гардероба предпочитала носить в сумке, а не на голове). Собираясь в дорожное приключение из пункта «А», коим являлся центральный автовокзал украшенного рождественскими огнями Нью-Йорка, в пункт «Б» - небольшой городок в штате Мэн, где уже несколько лет подряд проводили конвенции по творчеству Стивена Кинга, а её организаторы были его ярыми фанатами настолько, что купили кафе, назвав именем известного писателя, где каждое блюдо и напиток носит названия, встречающиеся в его произведениях, девушка взяла несколько выходных дней в кофейне в плюс к тем, которые причитались на зимние праздники.
- Не забудь привезти магнитик, - несмотря на то, что Саша уже несколько месяцев, как не живет с родителями, мама посредствам  телефонной связи давала дочери ц/у («ценные указания»), к которым Нолан не всегда особо прислушивалась, пусть, в конце – концов, и понимала, что мама была права, а она до сих пор не умеет учиться на собственных ошибках.
- Это будет круто, - радостно кричала Саша накануне в трубку Чарли так громко, что казалось, будто та, могла услышать её и на другом конце Манхэттена. Ей восемнадцать, но чувствовала она себя восьмилетней девочкой, чья мечта вот-вот осуществиться.
Саша

Чарли бы и рада оглядеть подругу сочувствующим взглядом, да только Чарли и сама была тот еще мерзляк, а тут еще и надобно заметить, что Сашина экипировка была сильна, мощна и с легкостью уложила Чарлину на лопатки безо всякого стыда и зазрения совести. Так что сейчас самое время для кивка понимания, олицетворяющего солидарность в страстном желании прибыть в пункт назначения поскорее, да и сразу удовлетворить все температурные нужды должным обогревом.
Не всякая песня, которая считалась всё же исконно народной, могла похвастать таким количеством перепевок и аранжировок, как прекрасная «In the pines» - а теперь она еще и подверглась нападкам со стороны Чарли и Саши, к чести девушек, не посрамивших достояние родины Чарли.
Впрочем, долго напевы не продлились – брюнетка испытала прилив острого желания поделиться с подругой последней печалью, которая присоединилась к группе насущных печалей Чарли не далее, как вчерашним вечером. И заключалась она в том, что:
- Никак не могу прорисовать его лицо, - пожаловалась Ньютон – даже у гениев бывают тяжкие дни, - мне нужна живая модель. Желательно, представитель монголоидной расы не старше тридцати лет.
И ищи теперь такого, Чарли, когда как назло одни мексиканцы нынче в мамином салоне.
Чарли

Судьба не дура... Зря людей сводить не станет

Он мерил крупными шагами свой кабинет. Как назло сегодня было много работы, встреча с новым клиентом, дело которого обещало быть громким и трудным. День тянулся одновременно непозволительно долго и в тоже время слишком быстро. Мужчина не знал, какую стоит выбрать линию поведения, и легкомысленно решил, что проще все пустить на самотек. Время рассудит.
Глянув на часы, Блэквуд отметил, что уже почти четыре часа. До конца рабочего дня оставалось два часа. В дверь его кабинета постучались.
- Войдите. – Подняв голову от документов, Макс увидел свою ассистентку Сюзан. -  Ты как раз мне нужна. Мне необходимо чтобы ты собрала информацию по делу Эванса. – Он протянул папку с документами. – Здесь то, что он нам предоставил. У меня закрадываются подозрение, что это только верхушка айсберга. Выверни все, если мы хотим выиграть дело, нужно знать все. – Макс улыбнулся своей помощнице. Она была очень сообразительная, с живым умом и по характеру напоминала бульдога, который если сжал челюсть на своей жертве, уже не отпустит. Ей в работе он доверял как себе.
- Как скажешь босс. – Девушка распылалась в улыбке. – Кстати я зашла отпроситься, у меня мама прилетает, и я хотела бы выехать пораньше.
Максимилиан

Конечно, стоило мне войти в квартиру и уложить дочь спать, сон как рукой сняло. Было полное ощущение, что до чих пор чувствовала взгляд Макса, пока шла до дверей. Так и хотелось обернуться. Хотелось до жути, но сдержалась. Лишь нажала на кнопку и консьерж открыл дверь и вызвал лифт. Чтобы вы думали, какое было мое действо, после того, как положила дочь в кровать? Кинулась к окну, будто у Макса было время стоять под окнами и ждать, выгляну ли я или нет. И впервые с тех пор как приехала в Америку, открыла бутылку мартини. Вино было бы элегантнее. Но во первых, мартини лучше, а во-вторых, не смогу открыть бутылку, этим всегда занимался брат.
Сначала вспоминала каждую черточку мужчины, потом кинулась в свою комнату и перетрясла свой гардероб. В итоге через три сама, идеальная чистая комната с педантичным шкафом превратилась в хаус, понимала, что алкоголь ударил в голову. А на восклицание: "Мамочка?!" мы устроили с дочерью показ мод. Мод, вы все правильно слышали! В одиннадцать уложила спать, так поздно только от того, что она днем поздно легка спать, да и я была не совсем в адеквате.
Алекс позвонив вечером сразу заподозрил что-то не ладное. Я честно старалась говорить серьезно, но мы же близницы и знаем друг друга.
- Да, ты пьяна!
Надин

Дамиан
посмотреть

Эммануэль
посмотреть

Вероника
посмотреть

Рипли
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Матиас
посмотреть

Нонсенс. С ним такого происходить не могло, потому что не могло происходить никогда. Аксиома не требовала доказательств, как и желание Флинна прижать мелкую к дверному косяку вне зависимости от того, какой вид со всех сторон открывался на подобное зрелище, и уж точно не обращая внимания ни на какие последствия. Часто, если вообще не всегда, Хэйвуду было глубоко наплевать, какого мнения о нём придерживаются окружающие, и вместе с этим где-то глубоко внутри неподъёмными тектоническими плитами пролегали вызубренные наизусть правила поведения, из которых он выбирал отличающиеся хоть каким-то смыслом, и при этом не видел ни единого парадокса в своём поведении. «Не ставь себя в глупое положение. Слышишь?» Увещевания родителей он слышал, но не слушал, и всё же его сдержанность чаще начинала граничить с абсолютной толстокожестью. А теперь он отчаянно хотел просто подхватить Джиневру за пояс и прижать к стене дома так сильно, чтобы хотя бы одну руку можно было отпустить и пролезть под майку. На крыльце. На крыльце одного из десятков разбросанных поблизости домиков. И не просто домиков, а общежитий колледжа, здание которого смутно виднелось даже через потоки дождя. Естественно, винил он во всём мелкую, ибо кто как не она снова подошла слишком близко, дотягиваясь ртом до его губ и прихватывая нижнюю, при этом глядя прямо в глаза. Она больше не играла с огнём, она устраивала огненное шоу прямо под тугими струями зарядившего ливня. Поэтому Флинн молчал и сражался с ними обоими, раз мелкая так просто и быстро перешла в стан врага.
читать продолжение: «Sorry, I need time»

Флинн, дорогой мой человек, два года прошло, как мы играем вместе, два года, как началась история ФлиДжин. Столько всего произошло за это время, так долго мы ждали, когда же уже наконец этим двоим обстоятельства будут потакать, а не мешать. И вот дождались, переживая в итоге о том, что длительное ожидание не будет хорошим спутником реальности. Всё вышло иначе. Твои посты для меня давно стали важной составляющей практически каждого дня, а то, во что они превратили прошедшие две недели и ещё превратят будущие – по-настоящему дорогого стоит. Флинн раскрывается с каждым новым поворотом сюжета, обрастает родственными связями и воспоминаниями, но главное становится ближе и понятнее для Джин, которая настолько счастлива сейчас, насколько не была никогда. И всё это из-за тебя, благодаря тебе и тому толчку, который дал когда-то оброненный пост в Мыслях. Мне очень радостно от того, что ты есть у меня, в каждом моём дне, и что недопониманий у нас всё-таки в разы меньше, чем пониманий, ради которых хочется развивать уже имеющиеся сюжеты и обсуждать новые, которые часто появляются из ниоткуда. Одна фраза или картинка, и может родиться не просто сцена, а целая идея, объёмная, живая, в которую идеально вписываются персонажи уже нашедшие себе место и только появляющиеся. С тобой так легко фантазировать, продумывая детали или обсуждая какой-то больший, наполненный мелочами задел. И я очень рада, что ты есть у меня. Это чувство хорошо иллюстрируют твои собственные слова о том, что в груди так горячо иногда становится от этого. У наших питомцев ещё столько всего впереди, вплоть до того момента, когда кисти больше не будут скользить по мольберту, и останется только рассматривать старые семейные альбомы. И я верю, что мы сыграем это всё и даже больше, потому что в этой истории, где персонажи растут «не вширь, а вглубь» ещё столько места, куда можно уложить самые мельчайшие детали и события. Спасибо тебе, за всё. За долгие обсуждения, за похожее обстоятельное видение процесса, за утра и вечера, за заботу и внимание.
Часто в твоих постах всплывают такие мелочи, о которых я не задумывалась, и они как драгоценные камни, за них цепляется взгляд, и они поражают в самое сердце. В постах Флинна их особенно много. Уже одно то, как он относится к Джин говорит о многом.
Я поздравляю тебя с постом недели. Ты этого достоин. Хотя бы потому, что для меня ты еженедельно лучше всех, а уж я-то точно знаю о чём говорю х)   
(с) Джиневра

Рэйчел

Юджин

Джиневра

Флинн

Рокки

Исадора

– Р-37, Р-15, Р-67, Р-3, Р-14, Р-98, захожу слева…
Выстрел.
Помехи.
Террористов оставалось чуть больше двадцати. Судя по телам, изначально их было около пятидесяти.
Капитан подал знак своей пятерке оставаться в укрытии и, спрятавшись за входной аркой в длинную кишку тоннеля, выглянул на побоище. В бурлящей каше боя количество своих сокращалось на глазах. Несколько мужчин-террористов отстреливались из снятых с военных бластеров. Еще несколько – проигрывали в рукопашной схватке с членами оперативной группы. Четверо футур уровня не меньше C прикрывали отступление беженцев со второго монорельса. Там, в отдалении, двое мужчин и женщина грузили контейнеры в полуразбитый древний состав.
– Хэнк, Мейз, прикройте меня, – капитан кивком указал на самого активного измененного, очевидно, владеющего техникой сжатия материалов и выводящего из строя большую часть солдат. Капитан бесшумно выпрыгнул из монорельсового окопа и, скрываясь за колоннами, двинулся в центр платформы.
«here comes the pain» Курт/Капитан Р

- Никак нет, - и не забыть очаровательно улыбнуться. На самом деле, откровенно лукавлю душой - лопнем еще как, просто безбожно лопнем, аж дышать не сможем, но в этом-то вся прелесть подобных уютных посиделок. Переедание и лучшие друзья - концепты родные, из друг друга непосредственно вытекающие. Конечно, я не настолько моральная шлюха (какие определения пошли, оу), чтобы на первой же цивильной встрече с Лу (в одежде, вертикально, ну вы понимаете) обозвать ее бест френд форева, но потенциал таки чувствовал. Я ж это, как его, неплохой психолог. Ну мне так кажется. Во всяком случае, в ее компании мне было невообразимо комфортно несмотря на все пушистые и не очень помехи, а это что-то, да и значит. К слову, о пушистых помехах, раз мы о них решили заговорить,- Нет, не могу. Ты только посмотри на нее. Мне кажется, она уже мысленно представляет себе, какое мое мясо на вкус, честное слово, - и полные надежды и мольбы глаза. Ну пожалуйста, милая, прелестная алая королевишна, не оставляй меня наедине с этим комочком злобной милоты. Хелп, SOS, помогите спасите кто может. И хвала вселенной, моя немая мольба оказалась услышана. Миледи удаляется со злом на руках, а мне остается только провожать ее восторженным взглядом, ибо это реально заслуживает уважения, господа. Ну, укрощение подобной зверюги. Тигр это комнатный, а не кошка никак.
«enjoy the silence» Таддео

Его квартира кажется почти новой - нет следов постоянного существования жизни здесь, а оттого слегка напоминает гостиничный номер. И, несмотря на относительный порядок (в контексте их брака Грейс назвала бы его просто идеальным и великолепным), присутствия женщины тут все же не ощущалось. Не было тех маленьких меток, которые оставляет женщина, чтобы показать конкуренткам, что здесь уже кто-то живёт: сухих цветов или ароматных смесей, свечей или маленьких подушек в кружеве, светлых занавесок с цветами и аккуратно сложенных газет на журнальном столике. Сама того не заметив, Грейс попыталась примерить себя в этой квартире полноправной хозяйкой, представить, что было бы, не захлопни она за собой дверь их прошлой квартиры с такой силой, что с потолка посыпалась старая штукатурка. И не смогла. Картинка постоянно уплывала от воображения, не складывалась вместе. Она не могла представить себя здесь, расставляющей вазы со свежими цветами, тонкий запах которых вскоре распространится по всей квартире, не могла представить и воспитанных, идеальных детей, что играют на пианино и рисуют натюрморты все тех же букетов. Ее будущее с Нейтом никогда не было безоблачным: она представляла его на диване, вечно попивающим бутылку пива, детей, грязных и неаккуратных, что лупят отца дубинками по голове требуя к себе его внимания. 
«and I would walk 500 more» Каролина/Грейс

Ей должно было быть весело. Новые люди, новые впечатления, новый этап в жизни в конце-концов. Взрослой, кто бы что ни говорил и как бы сильно не сжимал морщины на лице. Но ничто не располагало к радости, будь то погода за окном, или шок, отойти от которого еще нужно было постараться, и уж точно не в этом месте, где куда носом не сунься – непременно можно было наткнуться на голую бабу с ее отвисшими и засиликоненными средствами заработка. Даже календарик под стеклом, и тот содержал непристойный контент от которого у выпускницы школы строго режима невольно поджимались губы, будто в тело ее вселился дух старой мисс Харрис со всем своим брюзжанием и дисциплиной головного мозга. Не хватало только закурить, проникшись светлыми воспоминаниями об этой персоне, но от подобной привычки Джей старалась все же воздерживаться. Ей и без того хватало ароматов табака, которыми их трейлер пропах до самого основания, надежно врытого в землю. Хотя скука, тот главный подстрекатель курильщиков, обступала свою жертву со всех сторон.
Конечно, подобной подлости от хозяина лавки Джей не ожидала. Мало того, что утаил от только-только выпустившейся школьницы характер вверенного ему проката, даже не смотря на оправдание, что помощница с такой фигурой, какой могла похвастаться малолетка, послужила бы отличным подспорьем для бизнеса, так еще и бросил ее.
«Увы, не все Псы попадают в Рай.» Джэйд

Иногда самый простой способ сделать свою работу – это перестать ее делать. Признать всю тщетность бытия и дерьмовость ситуации, после чего отправиться на все четыре стороны. Шон умудрился первый раз задремать, когда снимал рабочую форму, сел на лавку в раздевалке и вырубился. Сколько времени прошло не известно, но разбудил его один из резидентов легким постукиванием по плечу. На свое спасение, несчастный тут же протянул Киллорану кофе и сбежал, чем был спасен от гневной тирады. На какую тему Шон даже не успел придумать, но она обязательно была бы, если бы только не хотелось так сильно сдохнуть. Во второй раз он проснулся на той же самой лавке, но в этот раз одна его нога была в штанине, а вторая еще нет. Как он умудрился отрубиться, натягивая джинсы – загадка, но ситуация становилась все хуже и хуже с каждой секундой.
Домой явно предстояло тащиться пешком, потому что выйти через две станции у него явно не получилось бы. Можно было, конечно, попробовать понаглеть и уговорить разрешить ему отоспаться в одной из комнат для дежурных врачей, но уже началась пересменка и договориться с Моррисоном он если и успеет, то Портер его либо выгонит, либо обрадуется, разбудит и заставит работать. Так что вариант этот хоть и был, но был мягко говоря хреновый.
«потому что гладиолус» Шон

Мы ничто без своих врагов. Враги во многом нас и определяют. Сейчас вы можете сказать, что эти слова вам знакомы с другими составляющими и мне прошло, пришло в голову переврать их суть, перестроить под свои мысли. Возможно, в этом что-то и есть, но скажите мне, кем бы мы были без своих врагов? Именно наши враги указывают нам на то, чего мы можем быть лишены, если  оступимся или оступимся, ведь именно этого они и хотят. Именно они определяют, на что нам следует закрыть глаза и, о каких нормах забыть, чтобы не дать пострадать тем, кто нам дорог.  На мгновение я задумалась над тем, что если бы в свое время довела начатое до конца, то прах моего врага – Алистера Голда стал бы венцом моей коллекции, даже среди остальных поверженных врагов, он бы занимал почетное первое и лучшее место.  Мой взгляд был устремлен на сад, на губах играла легкая и вместе с тем таинственная улыбка.
- О чем же нам с вами говорить, мистер Голд? - Я прикрыла глаза и плотнее закуталась в палантин, вечерняя прохлада пробиралась под платье и мурашками разгуливала по коже.  Он остановился рядом, с легким цокающим звуком его бокал был поставлен на широкие каменные перила.
- Я помню, как сейчас,  момент, когда все началось. 
«It's My Faith» Вероника

Insanity

Лучшая игра недели

- Я здесь только ночую, а для этого вполне хватает четырех стен, - отмахиваюсь в ответ на критику жилищных условий, потому как и сам знаю, что мог бы позволить себе местечко получше, но специально выбрал эту "дыру" - тихо здесь, спокойно.
И зря он про открытые форточки...  Тут и брать-то особо нечего, если вдруг какому вору захочется поживиться, зато нет назойливых фанатов и прочих прелестей популярности, о которой я на время хотел бы забыть, как о таковой. Но Джастин напоминает.
О работе напоминает, о записи, про которую  я слышу впервые. Видимо нашему фронтмену снова шлея под хвост угодила, а значит всей группе придется расхлебывать, не зависимо от того кто и чем занят в данный момент времени. И меня такой расклад более чем не устраивает.
- Значит придется потерять меня на неделю! - Рявкнул я, снова теряя самообладание, которое и без того было истощено днем до неприличия.
Какие тут к черту черновики?! Какая может быть запись, если во мне сейчас кипит такое дерьмо, что это вредит  и мне самому, и другим, а настроиться в таком состоянии на рабочий лад и пытаться не стоит.  Не люблю вымещать проблемы в работу, от такого союза рождается редкостный мусор. Нужно перекипеть,переболеть и переосмыслить. В запой уйти, наконец, чтобы просто забыть.
Донован

Мне слишком много лет, чтоб быть вполне себе принимать как нечто само собой разумеющееся чужие крики, огрызания, посылы известным пешим маршрутом туда, где тесно и мало солнечного света, даже если они замаскированы предельно вежливыми предложениями. Я понимаю все прекрасно, но, тем не менее, отказываюсь принимать чужие условия игры. Почему? Я и так проиграю, при любом, мать его, раскладе. Другой вопрос… Какую цену придется за все это платить. Больше или меньше. Я уже платил. Довольно много, как мне кажется, для того, чтоб иметь право брать бразды управление абсолютно любым общением в свои руки. Мне прямо сейчас долбит в голову неприятная мысль о том, что вот сейчас нельзя игнорировать дела «сердечные» моего друга. Почему? На это у меня целых два резона. Первый – я уже так ошибался. Повторно танцевать чечетку на этих граблях не хочется категорически. Второй – я ему довольно сильно и довольно многим обязан, не смотря на все неровности асфальта, по которой мерно катится колесная конструкция наших взаимоотношений. Конечно, если он меня прямо сейчас схватит своими ручищами и приложит об стену раз пять, то у меня вряд ли найдутся контраргументы на тему «останусь рядом, чего бы ни стоило».

Джастин

Changes

Кларк, тем временем, стал объяснять, как и когда Сэму нужно будет внести оплату за жилье, тот же внимательно его слушал и старался все запомнить, но после длинного учебного дня ему это  было не по силам. Единственное о чем Элмерз мог сейчас думать так это об отдыхе. Закончив с объяснениями, Тайрон зачем - то спросил время, на что брюнет сразу же ответил, взглянув на часы, которые совсем недавно подарила ему сестра.
- А вот и не правильно,  - Сэм на секунду удивился, но после был приятно удивлен продолжением фразы: Сейчас время выпивки детка, - Кларк стал напевать забавную песенку, что вызвало у британца искреннюю улыбку. - Этот маленький дом, кстати, тоже ждет новых друзей. - Элмерз окинул взглядом небольшой бар, который и в самом деле нуждался в пополнении. Возможно, в следующий визит к старшему брату он стащит у него пару бутылочек чего-то более дорогого, но сейчас вполне сойдет, и, то что предложил ему его новый знакомый. Бутылка рома и виски, в компании чипсов и закуски, вскоре оказались на столе. Кларк откупорил виски и налил его в стакан Сэму, а сам приготовился хлебать ром, предварительно произнеся что-то похожее на тост. 
- Да-да! За знакомство, Тайрон. - Сэм улыбнулся и сделал пару глотков. Кларк стал рассказывать о здешнем народе, и о том кого стоит лучше обходить стороной, а с кем можно завести знакомство, если конечно Элмерза это заинтересует.
Сэмюел

Сны в эту ночь сниться упорно не хотели. На смену обычной бессмыслицы пришло пустое ничего. Тай несколько раз просыпался, то и дело опять проваливаясь в дрему. Через часа два он все же заснул окончательно развалившись на кровати. Часам к десяти утра, тело все же приказало хозяину встать по нужде. Кларк нехотя поднялся с кровати. Яркий свет из окна бил по глазам, заставляя щуриться и чувствовать себя неуютно у себя же в комнате. Смачно зевнув, Тай отправился прочь в уборную. Проходя мимо комнаты Райли, парень обнаружил своего нового соседа. Тот все еще спал, и спал судя по всему крепко, кутаясь в одеяло.
Скоро он избавится от привычки называть эту комнату собственностью Райли, по крайней мере отучиться мыслить так было сложно. Вместе они прожили чуть больше года, успели сдружиться. И будь Кларк проклят за то, что во время не начал действовать пока девушка была свободна. Но сейчас уже ничего не изменишь, да и ему не особо хотелось. Райли была, при всей своей понимающей натуре, очень нежной и ранимой, а Кларк не очень любил романтику. Она вызывала у него дискомфорт. Как-то темой их разговора были и отношения, которые так и не начались. Райли тогда сказала, что у них ничего бы все равно не вышло, потому что Тай оказался не в том месте и не в то время. Девушка была очень преданной своему молодому человеку и действительно его любила, что вызвало у Кларка только уважение.
Тайрон

Выживут только любовники.

«Доверься мне» - это почти как призыв поверить в Бога, чьё имя давно стёрлось из памяти за ненадобностью, ведь Мун давно признал себя атеистом (несмотря на множество религиозных татуировок на своём теле). Рокки хотел было уже оскалить зубы в бессильной ярости, напомнить рыжему, что это он здесь должен увещевать и успокаивать, а не наоборот, но почему-то не стал этого делать. Не время для споров. Рокки Мун будет настоящим дураком, если поведётся на эти честные зелёные глаза, на этот проникновенный голос. Он будет кретином, если позволит себя подставить под удар, ведь самое дорогое, что у него есть, -  это он сам, без преувеличений. Любых людей можно снова собрать вокруг себя, любую недвижимость снова приобрести, а вот если что случится с ним, то это уже не исправить. Умирающая Сара сейчас вообще кажется просто миражом, будто её никогда и не было в его жизни, и Рокки сжимает зубы, сдерживая злой рык.
Кроме того он отлично знал Кэйт, с которой не раз сталкивался в прошлом. Безумная сучка, которая не знала чувства сожаления. Когда-то давно у неё была семья, которая её любила, но всё это осталось в прошлом, потому что ей нашли замену, предпочли стереть её из своих жизней. И Мун понимал, за что с ней так поступили: уродство, особенно женское, всегда заставляло его чувствовать себя не в своей тарелке.
Рокки

Прижатая к земле весом его тела Анна лежала тихо, только дыхание её врезалось в промозглую слякоть предутреннего часа хриплым паровозным гудком. В это время тишина кажется до предела выпуклой, такой осязаемой, будто это живое существо. Особенно, если ты лежишь в густом тумане посреди бурьяна, и мир сереет у тебя на глазах, переходя от затяжного кошмара к угрюмому и болезненному пробуждению.
Услышав отклик Рокки, его довольный голос, звучавший раскатисто, как сытое львиное урчание, Энджел ухмыльнулся и неаккуратно потянул за обвившиеся вокруг пальцев длинные светлые пряди - волосы девушки были такими жёсткими, что почти резали кожу. Он вспомнил Медузу Горгону из детской книжки с картинками по греческой мифологии, и образ сделался особенно ярким, когда Анна, сдавленно охнув, попыталась повернуть голову. Он успел поймать отблеск смерти в её глазах, сейчас тёмных, как те бездонные провалы космоса, в которых исчезает даже свет. Расширенные зрачки были блеклыми и пугающими, потому что там, в высокой мокрой траве не было ни единой искры, которую они могли отразить.
- Ты пожалеешь, что ввязался во всё это, глупый щенок... Отпусти меня сейчас, и я постараюсь сделать так, чтобы смерть твоя была лёгкой.
Так глупо, так пафосно.
Энджел

Тебе половина и мне половина

- Кхм. Богатое у тебя воображение, - вместе с намеком на улыбку стали единственным комментарием после представленных Джордан (практически в лицах) картинок, однако же это не испортило Рэйч аппетит так, как ее собственный промах. За него не пришлось извиняться, однако свою долю дискомфорта во внутренний мир Рэйчел он всё-таки внёс… Даже несмотря на неожиданную похвалу и вроде как даже поддержку со стороны подростка.
- Я стараюсь не быть такой, - столь же искренне отозвалась в ответ, сдерживая невольную улыбку и вопрос: «Так все-таки, передачи о животных или брокколи?» Тем не менее, последовавшее за этим выражение «поиграть в семью» немного резануло слух. Для нее это всё-таки куда большее, чем «поиграть». Это значительнее. Это масштабнее. Это такое событие в жизни, сравнить которое можно даже не с кругосветкой… Скорее, с полетом на Марс. Странный космический эксперимент по созданию притяжения и выстраиванию орбит между небесными телами, которые, при удачном стечении обстоятельств, имеют шанс стать новой солнечной системой или даже галактикой.
Что-то и правда её «занесло». Пора возвращаться к делам земным и проблемам насущным.
Рэйчел

- Это, кстати, не воображение, - отозвалась Джордан с лёгким нажимом, волнуясь, что её рассказ мог быть неверно истолкован. К счастью, Рэйчел списала всё на буйную фантазию, что было верно лишь отчасти. - Это правда! Я читала в каком-то путеводном журнале. А ещё смотрела передачу по телеку про китайцев. Там как раз рассказывали про деликатесы. Или это было в передаче про японцев? - Джордан засомневалась, размышляя о какой же всё-таки нации тогда шла речь. - А, я же говорю, все на одно лицо, - отмахнулась, наконец, она, не в силах решить загадку да и не имея особого желания, честно говоря.
Да, Рэйчел, так и было задумано. Джордан не выбирала выражения, чтобы прозвучать бережно и аккуратно. Нет, она подросток и будет стараться играть на грани фола, намеренно подчёркивая различия в социальном статусе и не только. Почему-то она боялась быть откровенной в том, что её действительно волнует, она боялась показать, что для неё это имеет значение ничуть не меньше, чем для самой Рэйчел. Куда проще было изображать безразличие, словно умудрённая опытом и житейской мудростью восьмидесятилетняя старушка, повидавшая на своём веку так много, что её просто невозможно удивить. Для подростка такое поведение было синонимом важности и взрослости.
Джордан

Самый страшный монстр - это человек...

Катя не вмешивалась в разговор и рассказ Дитриха. Какую-то часть истории она слышала в оригинале от самого мужчины, какую-то часть перевирали, украшали эффектами (в зависимости от ситуации и желаемого впечатления) в ее боевой группе еще тогда, давно, после первой волны.
- Как думаешь, люди, которые хоть на сотую долю могли бы предположить, что случится что-то подобное, стали бы экспериментировать сами на себе? - спросил Вольф.
Катя перевела свои желтые глаза на Роско, молча ожидая ответа на этот ... в принципе риторический вопрос.
- А кто предполагал подобное? У кого была настолько изощренная фантазия, которая могла такое предположить? - думала девушка, и снова перевела глаза на Вольфа. - Даже ты сам, наверное, не мог предположить такое.
Дальнейшее Катя слушала, вспоминая и невольно прокручивая в памяти моменты, о которых знала лично, но со своей - живой и подопытной - стороны. Впрочем, так или иначе, а то, что все они видят сейчас, так называемое "сегодня", не представлялось возможным. Их всех убеждали совершенно в ином: в гораздо более лучшей жизни и лучших возможностях для каждого человека, недели они жили раньше. Никто не знал, к чему все это приведет... И правда, "хотели, как лучше".
Екатерина

Ночь для Роско прошла в привычном бодрствовании. Сменив Клинча на посту, он еще долго и так и эдак катал мысленно разговор с Дитрихом, раскладывая его на части, пытаясь между слов найти то, что позволит ему отказаться от всего в последний момент и увести своих людей подальше отсюда, но не находил. Взрыв реактора был веской причиной, а значит ему придется обуздать свою неприязнь к бывшей лабораторной крысе и попытаться помочь.
Наутро же он хмуро оглядел не выспавшуюся команду, потягивающуюся и собирающую разложенные для ночлега и просушки вещи, быстро перекусил, быстро бросив Люку, что зря тот пренебрег полноценным сном - ничего бы с ними и его драгоценной сестрой тут не случилось. Но парень только одарил его хмурым взглядом покрасневших глаз, помогая Марте набивать рюкзаки. Клинч, возившийся снаружи с машиной - радиатор залило окончательно, а кузов оказался исцарапан, будто местное "зверье" пыталось расковырять его, как консервную банку, - доложил, что они остались  без транспорта, чему Роско не удивился. Старый армейский джип не смог бы вместить в себя резко расширившуюся группу, в нем вполне хватало место для шестерых, но для почти дюжины взрослых он был непозволительно мал. Здесь бы лучше подошел грузовик с кунгом, но чего нет - того нет. Придется топать пешком, уповая лишь на то, что этот ненормальный знает, что делает.
Юджин/Роско

Ее – приняли – в стаю. Лианна ощутила это на уровне инстинктов, за долгие недели пребывания в одиночестве успев забыть, какое это приятное чувство. То самое, что разливается внутри не столько от осознания, сколько от понимания того, что рядом с тобой кто-то есть. Может быть, кто-то такой же, как ты, может быть, нет… Его ценность не в этом, если приняли в стаю. И Лианна готова была замурлыкать от счастья, сипловато (оттого, видимо, что долго не тренировала связки) прокатывая по языку длинное слово: 
- Хорошо. 
В интонации голоса, отвыкшего от звуков человеческой речи, больше вопроса, чем утверждения, но в общем и целом выражение напряжения и постоянного ожидания чего-то несколько гаснет в ее глазах, несмотря на то, что дом по-прежнему будоражит и дразнит сотнями незнакомых запахов, от которых не знаешь, чего ожидать. Мари в этом плане всё ещё оставалась куда более цивилизованной, чем Лианна, мутировавшая быстрее и сильнее в условиях наименее благополучной для нее среды лабораторий. С них началось ее бесконечное путешествие, наполненное болью, страхом и одиночеством, время от времени - агрессией, но девочка никогда этого не хотела. Единственное ее желание относилось к необходимости выжить и найти себе новое убежище. И, возможно, отца.   
Лианна

Рипли
посмотреть

Амелия
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Адам
посмотреть

Вероника
посмотреть

Бенджамин
посмотреть

Ты болен, говорит он, и ты не хочешь его слушать. Ты закрываешь уши руками и кричишь, но его голос отдается в твоем сне, в твоей черепной коробке, в твоем подсознании. Ты болен, и я буду тебя лечить, говорит он, истекая кровью, этот изуродованный труп, этот монстр, это чудовище, ты болен, и только я смогу тебя вылечить. Не надо меня лечить, кричишь ты что есть силы, я здоров, уходи, исчезни, верни все как было, ты жмуришь глаза, чтобы не смотреть на этот ужас, но образ отпечатался на твоем жестком диске навечно, эти несколько цветных фотографий и пара строчек, вся информация, которая есть у тебя о твоем биологическом отце. Я здесь потому, что ты хочешь этого, говорит он, приближаясь, я здесь, потому что ты готов. Нет, нет и нет! Да, да и да. Да что я вам всем, блять, сделал, что вам всем, блять, от меня надо, ты кричишь что есть силы и жмуришь глаза до боли, ты отбиваешься локтями от его сгнивших пальцев, ты зовешь на помощь, но через гематоэнцефалический барьер до этих пор не проходил никто, это место было только твое, пустое, холодное ничто, ты уходил сюда, в себя, когда тебе было плохо, когда мир пугал тебя и был жесток, и теперь в твоем убежище завелся вирус, он постучался в двери, а ты открыл, думая, что это Тайлер, с него потоками лавы текла кровь, и он сказал, что заблудился и потому опоздал. Опоздал на тридцать шесть лет? Ты не успел спросить, потому что отвернулся, ты спрашивал у зеркала, у более разумной версии себя, что тебе делать и как поступить, а когда повернулся, он уже шел к тебе, изувеченный мертвец с фотографии, твой второй создатель, с которым ты так и не смирился, потому что вас всегда было двое: ты и твоя потусторонняя мать. Дьявольски, нечеловечески красивая, легенда, древняя богиня, Тиамат, Кали, Хель,  зачавшая не от святого духа, а, например, от собственной злобы, или от бушующего океана, или от бури, или от молнии – но точно не от простого смертного, не от этого – сошедшая с ума и чуть не доведшая до психушки тебя самого. Зеркало, в нем была проблема, и ты ищешь его на ощупь, там может быть второе убежище, потому что твоя крепость рухнула, враг проник в нее, и у тебя почти нет сил защищаться.
читать продолжение: «История вашей жизни»

Большое видится на расстоянии. И вот когда ты полностью озадачен, о чем я так пафосно, як на красной дорожке, скажу, что есть люди, отсутствия которых в своей жизни и не замечаю и не вспоминаю, что они были, в твоем случае иная история. Пусть сейчас ты и скривишься и вспомнишь те самые обнимашки в привате, но так и есть. Просто в жизни каждого существуют люди, которые всегда с собой. Они поселились там внутри и греют, как припрятанная мороженка в морозилке в жаркий день.
Этот пост был обречен попасть в шапку, не буду говорить "потому что каждый твой пост лучший", пусть ты и автор, которого я почитываю и почитаю, а потому что это - твоя история. Та, что вдохновила на сюжет, продумывание героев и их истории, на построение ее начала. Обухом по голове - эти слова пришли в голову сразу после прочтения, оглушенность, что вообще это было такое и где я только что побывал, тысяча и одна мысль, как написать ответ, чтобы дотянуться до края той магии, что родилась в твоих строчках. Если продолжить гнуть красивую линию, то можно сказать, что это - болезненная история, но нам обоим известно, что она на всю голову больная. И началом ты разбудил во мне то, чего и не задумывалось. Теперь меня лихорадит выплеснуть это "на бумагу", каким бы брезгливым сумасшествием сие не показалось со стороны, мне кажется, ты меня поймешь. А это главное. Говорил и буду говорить, что я - простой игрок, на посты меня вдохновляют люди. Как вы - авторы, живете с мирами в голове - без понятия, могу только тобой восхищаться, кайфовать от того, что периодически мы в играх рядом, вопить: "мой теленок, мой". Мой сыночка, #яжмать, не будем тыкать пальцем в того, кто отобрал знамя большего мудака, не люблю якать (нагло вру), но на пороге то самое время, когда возвращаюсь на ролевые и, просматривая списки долгов, какими бы они огромными не были, счастлив, потому что в копилке у нас с тобой множество историй, а значит будем жить и проживать судьбы тех, от кого торкает и плющит.
Я тебя люблю, пусть в последнее время ты хочешь меня только пиздить, а раньше хотел убивать. Но я вернусь, и своими какашистыми постами поставлю все на место, отвечаю.
И я скучаю по нам. По четверке, гуляющих до рассвета в аське бро. Конечно, что бы не случалось и как бы реал нас не раскидывал по разные стороны, вы всегда там внутри, но сегодня мы будем вместе. Во славу ролевому сатане.   
(с) Люк
Эй, бро, тут прошел слух, что на этой неделе у тебя не только клевая попка, а и клевый пост - в связи с чем лет ми телл ю немножко комплиментов. Для тебя не секрет, насколько я тобой восхищаюсь как игроком, но я всё равно повторю: ты ахуенно пишешь. Ты ахуенно пишешь всё, обо всём, обо всех, ты можешь писать всё что угодно - действительно всё - и это можно перечитывать вечность, ибо оно ахуенно. Хочешь ты или нет - вопрос уже иного толка, но то, что ты можешь - это уж наверняка, без сомнений и приукрашиваний.
Ты очень талантлив. Мне повезло, что иногда мы с тобой пересекаемся в играх, пусть быстро и ненадолго, но май бади из рэди к твоим творческим поворотам, так что всегда за радость открывать новое и читать твое творчество. В общем, ты могуч, дико могуч и крут, так что я просто пожелаю тебе побольше вдохновения, побольше терпения, поменьше лени, пиши посты чаще, а то че ты?)
Суровые брутальные обнимашки)   
(с) Мася
Родной, у меня тут стратегическое указание написать тебе пару строк, а я все думаю, как бы остановиться вовремя и не накатать тебе войну и мир как обычно.
Знаешь, у меня есть одна чудесная песня, стоит включить которую, и сразу представляешь себя на летней набережной, залитой лучами заката. Так вот, там есть замечательные слова: "любишь крепче то, что видишь реже", и эта пара слов полностью описывает то, что я чувствую. Хотя я и не считаю, что любовь - штука, которую можно поделить на градации, я чувствую, как погружаюсь в эту самую любовь все глубже и глубже. Ну знаешь, целое море любви. "Я видела океан и со всем своим авторитетом заявляю, что моя любовь к тебе глубже, чем он". Ты, наверное, не помнишь)
На мой взгляд не важно, можем ли мы разговаривать каждый вечер и уходить спать вдвоём, чтобы потом встретиться еще и во сне. Правда, это совсем не важно, потому что  я знаю: мой особенный человек всегда рядом со мной, а я, значит, рядом с ним.
Кажется, пора заканчивать эту ваниль. Люди подумают, что я сумасшедшая, но, с другой стороны, когда это нас с тобой волновало мнение других?
Ты сегодня опять лучший. Ты, конечно, знаешь, что ты лучше всех и не только в этот вечер. Ты лучше всех всегда, но, смотри, так думаю не только я. Ты понимаешь, счастье,  что если ты попадаешь в свою волну, то нет никого, кто смог бы писать лучше, кто смог бы сложить слова так, что картина появляется перед глазами, будто смотришь очень красивое кино? Нолан в литературе, и, честное слово, я не шучу.
Тут тебя не только я поздравляю. Это была действительно хорошая идея - сказать тебе хорошие слова от нас троих, потому что, черт, мы действительно очень крутые, когда мы вместе. Теперь я закрываю глаза и мечтаю о том, что мы снова будем тусоваться, как и раньше, встречать вместе рассветы и спорить, кто пойдёт спать первым.
Обожэ, ты самое чудесное, что только могло со мной случиться, и я очень тебя люблю.
"Я не смогу, я не сумею, я сорвусь, и останусь с нею". Оставайся со мной навсегда, ладно?   
(с) Анюта

Лианна

Рик

Мария

Бенджамин

Кэтрин

Элиас

Существует что-то преднамеренно фальшивое во всех этих кошмарных снах. Шорох ли то тяжелых занавесок или звук капель воды, которые разбиваются о дно раковины, заставляет разум взрываться головной болью и яркими, будоражащими тело снами. Уже не в первый раз Марсель просыпался с таким чувством, словно бы и не спал: изломленное ночным удушающим отдыхом тело, влажные от горячего пота простыни, он в очередной раз метался в горячке, пытаясь как-то скорректировать собственные иллюзии. Но спокойствие ждать уже перестал, а потому каждую ночь принимал как данность со смелостью мученика, который вот-вот самолично взойдет на костер, поглотивший немало колдунов. К сожалению, Коти не обладал никакой магией, а только и умел, что исполнять пьяные фокусы с исчезновением денег из кошелька. Безвозвратно. На прикроватной тумбочке горстью валялись таблетки, призванные утихомирить боль и успокоить душу. Но ни того, ни другого. Коти просто глотал лекарство, надеясь на что-то третье. Надеясь, что проживет этот день до конца более-менее успешно. Ему хотелось закрыться на все замки, оборвать все телефоны и умереть, не привлекая внимания. Но подобным образом Коти действовать не умел, а потому продолжал бороться. Глупо и по-своему, но шел вперед, словно в десять лет, веря в какие-никакие чудеса.
«На солнечной стороне» Марсель

Интересно, как происходит где-то там, сверху, в небесной канцелярии, распределение жизней? Есть ли там такая должность, как сценарист, или быть может писатель? Кто знает, возможно там целая ассоциация литераторов, эдакая дружная компания, которая денно и ночно пишет, трудится то, что мы потом любезно называем судьбой, обсуждает на съездах, подписывает и спускает в следующий отдел для реализации? Если да, то любопытно было бы узнать что они едят, или курят, какие песни слушают. Это знаете ли, тоже крайне важно! Судя по всему аккомпонемент для жизни Октавии Джанг выбирался каждым, потом собрали своеобразный микс из этнического наследия, самой жуткой попсы, что доносится летом из каждого утюга, и разбавили металлом, переходящим в хардкор. И так по кругу, пока пластинку не заест.
   Если бы только кто-то ещё несколько лет назад сказал, что всё сложится именно так, то она бы посоветовала обратиться к психиатру, а теперь готова бежать к нему сама, вот только стыдно. Неимоверно стыдно довериться кому-то третьему, поведать свою историю всю, без прикрас. Такую, как она виделась ей самой. Доверие-это работа для двоих, где один пытается убедить другого, что открываться не так страшно, а падать не больно. Жаль, что в реальности чаще это бывает иллюзорно.   
«Переживать одиночество, легче вместе» Октавия

Наш роман был бурным, о нем судачили все, кому не лень. Преодолев тонны сплетен, по уши окунувшись в грязь и ложь, мы как-то выстояли, но совершенно оказались бессильны против самого страшного и известно – это семейная жизнь. Съемная квартира, что превратилась вполне пригодную для обитания благодаря твоим усилиям, правильное распределение средств с моих постоянных и разных работ, мои безумные порывы порадовать тебя, во чтобы то ни стало. Даже тот золото кулон и спущенные на него сотни долларов, потому что ты всегда была и будешь достойна лучшего. Так и вижу, как ты нашла того идеального мужчину, что подарит квартиру с видом на город, пространство больших комнат, куда проникнет свет и позволит расставить больше ваз и картин, таких бесполезных для меня, и для тебя интересных и необычных, украшающих и придающих свой тон дому. И эти дурацкие вазы с цветами, я вечно забывал их поливать, зато ты каждый раз спасала их. К сожалению, это воспоминание о тебе, спасти не удалось, буквально пару дней назад все выкинул, а что еще не сдохло окончательно, передал матери. Потом перебрал фотографии и собрал их все, прибрался, приготовил ужин – чисто механически, но с таким отчаянием, что через неделю вернул хозяйке квартиру в состоянии лучше, чем она была. Кажется, что это был бы чуть ли не первый раз, когда ты мной искренне гордилась.
«and I would walk 500 more» Адам/Нэйтан

На светлой скатерти цвета шампанского виден едва заметный узор. Виноградная лоза многочисленными ответвлениями расползается от середины стола к собеседникам по периметру. То там, то здесь она обрывается гроздьями ягод. Но некоторые преодолевают все препятствия в виде посуды и добираются до края, где Виктория пальцем провожает последнюю стрелочку за грань… Она больше не хочет встречаться с Алом взглядом, видеть каждую его ресницу, морщинки вокруг глаз. Она не хочет смотреть в его глаза, пока он говорит очередную бесполезную ложь. Пустые для Виктории слова. Он просит быть откровенными. Но могут ли они? Он гулящий муж. Она его любовница. Они встречаются под покровом ночи, чтобы другие не увидели их греха, и так же под покровом ночи расстаются. Их жизнь стала похожа на любовный роман полный драмы и обмана. Череда номеров в отелях и смятые простыни – вот, что их окружает. На протяжении двух недель Виктория много думала о том, связывает ли их что-то помимо влечения их тел и общих воспоминаний о прошлом? Сомнения плотно засели в ее душе. Она не понимает, кого же она любит? Любит ли она Александра Торндайка, отца и мужа, и совершенно нового для нее человека? Или же она все еще влюблена в то чудесное воспоминание, которое она знала пятнадцать лет назад, и которое продолжает искать в человеке сидящем напротив.
«Only Human» Виктория

Не было в нем ни капли жалости к сидящей пред ним барышне, ни к ее отцу, лечащим врачом которого он приходился довольно продолжительный срок для того, кто предполагал отойти в другой мир еще с пару месяцев назад. Да и с чего бы им явиться, когда каждое мгновение, что растягивалось для него в вечность, он ощущал ту черноту, что окружала их обоих, двух собеседников, призраков прошлого друг друга... и даже если причиной ее был он один, то расползшаяся по кабинету скверна коснулась и его визави, все также покорно сидевшей напротив, все также ищущей ответов на свои безмолвные вопросы, и все с той же силой влекущей к своему телу, жившему, казалось, что лишь своей известной ему жизнью и давным-давно предавшим хозяйку. Сумрак обуял ее фигуру так скоро и безнадежно, что навряд ли Джолан и вовсе заметила тот переломный момент, когда оказалась вовлеченной в паутину, неизбежно и фатально...
Я знаю, ты не могла простить меня за мое явление в твоей судьбе. За то что оставил я на твоей памяти едва заметные шрамы, что ныне украшают твое мятежное чело. Не могла и забыть, поскольку стал я частью твоей жизни - дымкой иллюзии, на деле происходившей ли вообще, но ведь не забыла? Я знаю... но поверь, что все случившееся сталось настолько необходимым теперь, насколько мне самому трудно представить.
«Минута без тебя, словно шестьдесят секунд!» Рэй

Этот загородный дом был, наверное, единственной вещью, которая перешла во владения Оуэна исключительно из-за его фамилии и чему он не противился – настоящее убежище на те времена, когда ты понимаешь, что чертовски устал от темпа неспящего большого города. Приезжать сюда каждые летние выходные стало для них с Дейзи традицией, которую они соблюдали с большой охотой – и вдвоем в первый год после свадьбы, и после рождения дочери, и сейчас, в компании близких друзей, в число которых конечно же входил и Киран. По правде говоря, только он был здесь гостем столь же частым, что и сама чета Ньюман – среди прочих, кто нередко появлялся на барбекю и тематических вечеринках, которые организовывали Дейзи и Оуэн, он был тем человеком, от которого «отдыхать» не нужно было от слова «вообще»; его присутствие в жизни молодых людей стало настолько естественной и обычной вещью, что казалось, будто бы они дружат с тех времен, когда еще даже не могли четко выговаривать имена друг друга, и было в этом ощущении теплого родства не по крови, но духом, что-то сродни наркотику для Оуэна – он с замиранием сердца ждал выходных, чтобы вновь погрузиться в особенную, понятную только им троим, атмосферу. Если бы они были детьми, то их встречи можно было бы сравнить с посиделками под огромным пледом с фонариком, благодаря которому в темноте удавалось разглядеть строки из любой книги и на мгновение вообразить себя ее героем.
«Do you believe in soulmates?» Амелия|Оуэн

Пентхаус Дональда Барренса в Сохо

Лучшая игра недели

Дональду нравилось представлять себя в роли Двуликого Бога Януса: сначала открывать дорогу переменам и потрясениям, а затем сворачивать плоскость событий в тугой рулон, тем самым возвращая спокойствие и умиротворение. Рэйчел Рассел так же обладала тонким умением искусно подменять реальность, но делала она это по-женски мягче, не ломая через колено, но вплетая новую нить, что создавала качественно иные узоры в картине бытия. Вероятно, именно этот ее талант интуитивно привлек мужчину, заставив возжелать этот алмаз в свою коллекцию. И что мы имеем в финале? Алмаз прорезал толстенное защитное стекло и нырнул обратно в канализацию. Или все-таки нет?
Супруга попыталась спрятаться от тяжелого взгляда за приятной, но бесполезной уступкой – массажем. Но мужчина, мнивший себя чуть-чуть богом, уже выпустил темную сущность из закромов своей души, и та едко подмечала все «огрехи», пытаясь раздуть их до размеров катастрофы.
- Неплохая попытка, Рэй, прогиб засчитан. – Дональд скривил губы в сардонической усмешке, и оставил мимолетный саднящий поцелуй на тыльной стороне запястья супруги. Он не желал втаптывать ее в грязь или уничижать силу ее личности, но конкретно сейчас, в данный момент усталость и глухое раздражение требовали выхода, оттого слова даже завернутые в мягкие, шутливые интонации, горчили ядом.
Дональд

Было время, когда все свои проблемы Рэйчел могла решить хорошим сексом… Универсальным средством типа «забудем обо всём» и «давай попробуем всё сначала», «не думай ни о чем» и «поговорим обо всём завтра». Но наступало «завтра», и она снова откладывала решение на неопределенный срок, прячась за «make love, not war», и не задумываясь над будущим. Однако появился Дональд. Появились Джордан и Дилан. Появилась семья, и её принцип перестал работать, потому что она не могла больше позволить себе забыть, кем была и кем стала, не могла не думать о других и считаться лишь со своими желаниями. Не было больше одного всеобъемлющего «я». Появилось «мы», которое всю свою жизнь желал всем сердцем и к которому трудно привыкнуть. Словно желание исполнилось… но принесло с собой не только радость, но и боль. Постоянную, подспудную, горчащую, как лекарство на языке. Рэйч ненавидела этот привкус… больше всего за ассоциации с больницей и теми напряженными днями и неделями ожидания, когда ждала прихода Зейна, восстанавливаясь после той пули в животе, а он приходил так редко, что лишь усиливал мучения в промежутке.
Почему нельзя снова стать ребенком, когда любые трудности, любой выбор можно сделать с помощью… например, считалок? Дурацких детских считалочек, которым веришь безоговорочно, как в судьбу. Помнится, впервые Рэйчел воспользовалась этим методом на свой пятый день рождения, загадав желание под свечку на мамином торте – увидеть отца.
Рэйчел

Джордан подобрала колени к самой груди. Она больше не лежала, но внимательно и очень серьёзно смотрела на Рэйчел. Во взгляде сквозила лёгкая степень беспокойства.
- Значит, тебя всё-таки будут допрашивать?
Иметь дело с полицией для Джордан было сродни необходимости залезть в змеиное гнездо. И вроде бы не было никаких причин ненавидеть или бояться служителей закона, выполняющих свою работу, но отчего-то их форма вгоняла девушку в ступор.
- Они что же, собираются тебя в чём-то обвинить? Неужели они думают, будто это ты могла дать ей наркотики? - и без того большие светлые глаза стали ещё больше от удивления. - Это же глупо!
Рэйчел всё пыталась объяснить приёмной дочери сложившуюся ситуацию, но та просто не могла поверить своим ушам, ведь вся эта история выглядела настолько нелепо, настолько очевидной с её точки зрения, что было непонятно, почему полиция не разобралась с делом сразу, по горячим следам.
- Вроде бы, - неуверенно подтвердила она, думая, правильно ли истолковала прелюдию, которой решила воспользоваться Рэйчел, дабы не рубить с плеча, а для начала подготовить девушку к возможному исходу.
Джордан

after the rain there will always be the sun

Я думала: "Наверно он едет за рулем. Ему неудобно отвечать на СМС за рулем." А потом вспоминала, что Уиллу почти всегда удобно отвечать на СМС. Даже когда не должно быть удобно, он все равно берет долбанный телефон и отвечает на долбанные СМС. Я включила музыку в наушниках громче, чтобы заглушить плеск крови в ушах. Я заметила, что руки затряслись, когда я подошла ближе к дверям, ведущим в зал для конференций. Оставалось еще минут пять, поэтому я решила быстро перекурить. Место для курения было прямо в здании, чтобы охране было проще работать, но я вышла на улицу, потому что там будет меньше людей. Меньше этих незнакомых хищных рыбешек, которые так и норовят оторвать мне руку, чтобы я перестала писать. Акулы пера. Пираньи журналистики. Противные селедки.
Я завернула за угол и достала телефон. Ни одного сообщения. Где-то глубоко в душе еще теплилась надежда, что он просто опаздывает, но приедет. Я закурила, набирая его номер. Мне ответил автоответчик.
Я посмотрела на экран и убедилась, что мои сообщения не отправились. Отправила их еще раз.
Выбросила бычок под куст. Одернула юбку. Поправила сумочку. Натянула улыбку. Вернулась в здание.
- Мисс... - охранник осмотрел мои сиськи в поисках бейджика (хахах), - ...Хилл, Вам в зал номер одиннадцать: прямо, затем направо. 
Эмили

До прихода Эмили Уильям был уверен, что смог утихомирить головную боль. Не без помощи контрастного душа и медикаментов, конечно, но череп всё же перестал крошиться изнутри. Эллису хотелось бы, пожалуй, больше всего остального в данную минуту, чтобы это состояние легкой пристукнутости хотя бы ничем не усугублялось, если уж, ввиду похмелья, не могло совсем исчезнуть. Обширный список вещей, поступков и прочих факторов, способных сейчас испортить Уильяму настроение, можно записывать с минимальным межстрочным интервалом, составлять из них трехтомник и отводить получившимся книгам центральное место в домашней библиотеке. Чтобы Эмили Хилл могла в любой момент к ним обратиться, пролистать, как энциклопедию, до нужной буквы, и основательно подумать. Прежде, чем ещё раз так на него посмотреть. Или сказать что-либо тоном, похожим на нынешний.
Эмили злится. Нет, Эмили в ярости. Уилла это раздражает, а спустя минуту откровенно бесит. Почему нельзя повести себя нормально, а не как баба с пмс? Почему нельзя спокойно спросить: «Что случилось, Уильям? Ты в порядке?» Процентная вероятность завязывания конструктивного диалога при использовании данной формулировки как отправной точки вырастает в разы. Но нет, Хилл решает начать с наезда.
Эллис даже не захотел с ней здороваться.
Зато задумался, кто все эти люди.
Уильям

.когда вместо нас останется тьма

Я вытер руки бумажной салфеткой и, скомкав ее обеими руками, кинул в мусорное ведро. Я только помыл руки, как мне хотелось сделать это снова. Я просто не мог найти себе места. Успокоиться. Три чертовых недели этот ублюдок останется безнаказанным и я должен с этим смириться? Придерживаться тактики выжидания? Кто страдает такой херней? Лично я предпочитаю действовать, а не сидеть сложа руки, оправдывая себя, поэтому для меня три недели это слишком много. За то, что они посмели сделать с тобой. Мне нужно больше информации. Я осмотрелся. Я был один в мужском туалете, поэтому я достал портсигар, откуда вытащил сигарету. Закурив, я встал около окна  и достал свободной рукой свой телефон из кармана брюк. Время до того, как меня пустят к тебе, у меня еще есть, поэтому я воспользуюсь им, для того, чтобы попросить помощи. Я делаю это крайне редко, но сейчас я действительно должен быть подготовлен. Я набрал номер сестры и принялся ждать, когда она ответит на звонок, делая очередную затяжку. Я и не подумал о том, что время может быть позднее и что я могу отвлечь свою сестру от чего-то важного. Сейчас я не способен ни о чем думать, кроме того, чтобы раз и навсегда решить твою проблему.
- Элеси, мне нужна твоя помощь.
Стефан

Правда всегда оказывается неким камнем преткновения между людьми. Она как клин, который вбивается в отношения и дробит их на две части, которые более уже не подходят друг другу. Правду вообще мало кто любит и почти никто не умеет принимать, сразу же реагируя на нее с чувствами обиды или же отторжения. Я ведь в этом совершенно не лучше всех остальных. Не знаю, как бы отреагировал на правду, если бы мой лучший друг осмелился мне о ней рассказать словами, а не открывать мне ее своими разрезанными венами и лужей крови на полу в нашей ванной. Принял бы я ее и пожелал бы ему в итоге помочь? Или быть может, я отвернулся, бросив ему лишь то, что все проблемы, в которых он оказался, он должен решить сам. Сейчас мне сложно ответить искренне. Даже если бы я начал доказывать до хрипоты в голосе о том, что никогда не от него бы не отвернулся, сейчас уже невозможно сказать, действительно ли это так или бы я кричал об этом только потому, что проверить мои слова уже никак не проверить. А может, уже то, что я взял на себя ответственность за жизнь его сестры и есть мой ответ? Ведь я хочу жить. Хочу наслаждаться жизнью. Теперь, когда, кажется, у меня есть любимая работа, в которой я действительно нахожу удовольствие, и желание каждый день возвращаться в издательство. 
Клемент

Who's Afraid of the Big Bad Wolf?

- Давай закончим, – эхом отозвался Рокки, глаза его не отрывались от дороги впереди, хотя он внимательно слушал рыжего, как делал это всё то время, что они были вместе. Заснеженная, он петляла впереди, белой лентой уходя вдаль.
У них было не так уж много времени, чтобы выполнить то, что они должны были, Мун это чувствовал, и это волновало его куда сильнее, чем ему хотелось бы показать. История, рассказанная Ангелом, заставила его чуть напрячься, потому что воспоминания из детства – не то, о чём он любил разговаривать. Его детство было отвратительным, порой вскрывались всё новые подробности того ужаса, и Рокс никогда не говорил об этом, не вслух, потому что сказанное вслух становится правдой, а ему отчаянно не хотелось, чтобы вся его прошлая жизнь оказалась настоящей, а не очередным кошмаром, из которого невозможно выбраться. Сжав руль сильнее, он заставил себя улыбнуться, не глядя на любовника, чтобы не выдать силу того испуга, который неожиданно накрыл его, лишив возможности размышлять трезво.
- Не находишь, что даже в твоём детстве было много предпосылок к тому, что всё получится так, как выходит сейчас? – рассеянно спросил он и наконец бросил взгляд на Энджела, чуть загнанный и усталый.
Рокки

Его трёп работал как надо - отвлекал Рокки от мрачных мыслей. Кажется. Лицо Рокса слегка просветлело и будто бы ожило, перестало казаться мёртвой маской, за которой ничего, ни единого просвета, чувств, ни эмоций - одно только невероятное напряжение, истачивающее нервы как короста. Он попытался даже улыбнуться, будто поддерживая неловкую игру Энджела, однако взгляд оставался загнанным и усталым, а шутка его, если только вопрос был попыткой схохмить, вышла на редкость печальной.
Энджел качнул головой с деланной беззаботностью, дававшейся ему много легче, потому ли, что он был юней, а, может, потому что из них двоих он был безумен абсолютно и безоговорочно, настолько, что сдвиг в сознании превратился в своеобразную норму, вывернутую наизнанку, и всё же естественную для него. Он тоже вытащил ещё одну сигарету, стреляя из пачки Рокки - покупать собственные не имело смысла - затянулся, покрутил фильтр между пальцев, изучая взглядом улицу, сало машины, а, затем, резкий профиль своего спутника, и вдруг улыбнулся, неожиданно солнечно и ясно.
- Не-а, я так не думаю. В моём детстве не был никаких предпосылок, Рокс, кроме тех, что должны были привести меня к беспросветной серой жизни.
Энджел

С закрытыми глазами

Отравление болью вызывает массу побочных эффектом. Все отражается будто в кривом зеркале. Эмоциональность граничит с истеричностью. Чувствительность притупляется, ограждая от возможно-вероятного повторения боли. Доходит до абсурдного, когда кожа превращается в броню, не пропускающую к нервным окончаниям простые прикосновения и человеческое тепло.  Восприятия реальности искажается и время совсем не лечит. Оно замирает, образуя сплошной растянутый день, с нарастающей усталостью.  Мария слышала тиканье часов, но пред внутренним взором всплывали стрелки, намертво приклеенные к циферблату. Истоптанная душа застыла в ожидании новой беды. От дурного предчувствия невозможно убежать. Оно пустило корни, глубоко вросло в сознание блондинки. Безопаснее ничего не предпринимать. Не шевелиться... не провоцировать мир на новые пинки. Отличая тактика.. Не тут-то было! Окружающие имели кардинально противоположное мнение. Док настаивал, что нужен толчок, чтобы вновь ощутить вкус жизни. Потратил зиму и весну, раскачивая девушку, провоцируя на активные действия. Подвижки были, но при малейших трудностях Бетанкур отбрасывало назад. Заставляло замереть в углу. Маленькая передышка и психолог вновь брал ее за шиворот и тянул в неведомом направлении.
Мария

Дни тянулись бесконечной вереницей сменяющих друг друга событий. Наверное, так люди называли жизнь. А Бен отвык от повседневных хлопот и рутины. Отвык от необходимости строить планы и дышать. Не мог свыкнуться с мыслю о том, что уже наперед знает, что будет делать завтра и куда пойдет. Квартира слишком давила. Люди, постоянно находящиеся в ней, давили. Бен забыл, когда в последний раз в одиночестве сидел в гостиной, прислушиваясь к знакомым шагам за стеной. Кажется, это было так давно... в другой жизни. Он искал спасение в мастерской и в работе. Спасение от шума и чужаков, но все больше от себя. Шли дни, а тревожное чувство продолжало съедать изнутри. Неужели, он остался тем же чудовищем, которым был раньше? По ночам мужчина не мог закрыть глаза. Перед наступающей чернотой всплывали убитые тела. Он будто наяву чувствовал запах их крови и слышал, как медленно они задыхаются от дыма и нехватки воздуха. Хрипящие звуки, которые в последствии издавал он сам, заставляли ворочаться на кровати и бродить по комнате, пока кошмары не настигали Марию. Ее кошмары пережить было еще страшнее и невозможнее. Он слышал отголоски ее стонов и неразборчивых слов. Знал, кого она видит в кровавых снах. Но его уста оставались молчаливы. Он не мог признаться в том, что сделал.
Бенджамин

Рипли
посмотреть

Летиция
посмотреть

Хьюберт
посмотреть

Амелия
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Put me in a hole in the ground
With the money and the towel

Мы строим заведомо бессмысленные воздушные замки.
Мы раздаем пустые обещания, раскрываем рты в фальшивых улыбках, скрываем безразличие в полных сочувствия взглядах. Мы источаем яд, протягивая руку помощи. Мы прогнили насквозь.
Мы – увядшие цветы вашей жизни. Знай вы об этом с самого начала – всё еще были бы готовы пожертвовать ради нас тем многим, что оставалось вам тогда от времени?
Где-то в глубине души я знаю, как сильно любила меня моя мать. Я знаю, что тогда она вкалывала на двух работах, чтобы прокормить нас. Я также знала это, когда отдавала ее последние серьги – одну из немногих вещей, которую она берегла не только в выдвижном ящике стола, а и в разбитом мной сердце. Я знала это, когда взяла смятые купюры – четыре двадцатки – и я думала лишь о том, что это позволит мне купить дозу наркотика, убивающего меня.
Я пока еще привлекательна снаружи, но уже до отвращения гнилая внутри.
Я – увядший цветок?
Я  - пока еще не начавший разлагаться труп.

Watch my troubles all unwind
Drinking' gasoline and wine

Холодное пиво кормит и поит, как заботливая мать выхаживает своего несмышленого младенца, - вы когда-либо замечали, сколько ощущений затрагивает то, что стремится к нашей медленной смерти? Ни один фокусник не ввергнет вас в такое количество иллюзий, как все эти препараты и изделия.
- Не знаю, сколько смогу выдержать, - я смотрю на Мишель и думаю, она понимает, о чем я. Алан  и тот сказал, что мне не справиться с тем безумием, которым поражает тамбурин – но и Алан не знает, что это самое верное средство, и так необходимо мне.
Стеклянные витрины, говорят, могут сделать тебя красивее. В тот миг, когда ты оглядываешься, ветер подхватывает пряди твоих волос, время нарочно замедляется в секундах для того, чтобы ты могла уцепиться взглядом за то, чего так и не увидела раньше – некое мгновение волшебства. Сегодня отражение в витринах глядело на меня с немым осуждением. Тощее тело, исхудалые руки, впавшие глаза, и выдающие во мне наркоманку судорожные жесты. Глядя на нас с Мишель, можно решить, будто мы не спим сутками напролет, но, вглядевшись внимательнее, также понять, что бессонные часы – наше наслаждение.
Наш оазис в этой засушливой, гибельной пустыне бытия.
читать продолжение: «Mortido»

Неожиданно?
Знаю, что скажешь, что это для тебя неожиданно, и что ты не ждала такого расклада в верхней части таблицы и журнала. От того надеюсь, что сегодня ночью (или ближе к рассветному часу) ты уснешь в хорошем настроении, заряда которого хватит на недели вперед.
Знаешь, у меня ощущение, что мы готовили для тебя вечеринку – сюрприз. В доме выключен свет, мы прячемся за предметами мебели, чтобы после того, как входная дверь откроется, прокричать тебе как можно громче: «Сюрприз! Мася, ты в шапке». А ты зайдешь и посмотришь на нас удивленным взглядом, а, может, достанешь распечатанные на случай важных переговоров таблички со стикерами из аськи, всегда выручающие на неожиданных поворотах. Мы первым делом непременно выпьем, прямо у/на/с порога, ибо как это не выпить с Масей? И как это первым же тостом не выпить за нее?
Каждый день у Бога технического прогресса я прошу две вещи: телепорт (все лентяи мира, должны присоединиться к моим молитвам) и проектор, превращающий картинки из головы в слова. Но пока очередное прошение к высшим силам и интеллектам находится на рассмотрении, приходиться говорить об очевидном: когда внутри бушует эмоциональный шквалистый ветер, то не всегда удается найти верные и правильные слова, чтобы охарактеризовать каждый из его порывов, откровенно сбивающий с ног, чтобы передать хоть самую малость тех ощущений, которые испытываешь от прочтения поста.
Эта игра для меня особенная: у нее своя странная атмосфера с «красивым» жизненным надломом, в который ныряешь с каждым прочитанным словом, предложением за предложением, абзац за абзацем, с каждым постом на дюйм становясь ближе к неизбежному удару о самое дно. Эта атмосфера, пропитанная дымом и расслабленностью, лишенная суматохи, но полная больного блаженства, выстроенная на двух жизнях, которые под покровом ночи и магическим действием наркотика переплетаются в одну -  она одурманивает, она полностью укрывает с головой, уводит за собой в гипнотический транс. И знаешь, твой пост настолько выдержан и выверен каждым словом, что я как игрок за кадром пребывала в восторге, который не передать словами, который можно только прочувствовать. Эта болезненная красота на грани жизни и смерти, эта жажда и стремление к перерождению. Эта готовность отдать совершенно все  материальное и нематериальное ради одной дозы, ради познания собственного предела. Для меня каждый твой пост в этой игре прекрасен по-особенному. То, как ты мастерски передаешь внутренний мир героини, окружающий девушек антураж, образы нпс-героев, которые, как недостающие пазлы мозаики, - их легко дорисовать в голове – это все кайф сродни тому, который упоминается в игре, струящийся не по венам, но потоком слов в сознании и пропущенных через себя ощущений. Спасибо тебе за него.
Еще до того как мы познакомились и начали общаться я знала насколько ты талантлива. И знаешь, писать с тобой игру, читать твои посты, то, как ты подбираешь эпитеты и сравнения и преподносишь внутренний мир героев – это везение, частичка которого перепала и мне. Поздравляю с постом недели. От меня горясие обнимаски (с), а для тебя продолжение праздничного банкета.    
(с) Дэша
Мась, мое сокровище, ты в телевизоре, и это в очередной раз напоминает, как ты офигительна во всем, что делаешь, и как мне, черт возьми, с тобой повезло. Я мог бы нахвалить этот конкретный пост (а я прочитал игру), но это бесполезно, потому что все, что ты пишешь, независимо от жанра и задумки можно отправлять в печать, ставить в рамку и пофапывать безмузовыми ночами.
Я уже несколько недель не знал, как бы сказать тебе все, что я хотел сказать, и вот сегодня Маргарет предложила написать тебе несколько строк, и я подумал, что сейчас – самое время.
Я просыпаюсь и прихожу в себя с тобой, я засыпаю с тобой, и день без твоего присутствия под рукой теперь решительно себе не представляю. Нет-нет, а даже в самый загруженный день мне обязательно нужно выкроить минутку и черкнуть записку своему сокровищу. Ты знаешь, я очень тебя люблю: я люблю нашу "одну волну", благодаря которой даже какие-то моменты недопонимания с легкостью разрешаются; я люблю свойственные тебе такт и уважение, которые ты проявляешь ежедневно, даже когда уверяешь, что твои тараканы должны меня стращать; я люблю наши схожие взгляды на взаимодействие и общение; я люблю твое чувство юмора и чертовски люблю дурачества (даже если улыбаюсь, стараясь не срастить руку с лицом – это мой способ очаровываться); наконец, я очень люблю твой слог и все, что ты пишешь. Серьезно, я не знаю, какие ролевые боги мешали нам сойтись поближе раньше, и почему "ЛС Престона" тебя пугало, но я чертовски рад, что это все-таки случилось (и я даже не буду напоминать тебе о твоем позоре и о том, что я сам подкатил, - а нет, смотри-ка, напомнил). Мне нравится, что ты отзываешься даже на мои: "а поехали в Лаос, я тебе сейчас ссылок накидаю", "Мась, а пойдем десятую игру откроем, чтоб я тебе и туда был должен", "Мась, давай сыграем огромный альт по авторскому миру с обширной матчастью, которая существует только в моей голове". Я не знаю, как ты меня терпишь, как живешь с моим слоупочеством, занудством, как переносишь мои тирады то о фильме, то о прочитанной книге (иногда гневные, а иногда наполненные восхищенным ахуем) – но, ради маман Бриджит, продолжай. И если ты думаешь, что только ты за мной присматриваешь, то мне самое время сделать небольшое признание.
Потому что ты лучшая.
Сегодня, каждый день и всегда.
   
(с) Джонатан

Мария

Бенджамин

Дейна

Ингрэм

Эмори

Брайан

Да, не знакомы, вот только Джастин его впустил, на секунду приоткрыв дверь, сняв все цепочки, засовы, задвижки. Иногда перед чужим человеком ты странно, но открыт больше, чем перед всеми людьми, которых знаешь не один год. Незнакомый человек вскинет брови, горестно цокнет языком, потрепет по плечу и отпустит восвояси, забыв через несколько часов, дней или недель все печали, излитые ему чужой душой. У него ведь есть своя жизнь, которая для него – центр мира. И куда до нее чьим-то чужим суетящимся планеткам с розами, королевским троном или фонарем. Все тщетное, мимолетное. Не стоящее ни капельки внимания. Так и Джастин подумал на какую-то секунду, оправдывая свое нахождение здесь, в этом баре, почти что на краю европейского света, «последнего моря» по верованию монголов, забыв, что только недавно желал сделать знакомство более плотным и не_мимолетным. Но край света его отвлекает шумящим где-то далеко Атлантическим океаном, зовущим обратно на высокие скалы, манящим снова мечтать о том, как тела безответно влюбленных русалок превращаются в морскую пену. Джастин снова отключается от мира внешнего, отводя янтарь взгляда от чужого лица и вдумчиво смотря на багрянец за окном. Да, его тянет обратно. Иногда он действительно персонаж из сказки, точно Пэк или Робин, рассеянный, чудаковатый, странный, который возникает на пути случайных прохожих, говорит какую-то фразу-ключ и исчезает с последними лучами солнца. Разница лишь в том, что Джастин не исчезнет. Его магическое слово еще впереди.
«Killing loneliness» Джастин

Из-за крупного камня, больше похожего на алтарь, выглядывает спутанная копна коротких чёрных волос. Джанетта садится и протирает глаза тыльной стороной ладони, кашляя от пыли и ощущая эту же пыль и мелкие камни у себя на пальцах - ощущение не из приятных. Точнее, даже крайне противных. Сонно и очень медленно она открывает глаза и всматривается в окружающее её пространство. Из темноты остатков сна ей навстречу выплывают каменные, скалистые стены, украшенные сталактитами и сталагмитами, местами поросшими мхом и плесенью - её тонкий удушливый запах теперь чувствуется гораздо чётче и отвратительнее. "Какого чёрта здесь происходит?"
И весь мир рушится. Землетрясение, с каждым толчком колышущее землю всё сильнее, обрушивается со всех сторон. Мелкие камни у ног подпрыгивают на месте, быстрее, быстрее, ещё быстрее и резче. Сверху, там где острые клыки сталактитов нацелила прямо на головы незваной гости мрачная пещера, сыплется пыль и такие же мелкие камни, осколки "зубов", вызывающие трещины похлеще кариеса, падают на неё всё крупнее и крупнее. Алтарь, будто опустевшее холодное брачное ложе, трескается и рассыпается в крошку. Всё вокруг погружается в ещё более чёрную, более глубокую темноту.
Первые крупные осколки падают вниз. С грохотом. С пыльным дымом. С криком. Нет, не Джанетты. Ошарашенная увиденным, пьяная и скованная страхом женщина осматривается по сторонам, пытаясь понять откуда раздаётся эхо. Чернота повсюду. Ни единой капли света. Она не понимает, как различает окружающую её обстановку. Она смотрит сквозь темноту.
«Clouded by memories of the past» Камилла/Джанетт

Жизнь не разменивалась на мелкие ошибки. Всегда играла по крупному. Добивая, заставляла волочить существование в жалком углу... очередном углу, где Бен пытался собрать себя в кучу. Этим углом для него стала мастерская. Периметр четыре на четыре метра. Очередная испорченная тачка. Железо и тьма. Долгие часы в холоде и одиночестве с самим собой. Когда-то ему казалось, что это помогает. Он перестал чувствовать холод. Привык к тому, что лежит на грязном полу или копается в капоте. Он хотел быть полезным. Хотел хотя бы кому-то помочь. Хотел... не быть больше зверем. В попытках найти себя, он осознал, что может потерять Марию. Вернее он уже почти ее потерял. Сегодня она поставила его перед фактом о том, что хочет переехать. А что будет завтра? Он вернется домой и не найдет ее вещей в шкафу? Хоть нет, она всегда была гордой и не забирала чужого. Из ее вещей лишь рваная одежда была припрятана в его шкафу и в глубине прикроватного столика лежал старенький мобильный. Тот самый телефон, который он каждый день носил с собой, разыскивая девушку в огромном мегаполисе и в надежде на то, что кто-нибудь позвонит и скажет ему, что она жива, что она в порядке и ждет его. Она была жива. Наверное, в какой-то мере, была в порядке. Но не ждала его. Хотела отделаться от его рук ночами. Уползала на самый край постели, чтобы только он не прикасался. Хотела уйти. Уйти навсегда. Оставить его в прошлом. Как когда-то оставил ее он, указывая на дверь.
«С закрытыми глазами» Бенджамин

Сперва мир сжался до размеров небольшой комнаты, разделённой на две половины даже не столько нешироким проходом между кроватями, сколько аурами, творческой энергетикой, присущей проживающим здесь девушкам. Стоило перевернуться, как он сузился до размеров подушки, на которой Джин пристроила голову, продолжая мерно и неторопливо вдыхать и выдыхать носом воздух, который, как ей казалось, с каждым мгновение становится всё тяжелее и жарче. Невозможное, неправильное и нереальное ощущение, навеянное воображением, как будто каждое движение секундной стрелки всё сильнее приближало её к солнцу. Взгляд Хэйвуда она чувствовала спиной. Отчётливый, прикасающийся, скользящий, оставляющий невидимый, но ощутимый след, как путь, который придётся пройти по карте. И от этого мурашки бежали по коже, приподнимая тонкие, бледные, почти незаметные волоски на руках. А внутри боролись на арене раскрепощённости чувства стыда и страха с бесстыдством и уверенностью. Её тело – это лишь оболочка, не она сама. Тело, привыкшее к тому, что его бьют и калечат, что чужие руки не способны принести ни радости, ни успокоения, ни удовольствия. Изрезанная штрихами, полосами и зигзагами белых на загорелой коже шрамов. Резкие, сведённые углы лопаток, некрасиво и явно выпирающих. Слишком тонкие ноги и руки, которые, несмотря на свои размеры, всё же могут дать отпор. Растрёпанные, негустые светлые волосы, сейчас мокрые, а от того, растерявшие и без того невеликий объём. Такой видела себя Джин, не привыкшая к тому, что в чьих-то глазах может быть другой.
«Sorry, I need time» Джиневра

– А то, – в тон ей ответил Джек, отсалютовал баночкой и исчез в недрах своей квартиры, обещав вернуть крем как только, так сразу, и обязательно с благодарностью.
В принципе, мужчина не обязательно должен был быть красив аки Аполлон, но поставленный строптивой лошадкой фингал харизмы тоже не делал, тем более Эйвери собирался на встречу со своими барышнями, где его, как он предполагал, особо никто и не ждал. А потому явиться следовало в обязательном порядке, тихонько начиная приучать Молли к собственному присутствию где-то неподалёку на периферии. Джек считал план отличным, и стоя перед маленьким зеркалом в ещё более маленькой ванной комнате маскировал свою физиономию.
Из всей вереницы подарков, которые деятельная жена Эрла, чьё имя Эйвери недальновидно выпустил из памяти, наверно уже собрала к моменту выписки, сам Джек выбрал своё. С самого детства он был железобетонно уверен, что лучшими подарками остаются сделанные своими руками. Мать с ним соглашалась, так что весь свой день рождения, когда самому Джеку стукнуло четыре, просидела в бусах из разноцветных макарон, любовно сделанных руками сына. К тридцати шести годам навыки Эйвери мальца подтянулись, так что в этот раз он остановился на детской кроватке. Изготовление по тем чертежам, которые он выбрал, требовало времени, а потому к больнице он отправился, прихватив с собой пару цветастых шариков, хотя подозревал, что даже их Беллс не увидит, если только не поднести к самому её носу.
«recognized you at once» Рипли/Джек

- Что за сраная погода, а… - Возмутилась девушка, пробуя хотя бы не сделать шаг, а просто покатиться прямо по улице, пользуясь тем, что там была под небольшим углом, но удержать равновесие было не просто, да и распределять вес тела поровну на обе стопы – невозможно. В итоге, после скольжения, Медея опустилась на асфальт, почти профессионально сглаживая возможные травмы от падения. – Может, я понесу пакеты, а ты понесешь меня, а?
Но фокус не удался, во всяком случае, в том варианте, который девушка предложила. Так же не прошло проверку предложение донести пакеты хотя бы до подъезда а после вернуться за ней, ибо мало ли к какому подъезду он их донесет, да и вернется ли вообще, а потом, как оставить их там одних? Желающих до дармовой провизии, а тем более алкоголя, в этих краях было не мало, и прятались они в самых неожиданных местах, начиная с подворотней и заканчивая картонными коробками. Потому, оставаться одной, посреди темной улицы, да еще и сидящей в луже, Медее не хотелось. Именно поэтому великодушный план Б так и остался в ее голове. Но на ее счастье, голова была не только у нее. Да, такая же не трезвая, и не менее дурная, да лохматая, но зато в теплой, шапке, которой, продрогшая девушка начала понемногу завидовать, но все же была!
«Трезвости нет оправданий!» Медея

Who's Afraid of the Big Bad Wolf?

Лучшая игра недели

- Ты – оформитель? Это совершенно точно не вяжется с тобой, рыжий, – буркнул он, отвлекаясь от воспоминаний. - Сначала нам нужно пробудить нашу красотку от сна, не хочу, чтобы она спала всё то время, что мы будем играть. Как думаешь, чем можно оживить? А, погоди, ща найдём.
Мун опустил маску, чтобы камера не снимала его лицо, и торопливо подошёл к большому ящику, в котором нарыл аптечку, к своему удивлению. Там же оказался и нашатырь, который он еле открыл, выпустив длинную матерную фразу, почти без пропусков и междометий.
- Пора просыпаться, спящая красавица, – заговорил он, но уже более низким голосом, куда холоднее, чем до этого говорил с девкой.
Теперь он собирался провести всё достаточно быстро, надеясь только, что она не помрёт от разрыва сердца не вовремя.
- Тебе не кажется, что здесь немного жарковато? Может, поможем девочке, чтобы она не чувствовала эту иссушающую жарищу?
Охотничий нож, который он достал из кармана фартука, блеснул прямо как в фильмах про маньяков, девочка сжалась и захныкала, когда первая пуговка её блузки отлетела в сторону. Если Мун раньше испытывал к женщинам тягу, интересовался женским телом, то сейчас он проделывал свою работу равнодушно, не спеша, стараясь в первую очередь играть на публику в лице Анны, а не ради своего любопытства.

Рокки

- Наверное, папочка никогда не поднимал на тебя ручку, а, драгоценная? Мамочка берегла свою девочку как зеницу ока... Какая несчастная потеря времени и денег.
Отрывисто фыркнув, Энджел провёл кончиком ножа по впалому животу, даже не царапая, просто обозначая место, где мог начаться порез, сочный и яркий, будто трещина на спелом боку арбуза. Когда этот, дополнительный, рот, это непотребное влагалище, раскроется с жадным чмоканьем, он сможет нафаршировать его ощипанными алыми бутонами. Да, это будет красиво. И лучше, чем грязные холодные камни.
- Ох нет, пожалуйста! Не надо!..
Анна практически выла, её тощее тело билось и выгибалось в путах, как будто внезапный эпилептический припадок поразил девушку, и она никак не могла остановиться. Первая кровь не была пролита, и Энджел почувствовал раздражение и разочарование, игра не должна быть сорвана этой истерикой. Ещё недавно напряжённый и неуверенный, теперь он готов был впиться ей в глотку, только чтобы принудить замолчать. Успокоиться, хоть ненадолго. Игрушки, которые так просто сломать, совсем не интересны.
- Не похожа наша Сольвейг на героиню, правда?
Он отступил на шаг, позволяя Рокки похозяйничать пока одному у пыточного стола, выбирая среди прочего занятного хлама предмет, которым можно было заткнуть этот крикливый рот.
Энджел

Давай не любить друг друга ГРОМКО!

- Ты много разговариваешь, - произнес патрульный, доставая сигарету и закуривая ее. После первой же затяжки он выдохнул весь дым прямо в лицо Мориарти, - косячок будешь?
- Эй ты чо творишь? – Джейсон начал кашлять, словно впервые в жизни затянулся, при этом болен астмой, и еще целым букетом всяких ужасных вещей, - здесь же никотина по самые уши. Я же не курю. А он свали от меня подальше. Кому говорю? Значит так? – Джейсон недовольна сопел и начал отпрыгивать на стуле подальше от копы, но тот вовремя поняв столь гениальный план англичанина, обрубил все попытки на корню. Просто поставив руку на стул, но Джейсон не из тех, кто сдается. И поэтому, что есть мощи ударил копа по коленной чашечке. Тот в тот же миг обронил косяк на джинсы Мориарти. Секунда и теперь в новеньких….дизайнерских…подаренных сестрой….джинсах. Образовалась дырка. Прямо посередине и на самом видном месте, - ну все. Капец тебе пришел лохматый. - b подобно Халку из старых мультиков Джейсон попробовал разорвать наручники на руках, но лишь недовольно пискнул от боли режущего кожу металла, - ай блять. сука. Больно, да убери ты свой чертов укурок. Аааа сука, - тем временем злосчастный косячок уже прожег джинсы и оставил больнючий ожег на бедре Мориарти, - да что вы за звери такие! Я думал подобным образом только в России пытают. Больно, больно. Аррр.

Джейсон

- А вы не любите отступать, миссис Бартон. Верно?
Ненадолго задумавшись над вопросом, Ева утвердительно кивнула. Пусть лучше он думает, что она не покинет его кабинет, пока не договорится до условий, которые ей были бы на руку. Она поерзала в кресле и следующую фразу ляпнула совершенно не подумав:
- Я могу находиться в вашем кабинете до приезда моего мужа. Рано или поздно ему станет известно о том, почему я не явилась на ужин. Вы действительно хотите оставить ваших коллег без премии, а себя без двухнедельного отпуска в кругу семьи?
Она перевела взгляд на чудесную фамильную фотографию, что стояла на столе капитана. Мужчина тоже взглянул на фото, но не задержал на том свой взгляд больше положенных пяти секунд.
- Если к вам у меня нет никаких вопросов, миссис Бартон, то задержанный вместе с вами мужчина одним штрафом вряд ли отделается.
Ева насторожилась.
- Мы снимаем ролик об участке, сценарий только-только пишется и все это в строжайшей секретности. В общем, никто из наших добропорядочных офицеров не заканчивал курсов актерского мастерства.
Ева возвела взгляд к потолку, она достаточно быстро сообразила, к чему клонил этот мужчина.
- Послушайте, я не его агент, я понятия не имею, сможет ли он, беря с меня согласие, вы очень сильно рискуете в итоге сесть в лужу…
Ева

Судьба не дура... Зря людей сводить не станет

Все когда-нибудь заканчивается, вот  и первый совместный вечер подошел к концу. Надин отправила спать Макса в комнату Алекса. Было немного неудобно и некомфортно, но спорить совершенно не хотелось. У Максимилиана было такое настроение, когда было проще уступить. Да и спорить в первый совместный, а если точнее семейный вечер, просто не хотелось. Уже растянувшись на кровати, Макс подумал о том, что ему определенно хотелось бы повторить, и не один раз. Врать мужчина себе не хотел, его до сих пор тянуло, словно магнитом, к Надин. Всего за несколько часов она всколыхнула в нем давно погашенные и вроде бы забытые чувства. Эти чувства хлынули на него лавиной, и грозились затопить его, без шанса выбраться. Нужно было что-то делать, но что брюнет не знал. Блэквуд прекрасно понимал, что они и так поторопились, но безумие, которое между ними происходило, было на двоих.
Макс лежал на кровати и думал, много думал, ему предстояло многое решить. Как познакомить Надин и Италию с родителями? Как наладить отношения с ее семьей? Что делать с Алексом? Который в порыве защитить свою сестренку, мог наставлять кучу палок в колеса их отношений. Также он не знал, что ему самому делать с Надин. Отпускать он ее совершенно не хотел, и дела было не только в их совместной дочери. Она ему нравилась, сильно нравилась, помимо этого к девушке полыхала такая не хилая страсть, которую нужно было сдерживать. Дальнейшие действия требовали осторожности, главное было не перегнуть палку, иначе он просто мог потерять все.

Максимилиан

Зайдя в свою комнату, прислонилась к двери, будто придерживая ее, и прикрыла глаза. Осознание того, что буквально через стенку находиться мужчина и не просто субъект противоположного пола, а полное ощущение, что этот мужчина мой и он рядом. Совсем рядом.
Я видела, что ему не очень нравилась сама идея ночевать, и кажется спать в комнате брата, но отчего-то промолчал. Даже слово против, не сказал. И при этом понимала, что мне тоже не очень то комфортно. Переосмысливая сегодняшний вечер, стояла под струями воды. Сразу точно не уснуть, нужно постараться расслабиться. И это было не просто. Не возможно. Проворочаться полночи в кровати, два раза выходить на балкон и дышать почти летней ночью, проверить, как спит дочь и, уснуть только когда на горизонте уже появилось солнце. Последние цифры, которые я запомнила, были: 04.15. А потом я открыла глаза, когда на моей кровати уже «вошкались».
Открывать глаза было тяжело. Ужасно. И вновь кажется, мир против меня. Останавливало меня, чтобы не закричать только тонкий, звонкий голос моей дочери. Благо, что она не кричала, а говорила тихо. Продолжала обнимать одной рукой подушку, а второй хотела поймать Италию и уложить ее рядом. Дочь воспринимала все это как игру и хихикала.
- Мамочка, а папа спит в комнате Алекса… - киваю, хотя, наверно, это не совсем понятно, так как лежу на подушке. – Мамочка, а папа теперь будет жить с нами? – Продолжаю кивать на все ее вопросы, не всегда воспринимаю сам ее вопрос. А ей только это и нравится.
Надин

Помни, что нет тюрьмы, страшнее чем в голове

Как только Джефф покинул твой кабинет, в нем тут же оказался твой дядя. Как всегда одетый с иголочки, от него за версту пахло дорогим и хорошим парфюмом, и выглядел он отдохнувшим. Ну еще бы, неделя на островах, любой после отдыха на лазурном берегу будет себя чувствовать так. Ты вот себе такого пока позволить не мог, хотя Эрик ни раз предлагал слетать с ним. Но "с ним" это громко сказано, потому что как только вы приземлитесь в аэропорте, твой похотливый дядя найдет себе компанию, сгрузит на тебя свои вещи и упорхнет в неизвестном направлении. Ты не отдыхал с ним, но знаешь это не понаслышке, потому что когда дядя прилетал к вам домой, чтобы повидаться с родней, все именно так и происходило.
- Здравствуй, дядя. - приветствуешь его ты, и киваешь на кресло, что стоит рядом со столом. - Как отдохнул? Каким ветром занесло сюда? И почему такая спешка?? Собственно как оказалось позже, никакой спешки не было, это были капризы Эрика, соскучился он так, что срочно хотел видеть племянника. ну да, как же. Нет, у вас не было плохих отношений, но вот такие ситуации тебя иногда бесили. К тому же дядя никогда не разделял твоего желания работать психологом, ему казалось это пустой тратой времени. Рассказ Эрика был кратким  и по делу, и почему-то резко сменился другой темой, которой ты никак не ожидал.

Нейт

В целом следующие дни проходят очень даже хорошо,ты проводишь время на работе, дома, а еще с сестрой. Та решила потащить тебя позавтракать в один из дней, вы отправились в какое-то кафе, дороговатое, но очень симпотичное, Дианна много говорила, особенно о Элле, а после более подробно рассказала о том, что она с ним уже встречается. То есть о том, что они вместе ты уже знал и так, а вот подробности подобно дождю начали падать тебе на голову со скоростью света. Это было настолько логично и понятно, что эти двое будут вместе, просто никаких сомнений. Ты был рад за сестру, в конце концов она заслуживает счастья, да и Эванс не плохой парень, в общем-то, так почему бы и нет. Он был рядом с ней в самые тяжелые времена, он с ней рядом и сейчас и большего не нужно. Позже, она потащила тебя по магазинам чтобы прикупить тебе новых толстовочек, джинсов и футболок, ты отпирался как мог, но в итоге она попросту не оставила тебе выхода. В общем, сестра кажется всеми путями пробовала занять тебя всем подряд лишь бы ты не сидел дома, либо не торчал целыми ночами на работе, а может ей просто хотелось тебя порадовать. Ты был рад, в общем-то, тебе было хорошо в ее обществе, она не тягомотила вопросами, она сама говорила и рассказывала все подряд, ей не нужно было чтобы ты что-то там из себя выдавливал, она давно привыкла к тому, что ты ее слушаешь и воспринимаешь все, что она говорит, а еще то, что ты обычно молчишь.
Джефф

To Catch a Jedi

- Везунчик, мать твою, не смей, скатина! Рей!
Но вопли Касс заглушил урчащий звук двигателя любимого спидера, который уже на всех парах несся от своей хозяйки прочь, украденный лучшим другом. Задние фонари словно подмигнули напоследок прежде чем скрыться за поворотом.
Сколько она знает уже Везунчика? Пару лет. И за такой долгий срок никак не могла привыкнуть к тому, что если ему (хорошо, что он единственный дру) что-то взбрело в голову, то никакая армия, природная катастрофа или конец света его не остановят. Закрыв лицо руками, глубоко вдохнув и выдохнув, наемница пыталась собраться с мыслями и сосредоточиться на том единственном, что помогало бороться с взбунтовавшимися эмоциями – работа. Тем более, что их провал привлек много внимания и голодных шакалов, что только и ждут, как разодрать их обоих и добраться на вершину топа.
«Нет, не работает. Я такими темпами точно убью кого-нибудь… Да что со мной?!»
Спидер был в плену, если она хотела его вернуть, то придется топать в сенат под видом обычного секретаря, коих тут много, иначе Рей позвонит и непременно спросит, представившись начальником, где его девочка на побегушках. Не хватало еще, чтобы он наболтал невесть что. И если в этой дьявольской голове поселились коварные мыслишки, то в пору делать ноги. «Может, улететь на Фелуцию? Там красиво…»
Дейна/Касс

- Ты пробуждаешь во мне самое худшее.
- И что у тебя было за задание? – я встряхнула его за плечи, стараясь не сжать их со всей силы. Хотя, кто я… кто он.
- Я не имею права разглашать…
- Просто ответь.
Холодность в его глазах отступила, сменяясь растерянностью, а потом и вовсе отступлением. Он вздохнул, по-прежнему не разрывая зрительно контакта, и положил свои руки поверх моих рук.  Признаться, я с ума сходила от любого прикосновения, даже такого невинного и ничего не значащего. А теперь мы одни в квартире, о существовании которой кроме нас двоих никто не знает, и занимаемся всякой ерундой, точнее пустыми разговорами. Я точно самый настоящий псих.
- Мое задание это…
Резко притянув его к себе, я не дала закончить ничего не значащее предложение и поцеловала, рассчитывая на сопротивление. Но мне так давно хотелось это сделать, а обстоятельства удачно складывались в мою пользу, что я поддалась соблазну. Хоть на пару секунд. А потом пусть либо ударит или оттолкнет, забудет – да, все что угодно сделает, но сейчас он принадлежит мне. Будет сопротивляться, уломаю шантажом или еще чем-нибудь, не важно. Но ничего из этого и не потребовалось. - Надеюсь, объяснять ничего не стоит? – холодно сказала он, отступая назад и не спуская с меня пристального взгляда.

Дейна/Касс

Адам
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Джиневра
посмотреть

Медея
посмотреть

Ричард
посмотреть

Амелия
посмотреть

Я никогда не был любителем поспать. Всегда просыпался слишком рано, пока другие предпочитали давить подушку и видеть сны. Я хотел находиться в движение. Выходить на пробежку ощущая, как холодный утренний воздух пронзает мои легкие. Чувствовать, что весь город еще спит. А я уже начинаю покорять новые горизонты. Это действительно доставляло мне удовольствие. Наблюдать за тем, как Нью-Йорк пробуждается. Скидывает с себя цепи царства Морфея. И на улицах города начинают появляться люди. А я уже готовил себе завтрак и готов был идти на работу. Конечно, в моей жизни выдавались дни. Когда я спал сутками напролет. Забывая обо всем и обо всех. Просто наслаждаясь отдыхом. Но такое со мной случалось редко. Сон — это потеря времени, а в моей жизни всегда было слишком много дел, которые я никогда не успевал сделать. Я не умел ценить свои возможности. Хватаясь за все подряд, я терял суть. И единственное, что мной двигало. Это быть лучше во всем. Я жаждал этого как рыба, которую вытащили из воды. Никогда не увлекаясь наркотиками, вечное соревнование со всеми превратилось в мою личную травку. То от чего я ловил кайф. Хотел получаться каждый раз новую и новую дозу. Мне было плевать, ступая я по головам или же одерживаю победу в честной борьбе. Ничего не имело значение. Кроме того, что я лучший. Но век лучшего недолог. И вот настал тот день, когда я стал бесполезен. Жалок. Слаб. Чертов калека, который не способен даже ходить. О какой борьбе может быть речь? Если даже собственные ноги отказывались мне подчиняться. Я не мог спать по ночам, это должно было меня серьезно обеспокоить. Непременно в той прошлой далекой жизни, я бы начал переживать. Мешки под глазами, никому не идут к лицу. Но сейчас мне было плевать. Потому что стоило мне только закрыть глаза. Заснуть. И я видел себя прежнего. Сильного и властного. Мужчину, который гордой походку ступает по земле. Он твердо стоит на ногах. И знает, что может поставить перед собой мир на колени. Но я ощущал, что это сон. Я знал, про эту невыносимую иллюзию, которая преподносила мне то, что я так жаждал. Первое время я просыпался в холодном поту. Начинал рвать на себе волосы и орать, чтобы выместить ту боль и злобу, которая копилась у меня в душе. Но спустя несколько месяц я смирился с этим. Ничего нельзя было изменить. Я не встану на ноги, и все эти попытки, моих родных помочь меня жутко бесили. Я перестал с ними спорить, молча принимал, все таблетки, которые мне давали.
читать продолжение: «I still think I love you»

Невероятно! Мой брат и на первой полосе, да еще и статья посвящена не расчленению собственной сестры, не смотря на отсутствие возможности передвигаться благодаря своим крепким и сильным ногам. Ты уже в шоке, Граф? Самое время выйти покурить, ну или в окно, как ты любишь, на волне депрессии и когда бесит все.
Свершилось, Граф. Ты в шапке, не прошло и года. Или все-таки прошло?! Да неважно, совсем неважно, главное мы сейчас можем с полной уверенностью сказать, что ты в очередной раз смог удивить всех сложностью выбора проблемы для своего героя. Колясочник. Что мы можем описать от лица колясочника, никогда не побывав на его месте? Нет, я, конечно, понимаю, что на месте дона Монтаны в свое время ты тоже не был, но писал отменно,… но все-таки!  Ты поставил для себя в очередной раз высокую планку и долго, упорно шел к тому, чтобы эту планку преодолеть.  Первые посты не всегда могут зацепить своим наполнением. В конечном счете, что такое первый пост?  Он лишь выстраивает вокруг себя дальнейший сюжет, позволяет мысли начать свой долгий путь по течению дальше, обрасти деталями. Чаще всего, когда мы пишем первые посты – это своего рода вызов самому себе, попытка поместить персонажа именно в ту ситуацию, от которой в дальнейшем и пойдет вся общая идея, потянутся сюжетные нити.
Ты смог ярко и в тоже время трогательно передать совместное утро двух людей, которые сблизились благодаря трагедии.  Твои мысли, чувства, в некотором смысле разбитость – все это тебе удалось передать в одном посте. И он (твой пост) действительно цепляет, не смотря на то, что в дальнейшем  и эмоции и сам сюжет должен стать более ярким и детальным.
Я всегда говорила, что твое творчество и твои герои меня вдохновляют, в каком бы амплуа ты не предстал для меня. Не сомневайся в себе и в своем таланте сценариста, режиссера и актера. У тебя все здорово получается, держись наплаву и тебе будет по силам любой шторм и непогода, даже если это отсутствие вдохновения или потеря первоначальной задумки с которой писался герой.  Ты выбрал верный курс, держи паруса поднятыми, а я буду твоим попутным ветром. Движемся к новым землям и новым горизонтам, мой капитан!)   
(с) Летиция

Нил

Медея

Мэд

Бенджамин

Мария

Син

Она заносит свои вещи в одну из комнат и, сгорбившись, садится на кровать, рассеянно разглядывая слабые колебания мелкого снега за окнами. За ее спиной - Мэдисон улавливает это каким-то шестым чувством, которое иногда подсказывает чрезвычайно восприимчивым людям, что за ними наблюдают - висит большое, ничем не обрамленное зеркало. Из-за того, что острые грани его, навязчиво напоминающие о голубоватых льдинках, намерзших на декоративных камнях рядом с бунгало, ничем не скованны, кроме своих собственных границ, зеркало кажется почти прозрачным, невесомым и иллюзорным, словно пролом, ведущий куда-то в другую комнату, заполненную солнечным светом Кицбюэля и склоненными над ним вершинами. Зеркало бы понравилось Мэдисон, не отразись в нем на мгновение она сама; если бы оно, столь же безупречно услужливое и равнодушное, как и все остальное в этом доме, не отразило в себе ее раскрасневшееся розоватое личико, имеющее какое-то отвратительное сходство с мордочками большеглазых херувимов на классических полотнах, она смогла бы смириться с ним. Но не теперь. Смогла ли Медуза выжить, взглянув на себя хоть раз?.. С этой мыслью Мэдисон берет с одного из кресел, стоящих рядом с камином, мягкий тканевый плед и, придавив его края между стеной и задней поверхностью зеркала, бережно и почти нежно укутывает его, разрывает связь между собой и тем миром-за-гранью, что привиделся ей на секунду за плечами безумного розовощекого херувима в отражении.   
«snow patrol» Мэдисон

Трасса сегодня была не совсем обычной, и состояла она по сути из двух частей и достаточно опасного разворота. Надо было проехать по прямой, развернуться вокруг бочек, заполненных водой и назад по той же прямой. Каждый из нас понимал, что настоящая гонка начнется не в момент старта, а в момент разворота. Он скорее всего решит половину гонки. Но несмотря на это, ни я ни Маркус скорости не особо сбавляли. Я просто не могу пропустить его к развороту раньше, тогда мой дьявол просто не выдержит. Маркус хорошо понимает мой замысел, ведь если дать волю дикой собаке, то она будет кусать больно. Парень не пропускает меня слегка вырываясь вперед. Бесит. Хочется ускориться, но сейчас не время. Любая ошибка  и я попросту не смогу развернуться на скорости назад, потеряв драгоценные секунды. Падает тот, кто мчится во всю прыть. Следовать бы этому совету. Но скорость – это мощь, скорость – это радость, скорость – это незамутненная красота. Рано или поздно ты начинаешь это осознавать. Осознавать свою беспомощность перед силами природы, перед законами физики. Грань ты понимаешь в тот момент, когда едва ли не вылетаешь с трассы. И в эту секунду подсаживаешься на вид наркотика и удовольствия, что подарила человеку техническая революция. Скорость — как возможность контроля. Знать, что можешь управлять тем, что не поддается контролю, особое удовольствие.
Поворот уже не за горами, и по счастливой случайности Маркус не рассчитывает на то, что я брал уроки у Глории.
«riders on the storm.» Тайрон

Убийству мечты, что стоила ей невероятно дорого. И дело было не в выходные из зоны комфорта - Уолш мечтала уехать из Англии, от промозглого тумана, что добирался до самых костей даже сквозь шерстяное пальто, она бежала из дома при любом удобном случае - будь то учеба в другой стране, спонтанно увиденный недорогой билет на самолёт, который непременно должен был доставить ее в место мечты или мастер-класс французского повара где-нибудь в России - не важно куда, главное прочь. Дело было даже не в любимом ресторане, который продали почти мгновенно - спустя время ее собственное заведение к Эксетере больше раздражало, чем приносило радость, а в том, что ей всегда хотелось чего-то большего, чем хорошая и качественная еда: идею, которой следует стремиться, ведь качество никогда не должно являться самоцелью. И дело было даже не в том, что они с Кристофом вдвоем в незнакомом городе на другом конце мира от отчего дома пытались изничего создать прекрасный ресторан. Она отчетливо помнила это ощущение собственной ничтожности в огромном городе, что стало накатывать, когда в будущем Фаренгейте только красили стены, она знала, как страх неудачи подбирается к горлу, и приходится заливать его вином в надежде, что наутро останется только головная боль. Но ощущение возвращалось. Казалось, что к моменту, когда ресторан все же открыл двери, она пережила все стадии отчаяния и прошла все круги ада. От желания опустить руки и все бросить до восхищения и вдохновения и наоборот, обратно в глубину отчаяния.
«сквозь горячий асфальт прорастает клевер» Ада

– А давай, – примирительно вскинул руки Арчи, непроизвольно стряхнув пепел мимо чашки, и перевел взгляд с Самин на Дарью, – у нас будет свой бар – с блэкджеком и бабами. Можем поехать ко мне – специально для Сид я держу на кухне медицинский спирт.
Не то чтобы она к нему прикладывалась и не то чтобы специально для нее – однако спирт действительно не раз сослужил ей службу по назначению, а ввинтить более профильную шутку Арчи не потрудился. Вообще-то Арчи думал: «зачем ехать отдыхать в Вегас, если после Вегаса нужно отдыхать еще неделю?». Еще Арчи думал: «зачем идти за бабой в бар, когда уже пьешь с двумя?» – и сначала смотрел на точеную фигуру Дарьи, плотно упакованную в цветастое платье, затем на ее тронутое косметикой лицо и буйную копну кудрей, затем перевел взгляд на Сид и поморщился. Вообще-то она красивая, – любезно напомнил он себе проверенный опытом факт, – просто не сегодня. Хит крепко затянулся и в предлагающем жесте протянул початый «мальборо» Дарье.
Гарпии тотчас объединились и уже пикировали на него, сгруппировавшись под действием древнего инстинкта под названием «женская солидарность», вовсю совали свои симпатичные клювы в его дела и охотно раздавали непрошеные советы, но Арчи вырос с сестрой – а значит, женскими уловками его не проведешь, поэтому он только хмыкнул и подсобил даме огоньком.
«Depression Club» Арчи

- Не важно, какое имя у дракона, важно то, что он - дракон. И у него пламя в душе, понимаешь? - Рита Мэй потихоньку успокаивалась, утирая ладошкой слёзы и внезапно болезненно реагируя на замечание Рауля о поле маленькой лошадки. Маленькая лошадка - большой дракон с сильными крыльями, и этого у него не отнять, как его не назови, кем он не родись. Есть вещи, созданные защищать тебя, и Карамелька защитит, даже когда явится самая большая метель.
Слова Рауля, его действия - они закружились вокруг Риты этой самой метелью, и она успевала только кивать, не понимая или не желая понимать во всё то, что происходит. Она поймёт позже, когда на город окончательно опустится ночь, когда её друг будет разгуливать по розовому саду - он всё ещё не нашёл свою Принцессу. Тогда, глядя на свою маленькую лошадку, Рита Мэй обратится к реальности и гуглу, обитающему в ней. Это последствия детской безответственности, которая так не нравится месье Сорель, но если бы отец Риты только видел, в каком состоянии находится её дочь, то он простил бы ей это.
Он почти не помнил, как цветы увядают зимой.
Но Рите Мэй всё-таки пришлось очнуться от своей полудрёмы, когда Рауль указал на стопку бумаг. Рита встрепенулась, даже вздрогнула, и с неожиданной резвостью накрыла листы бумаги ладонью.
- Прости меня. Тысячи раз. Миллионы раз. Но моим ответом тебе будет "нет". 
«side by side» Рита

Через несколько кварталов Одри перешла на бег, лавируя между прохожих и не сталкиваясь с ними только благодаря вот уже четыре года живущей в ней ловкости. Она могла бы пробежать так половину города и даже не запыхаться. Она могла бы бежать дальше из Нового Орлеана, пока под ногами не кончится дорога, или она сама не упадёт в изнеможении. Уже смутно, но Пейдж до сих пор помнила собственный восторг и воодушевление, когда обнаружила в себе силы. До полнолуния было так далеко, а она была такой глупой. Глупой и счастливой, перебирающей новые родившиеся возможности. Она смеялась и бегала по какой-то заброшенной стройке, испытывая своё тело. Она ликовала. Большей дурой себя теперь и представить не выходило. Знала бы сразу – сбросилась бы с крыши, а не смотрела горящими глазами сверху на город. Хотя в этом плане Одри отличалась малодушием, и сколько бы дерьма не преподносила ей жизнь, Пейдж с ней расставаться всё-таки не планировала.
Хлопнув дверью так, что задрожали стёкла, и почти не сбавляя скорости, она пронеслась в ванную, по пути сдирая с себя одежду. Из груди рвался то ли рык, то ли простой человеческий крик, и сдерживать его уже никаких сил не было, ибо в противном случае Одри взорвалась бы прямо здесь, на месте. Если у неё в голове всё ещё бродили мысли добраться до Дигги за новой порцией травки, то все они вымылись огненно горячей водой душа, под которым Пейдж до красноты оттёрла свою кожу.
«Wicked Game» Элеонор/Одри

You are nobody's property

Лучшая игра недели

Встревоженный звериный рык прозвучал за моей спиной. Бластер, ловко крутившийся в моих пальцах, не прекратил своего причудливого танца, который при неловком движении мог бы стать смертельным, попади шальной выстрел в рычаги панели управления.
— Что случилось, Чуи?
Вуки, занявший дверной проём, промычал нечто неопределённое. Другим показалось бы, что шириивук выражает исключительно эмоции этой причудливой расы, но я как никто другой знал, что язык моего лучшего друга значит больше, чем пламенная речь сенаторов, владеющих основным галактическим языком.
— Утечка в реакторе? — казалось, что переливчатое сияние индикаторов и предупреждающий писк, который нарастал с каждой секундой, нисколько не волновали меня. На самом деле это было не так. Я умело скрывал эмоции и блефовал — как будто сидел за столом напротив оппонента, решившего обыграть меня в сабакк. Карточные игры были моей страстью, не считая «Сокола Тысячелетия» и… “Попридержи бант, Соло. Всё могло измениться…” — Перекинь резервную мощность на запасной бак. Справишься без меня?
Утвердительное ворчание послужило условным сигналом для того, чтобы я вновь уставился в иллюминатор, наблюдая за тянущимися в гиперпространстве нитями звёзд. Мы держали путь на Кореллию — планету, где я родился и провёл своё детство под покровительством Шрайка — ещё того вора и пройдохи, который облапошил по крайней мере половину Галактики. После смерти Дьюланны куда только не заносило мою шальную задницу: на тропическую Илезию для службы хаттам, на урбанистичный Корусант для поступления в Имперскую академию, на Кариду для продолжения обучения… И это не считая забытых всеми планет, на которые мне приходилось отправляться уже будучи контрабандистом. Помощь повстанцам также обошлась в пару–тройку путешествий по Галактике, но я не жаловался.
Честер/Хан Соло

- Стоп, - я поднимаю слегка дрожащую руку, впервые потеряв над собой контроль настолько, что даже мое тело было против меня, и благодарю мысленно всех тех нянечек, что приучили меня одеваться, потому что широкая накидка скрывало то, как трясло не только мою кисть.
- Лея, он спас мне…
- Пожалуйста, - снова перебила, голос сорвался на последних буквах. – Я уважаю твое отношение к этому человеку, но и ты уважай мое.
Новость о том, что Дарт Вейдер и ее отец могу встать рядом друг с другом, а потом стать одним лицом никак не укладывалось у меня в голове, а перед глазами постоянно стояла картина взрыва родной планеты, где остались мои приемные родители, мои друзья, мой народ, для которого я была принцессой, в мгновение ока все обратилось лишь в воспоминания, приносящие сильнейшую боль в груди и ощущение невосполнимой потери. Я верила брату, что этот человек спас его, что уничтожил Императора и положил конец этому ужасу, охватившему всю галактику, да даже если не провел финальную черту, то сделал первый шаг к тому, чтобы начать заново отстраивать мир, и все же я не могла быть даже каплю благодарной или пытаться простить.
Судорожно вздохнув, я обхватила себя руками, отвернувшись к окну, чтобы взглянуть на ночной Набу, усеянный яркими огнями, создающий иллюзию парящего острова над всем этим темным лесом, окружающим большую часть поверхности. Полет сюда был спонтанным, неоправданным ни одной миссией, ни логичным, никак не связанным с тем, что предстояла огромная работа для восстановления порядка и мира, очистки от всего, что осталось от проклятой Империи. Меня тянуло сюда так сильно, обещаниями почувствовать родную связь с родной матерью, которую я никогда не знала, узнать тем, как она жила, услышать рассказы, найти голограммы – да все, что дало бы мне представление о ней.
Син/Лея

Если ты рядом

Чтобы привести свою голову в порядок, Кэри требуется несколько часов и пару стаканов виски, которые он так и не допил. Ему (да и не только ему) необходимо было все обдумать, упорядочить мысли. Да и, в конце концов, необходимо сходить по одному делу, правда предполагалось, что состояние будет более трезвым. Поэтому мужчине приходится перенести эту встречу на завтрашний день. К тому же, вряд ли он смог бы быть полностью сосредоточенным после того, что произошло ранее.
Через несколько часов, ближе к вечеру, когда Хью возвращается в их квартиру, Кэри чувствует, словно какую-то недосказанность между ними, хотя это и не удивительно, ибо они еще не все обсудили. Например, что будут делать дальше, чувства и прочее-прочее. Одно дело признаться в чувствах друг другу, пусть и не в любви (по крайней мере, не открытым признанием), а другое - начать отношения. И лучше им обсудить ту же разницу в возрасте - будет ли она такой уж и проблемой, не смущает ли их она. В общем, все не так просто, как могло показаться с самого начала.
Галлахер встречает Хью в коридоре - уже снимающего с себя в верхнюю одежду. Невольно улыбается, позволяя себе немного понаблюдать за парнем. Теперь, когда их связывает не только соседско-дружелюбные отношения, в какой-то степени он теперь видится Кэри с другой стороны (в хорошем смысле).
- Я думаю, нам нужно все обсудить, например, что будет дальше и другие насущные вопросы, - внутри все словно переворачивается, а внизу живота порхают бабочки, словно ему было не 37, а 17. И Кэри не сказал бы, что ему не нравится это ощущение, отнюдь.
- Пойдем, - берет за руку, и ведет их в гостиную. Неподалеку от дивана стоит бар, в котором было припасено пару бутылочек хорошего вина (и конечно же не только его), и несколько бокалов.
Кэри

Размышляя когда-то о своем возможном уходе из квартиры Галлахера, Хьюберт осознал, что идти ему, в общем-то, некуда. Не возвращаться же к отцу в родной город. А искать съемное жилье с подходящей суммой аренды не так-то просто, учитывая цены в районе неподалеку от работы. Да и куда, собственно, теперь бежать, когда брат снова заперт в лечебнице? Правильно, никуда.
Выйдя из поезда и поднявшись по лестницам метро к выходу в город, Мэтьюс идет пешком еще примерно квартал, а потом решает пробежаться, так как уже почти опаздывает на встречу с бывшей однокурсницей. В общем-то, метров через сто он жалеет об этом, потому что в боку начинает болеть и приходится остановиться, чтобы отдышаться и попытаться унять неприятное ощущение. Швы практически полностью зажили, после операции прошло больше месяца, но иногда в такие моменты боль возвращается снова. Хью пожалел, что не взял с собой таблетки, оставив их лежать в ящике тумбочки в своей комнате.
Забавно, что большая часть однокурсников после ухода Хью из универа перестали с ним общаться. Единственной, кто с тех пор не оставляла попыток справляться о его делах, является Джози. Они как-то сразу подружились, еще с первого дня, и по сей день продолжают периодически общаться. В качестве еще одного интересного факта можно назвать то, что девушка как-то призналась Хью в своих чувствах, сказав «ты мне нравишься», однако ему пришлось озвучить вежливый отказ. И потом еще несколько раз извиниться за то, что не может ответить взаимностью в нужной степени.
Да, Джози ему симпатична, но лишь как подруга и хороший человек, с которым всегда можно поболтать о чем угодно. Однако начинать отношения, не имея каких-то определенных чувств, Хьюберту тогда показалось неправильным. К счастью, девушка не обиделась.
Хьюберт

Death Becomes Her

Ну… может и сойдет. Во всяком случае, на несчастного и потерявшего подругу он точно похож. – Последний раз Медея оценила результат своих трудов, перед тем как подставив руку, помогла парню подняться в его новой, еще более неприспособленной для местных полов обуви, но, к сожалению, другого выбора у них не было, только если посадить Мэда в инвалидное кресло и повысить тем самым его мобильность. Вот только видеть друга в таком, еще более зависимом виде, увы, было бы еще беспокойнее, да и не было в их отделении подобных кресел, ни к чему, обходились и лежачими местами. Может напрячь кого из санитаров, чтобы сбегали? Ладно, если потребуется, так и сделаю. Но первые шаги Мэд все же смог сделать без тройных тулупов на отполированном кафеле, а Медея же в свою очередь старалась не гнать коней и держаться рядом, прекрасно понимая, что без ее присутствия первый же встречный, будь он Сестрой, санитаром или врачом, обратит внимание на необычного визитера и поспешит оказать ему консультационные услуги по выбору дальнейшего маршрута. Конечно были те, кто вполне обойдется корректными словами, но увы, даже среди мед персонала, встречались исключения (и не Медея ли тому служила подтверждением).
- Телевизор работает. С ним проблем нет, не волнуйся… - Впрочем, их отделение отнюдь не было замогильной изолированной зоной, посетителей хватало. Родственники, сотрудники полиции, адвокаты, все, кто мог прийти к ним за заключением или прочей бумажной волокитой, а так же на опознание или непосредственно за телом усопшего. Таких людей всегда сопровождал кто-то из персонала, в основном сестры, отрывая самих патологоанатомов только если требовалось их непосредственное участие, экспертное мнение и оценка произошедшего. В основном поток приходился на регламентированное время.
Медея

Ну, значит, как-нибудь он подойдет, чтобы посмотреть ее антенну, хотя в таких вещах Мэд разбирался маловато, но если там что-то очевидное, то починить ее не составит труда. Не мог же он оставить Медею без телика - это было одним из столпов ее культурного времяпровождения после работы, когда она глушила пиво или что покрепче, но неизменно под дурацкий треп из ящика. Для самого мужчины это все скорее было просто бегающими картинками по экрану, чересчур утомительно, чтобы глядеть в одну точку и напрягать извилины, вслушиваясь в речь, большую часть из которой, если дело касалось региональных новостей, он даже и не понимал - может, дело было в скорости диктора, а, может, и в самом наборе слов. Так или иначе, а Мэдок был настолько далек от зубодробительной политики, что и воспринимал весь мир исключительно по понятным законам улиц. Ну, конечно, не до того, что вообще не представлял как другие живут иными ценностями, но и не углублялся в понимание, воспринимая все новое и чуждое с настороженностью и опаской. Например, не любил всех этих больничных правил, которые всегда оставались за него где-то за гранью, и каждый раз он спотыкался о то, что его вновь и вновь за что-то отчитывали, а недавне даже выбросили из клиники за нарушение режима, хотя Берк и представить себе не мог, что в палатах нельзя употреблять спиртное... ну, с расколоченной соседу физиономией он был отчасти согласен, хотя тот все-таки попросту его спровоцировал на грубость.
Их караван продвигался медленно, но уверенно, в конечном итоге, выведя обоих в двери отделения с гордыми бесцветными буквами патологической анатомии на нем, где Мэдок оказался впервые и был даже несколько возбужден заинтересованностью - ведь именно здесь находили свой приют практически каждый из компании таких же подонков, каким был он сам.
Мэд

L'ete indien

Жизнь не всегда делилась на черное и белое. У Бена было серое и черное до того, как он встретил Марию и сердце внезависимости от его желаний полюбило слишком сильно. Любовь шедшая из самых глубин его души была дикой, непонятной и тревожно необузданной. До нее он не испытывал подобных чувств. Всепоглащающих. Таких мощных. Сбивающих с ног. Он боялся этих чувств. Пытался не подпускать к себе слишком близко. Прячасть в панцире, мужчина ждал, когда дурман отступит, когда голова вновь станет ясной, чтобы опять повторить выученное наизусть собственное правило «чувствовать нельзя». Но в тот раз это не сработало. С Марией это не сработало. Он продолжал чувствовать, хоть миновали недели, месяцы и годы. За сущностью зверя он пытался спрятать свои уязвимые места, те чувства, которые рождались рядом с девушкой и которые умела пробуждать только она. Когда и этого стало мало, Бее пытался гнать ее от себя. Глупо полагая, что в разлуке любовь угаснет и он сможет существовать как и раньше, не познавал девичьей нежности и заботы, забыв, какими на вкус были ее губы и трепетный прикосновения кожи к коже. Он не забыл. До сих пор не смог забыть. Никогда не забудет. Это высечено на его коже, живет в теле. О ней помнит его душа.
Их дорога покрылась шипами и острыми камнями. Кровью... там было так много крови. За спиной осталось слишком много ошибок, его ошибок. Слишком много предательства и боли, деяний и обжигающе-ранящих слов. Слишком много всего, чтобы не найти прощение для себя. Порой в капкане мыслей назревало то, что Мария никогда его не простит и не сможет быть с ним. Порой он просто цеплялся за исчезающую надежду и довольствовался тем, что она не гнала его прочь.
В тишине изредка потрескиввющего очага Бен позволил себе не думать о том, что было и что будет.
Бенджамин

Поцелуй казался чем-то нереальным. Ирландка ущипнула бы себя, если бы смогла пошевелиться. Хотя нет… Вранье… Мария не посмела бы разрушить почти волшебное мгновение. Жаль, что в голове роились оговорки и противоречия, не позволяющие притвориться просто женщиной в объятьях любимого мужчины. Бетанкур неустанно искала объяснение поступку монстра. Зачем он это делает?  Страсть забыла дорогу к порогу их обиталища. Мимолетная сцена в душе не шла в расчет. Промелькнула призраком взаимного влечения. Летучим голландец проскользила по водной глади и растворилась в мыльной пене. Совместное купание вытащило на свет  слабости блондинки и подчеркнуло решимость Бенджамина держать свой член подальше от потасканного тела. Полчаса после водных процедур подточили самообладание монстра? Маленький уютный коттедж, шелест осенней листвы за окном и до боли знакомые звуки... будто они вернулись  домой после долгого изнурительного путешествия.  Человеческое  брало верх над хищником. Бен позволял себе проявление сентиментальности. Утратил бдительность и угодил в ловушку времени. Перенесся на годы назад. Они вновь на Аляске. Прячутся от всех за стеной вековых сосен и заснеженных гор. Ри не могла винить монстра за слабость. Сама готова нырнуть в омут с головой. Притвориться, что не было предательства и потерь. Сбросить с сердца груз обид. Позволить себе воспарить к небесам. Что в этом плохого? Разве сложно? Она заслужила передышку.. Пусть узенькую… но белую полосу. Увы.. зверю оказалось намного проще забыться в поцелуе. За его спиной огромные кожистые крылья, а у Марии уродливые рубцы. Им не оторваться от земли вместе. Девушка могла только пасть ниже… в его... в своих глазах. Обнять мужчину за шею, притягивая его ближе к себе, а в ответ услышать презрительное «шлюха»…словно прошлых постельных «шалостей» ей было мало.
Мария

Прочь из МОЕЙ головы, скотина. Пожалуйста.

И больше ничего. Сет ждёт какое-то время, ожидая дальнейших распоряжений, но ничего не происходит. Никто не ищет его, он почти разочарован тем, что у него больше нет никаких занятий, чтобы скоротать эти часы. Он убивает время бесцельно слоняясь по улицам, освещённым косыми лучами солнца, медленно катящегося к закату. Пялится на витрины, выдыхает воздух, отравленный смолой и никотином - он тратит последние деньги на сигареты, и вряд ли сможет отвести своего сегодняшнего спутника в кино или на танцы. Но ведь они оба хотят не этого, так?
Назначенное время встречи, которого Сет ждёт так долго и так безнадёжно, как это обычно случается, застигает его врасплох. Он спохватывается за несколько минут до восьми часов, оглядывается по сторонам как загнанный зверь, мучительно отыскивая потерянное направление. Лабиринт безликих улиц поглощает его, и ему требуется собраться, чтобы найти дорогу обратно к госпиталю.
- Идём к тебе.
Сет задыхается, окутанный чужими объятиями, а его глаза смотрят в смеющиеся тёмные омуты глаз Мемо, и он ощущает, как его засасывает куда-то под землю. Как зыбучие пески наполняют его лёгкие, не давая вздохнуть свободно. Секунда - и его подвижный любовник ускользает, направляясь в сторону подземки своей дразнящей танцующей походкой. На нём больше нет формы, и он двигается легко и плавно, входя в закатный Нью-Йорк как грёбаный нож в масло. Заставляет Сета сцеплять зубы до боли и царапать ладони обгрызанными ногтями.
Мемо буквально нарывается, и зверь внутри Сета поднимает голову, воет и грызёт удила. Он едва передвигает ноги, едва осознаёт, что происходит вокруг них.
Энджел/Сет

Мемо живёт словно во сне в этот момент, когда идёт чуть впереди Сэта, обгоняя его всего на несколько шагов, ощущая чужой взгляд всем телом. И ему это льстит, напоминает, что жизнь соткана не только из воспоминаний и злости, не зациклена на том дне, когда всё пошло кувырком. Ему даже удаётся уничтожить цифру одиннадцать, которая жжёт радужку, оставить на ней только след воспоминания о том, как выглядит Сэт. Иногда можно смотреть на человека каждый день – и он будет тебе чужим, а иногда достаточно только нескольких встреч, чтобы принять его как родного. Мемо краем глаза замечает взгляд девчонки, которая едет на соседнем эскалаторе. В её глазах такое вожделение, что его передёргивает.
«Это мой мужик», - думает он, глаза, и без того тёмные, становятся чёрнющими и злыми. Когда он успел стать его? Один раз, как известно, не делает двух мужиков подростками в отношениях. Поэтому скоро у них будет второй раз, чёрт возьми.  На этот раз пострадает диван. Или, может быть, они доберутся до кровати. У Мемо по дому теперь разбросаны гандоны и тюбики – каждый с разным запахом. У кровати клубничный, в хлебнице – вишнёвый. Отмывать зад от масла – то ещё удовольствие, поэтому Мемо подготовился.
В вагоне им удаётся устроиться у окна, но народу много, и Сэта притискивает к Мемо так тесно, что в ушах тихонечко звенит. Но Рамирез и не думает сопротивляться, он приоткрывает рот и тихо выдыхает. Все мысли вылетают разом, он плывёт, ощущая чужое желание – неприкрытое, такое пошлое, - даже лучше. Чем своё собственное. Он негромко хнычет, желая прижаться задом к нему ближе, потереться. Мемо хочется почувствовать больше, хотя и сейчас ощущения запредельные.
Мемо

Алиссия
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Вероника
посмотреть

Рауль
посмотреть

Ричард
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Дэвиду казалось, что Каролина будет с ним всегда.
В пресловутых брачных клятвах, когда звучат слова и в горе, и в радости, в богатстве и бедности, всегда хочется ухмыльнуться потому что существует лишь малый известный ему процент людей, что могут похвастаться выполнением данных обязательств перед друзьями, родственниками, священником, да самим Господом Богом. Он бы не спешил назвать это все абсурдом актеров на сцене, бездарных настолько, насколько же и известных, когда приходиться приклеивать улыбку ко рту и откровенно врать, как же замечательно они сыграли, поздравлять и желать успеха, счастья, здоровья и по стандарту дальше. Стэнли овладел искусством лицемерия в совершенстве, мог быть убедителен даже в том, во что сам не верил, он был фальшивым и совершенно не искренним, если того требовала ситуация или человек, но видеть этого не позволял никому, в особенности то, каким мог быть в своих собственных четырех стенах. Площади, где нет любопытных глаз, а гости столь редкое явление, что не заботился даже о большем количестве посуды, потому что не любит присутствие посторонних, несмотря на огромное количество знакомых, небольшое друзей, и собственных родителей. Выстроенная крепость была создана для отдыха, где мужчина мог не хвастаться своими аристократическими замашками, умением отстегивать саркастические замечания на уровне, недоступном никому, одеваться с иголочки и, не дай Бог, закинуть ноги на диван в обуви. Дэвид был чистоплотным, любил порядок, иногда позволял себе развалиться, устраивая в квартире бардак в разумных пределах. Разгрузочные дни, они так их называл, чтобы поддерживать форму настоящей скатины на работе, на приемах, да везде.
читать продолжение: «breathe in and breathe out»

Привет, милый.
Я уже знаю, что ты обновишь форум и искренне удивишься. Очень надеюсь, что не будешь есть в этот момент, а то сначала придется откашляться, а только потом успеть почитать мою речь.
Уж не знаю, почему ты не веришь в себя с завидной регулярностью, что мне хочется завести себе плетку и каждый раз, когда ты говоришь «не получилось» пользоваться ей. Но мы-то знаем, что мазохисты и лучше никому от этого не станет. Кхм. Вот об этом подробнее поговорим лично, кажется, не для этого мы здесь сегодня собрались.
Лично я тут прыгаю от радости — с тех пор, как мы начали вместе играть, ты уже попадал в лучшие, но тогда не мне выпала честь писать тебе поздравления и восхищения на лучший пост, но я ждала, я верила, и, наконец, дождалась! МВАХАХАХА.
На самом деле, это потрясающая закономерность: спустя год мы поменялись местами на зеркальной истории персонажей. Снова авария, снова страх и снова мысли только об одном человеке.
Ты так любишь вспоминать о том, что давным-давно, несколько игр и бесконечное количество постов друг другу назад мы договаривались с тобой, что у нас не будет драмы. Да и про пару тогда совсем не говорили, помнишь? И теперь мы здесь с сильнейшим постом, который заставил меня бросить все и долго сидеть на скамейке торгового центра, читая его. А потом, когда я дочитала, я отчетливо помню, что сидела еще некоторое время и никак не могла прийти в себя. Для меня именно это всегда было признаком качества поста — когда ты залипаешь и просто ничего не можешь сказать. Слова приходят немного потом, но первое время получается что-то нелепо мямлить и слать стикеры.
Я все не могу поверить, что уже пролетело столько времени. Столько всего отыграно (спасибо тебе за это бешеное вдохновение) и столько всего еще предстоит отыграть (мне порой кажется, жизнь Стэнли продумана настолько вперед, что нам можно играть ее до конца нашей)), и это — нереально круто. И за это стоит благодарить тебя, ведь ты не даешь мне расслабляться и исчезать в работе окончательно и вдохновляешь на новые подвиги.
Вот сейчас мы переписываемся с тобой, я пишу эту речь и скажу тебе здесь «перестань со мной спорить, засранец, ты же знаешь, что я права». И уже сегодня ты это нехотя признаешь, потому что ты — лучший. Не только для меня, хотя я буду радостно любоваться на твою моську в шапке форума (с телефона, в основном, конечно, но от этого моська не будет менее прекрасной).
Я безумно рада, что у нас получилось не смотря ни на что, и получается раз за разом, и будет получаться еще и еще, ведь это — главное. Я рада, что у нас все получилось именно так (да-да, я помню, что ты положил глаз совсем на другую женщину тогда, но теперь, уже даже не год, а полтора или два спустя мы оба с тобой понимаем, что вышло все это к лучшему. Да и ее ты тоже заполучил, но об этом я расскажу в следующей речи на лучший пост хд), я рада, что мы стали гораздо большим, чем соигроками (между прочим, тебя ждет твой магнит из отпуска -____-), я рада, что наши истории живут, и я безмерно счастлива, что мне пишут ТАКИЕ посты. Спасибо тебе за такое шикарное возвращение из отпуска!
Я тебя люблю.
А еще... Это, между прочим, немаловажная деталь.
Я очень хорошо помню, чем закончилась твоя речь для меня в прошлый раз.
И сейчас момент и здесь, и по сюжету, позволяет:
Дэвид, я согласна!   
(с) Каролина

Cамин

Мария

Бенджамин

Нил

Син

Летиция

Честность - не самое сильное из твоих качеств. Ты вообще знаешь очень мало людей, которые говорили бы честно и откровенно, и при этом добровольно. Из кого бы ни пришлось силой вытягивать каждое новое правдивое слово, ты не переставал думать, а правда ли это? Вновь отгоняя от себя тень сомнений и не доверия. Ты умеешь доверять людям, но каждый раз очень осторожен. Несколько раз обжигаясь, человек должен научиться останавливаться прежде, чем вновь шагнуть в огонь. Ты столько раз уже разочаровывался в людях, что впору было менять профиль в работе и идти... куда же? В священники? Но разве люди честны перед Богом? Разве их душа открывается и становится чиста? Ты уже и в это не веришь. Может, судишь лишь по себе, а может... А что может, Леннарт? Ты ведь сам ни разу не был на исповеди. Тебя туда и не тянет. О чем ты можешь рассказать? Какую правду сказать? О том, что влюблен в женщину, с которой должен был быть счастлив твой брат? О Елене, что живет в твоем сердце, а любовью к ней ты предавал и собственную жену, с которой тебе так тяжело давался каждый новый день. Священник бы тебя спросит: тянет ли тебя к Елене и ты бы сказал, что «да». Тянет так же сильно, как и в вашу первую ночь. Тянет, и ты думаешь о ней в те мгновения, когда понимаешь, что не слышишь, как в твоей груди живет сердце. Оно осталось у этой женщины, и сил нет для того, чтобы попросить ее вернуть тебе его.
«.стоит отвлечься на миг» Леннарт

Если внимание слишком надолго зацикливалось только на одном предмете, то он постепенно терял собственную форму. То же самое происходило со смыслом с десяток раз повторенного слова. А потому Рипли изыскивал для себя возможности подумать о чём-либо ещё, кроме беспросветного дождливого мрака конголезских джунглей, иначе котелок давно бы уже перегрелся и отказался работать. Сидел бы он на крыше один, как попугай на жёрдочке в своей клетке, наверняка про себя повторял бы по очереди клички всех оленей Санты по порядку; пел бы, едва шевеля губами, залихватские портовые песенки; или придумывал, как из национального парка добраться до деревни Икоко, которую тоже хотел бы увидеть, раз с остальным не так повезло. По крайней мере, так он думал теперь, хотя, чего греха таить, может быть, раскис бы так же, как земля под ливнем. Зато здесь и сейчас с ним оказалась Элис. Так себе достижение, конечно. Могла бы протанцевать до утра в баре Мбандаки, где риску подвергалось разве что содержимое кошелька, а уж никак не жизнь. Резонно пожав плечами по поводу несбывшихся мечт, Купер уже почти округлил губы в ответ на реплику о Сливках, точнее, на её продолжение, но прикусил язык. Рождество тоже случалось один раз в год, однако никому не приходило в голову, что его можно успеть не прочувствовать, хотя… да, Рипли думал вовсе не о Рождестве.
«don't yawn, cause this is Africa» Рипли

Её жизнь с самого начала была банкой с серой краской. Такой, срок годности которой давно истёк, субстанция ссохлась, превратившись в единый кусок, покрытый трещинами. Просто так его теперь не достать из жестяных застенок, но если щедро залить растворителем, можно добиться относительно сносного результата. Но даже в этой жиже, там, где не должно было быть ничего вдохновляющего, ничего трогающего и волнующего, ничего вызывающего трепет и восторг, Джин находила всё это, собирая в ладони, нанизывая счастливые, уютные события, как бусины на нитку. В тех, наполненных серостью днях, нет-нет да и встречались другие, те, которые уютно ложились в пальцы, которые приятно было подносить к лицу и рассматривать со всех сторон, лёжа на продавленном, пахнущем мочой диване. Не веря в сказки и в Фею Крестную, Джин верила в то, что мечтать не вредно, а часто даже полезно, потому что иногда только мечты и давали ей стимул подниматься по утрам, возвращаться в дом, где её никто никогда не ждал, терпеть побои, оскорбления и издевательства. Мечты вырваться, стать сильнее, найти возможность превратить банку серой краски в разноцветное полотно, наполненное жизнью и радостью. Когда в её жизни появился Арчи, она нашла счастье в редких дружеских посиделках и выходах, в прогулках, походах в театр и в кино.
«Sorry, I need time» Джиневра

Я хочу послушать твою сказку о нас.
Как однажды Принцесса, придерживая свои многослойные юбки, забралась в тёмную, страшную пещеру не по принуждению, а по доброй воле, и там нашла не Зверя, а разумное существо. Он мог бы казаться ей ангелом, сошедшим со страниц сказаний (а может и проклятий), она могла бы полюбить его, как брата, как отца, как сына - про святой дух умолчим, не к месту. Кожа его - серое полотно, разум его - гавань туманная, мысли его - путы, да только окаянные ли? Он взял себе имя - Кардинал.
Принцесса вела его к свету, Кардинал тянул её к себе во мрак.
Так они и застыли в полумраке, в полумире.
Мы пронизывали реальности, сквозь времена и истории, оборачивались ветрами. Так угадай же, кто из нас Норд?
Мои глаза закрываются, чтобы открыться вновь и взглянуть на тебя, моя печаль. Вечное спасение, вечная боль, мне без тебя не существовать. Моя печаль, моё проклятие.
Там, где ты, меня нет, оттого глаза и закрыты. Свет виден ясно там, куда он никогда не проникнет.
Надежда расцветёт там, где её не ждут.
«close my eyes» Рита

Я периодически кому-то кого-то напоминаю. Со всеми бывает, я и сам не исключение. Кого-то давно не видишь, с кем-то  встречался раз в жизни и не смог толком запомнить его лица, в то время как заметив кажущиеся знакомыми черты в человеке с улицы, преисполняешься уверенностью, что этот тот самый человек. Так бывает. Обознался, что поделать. Неловко это почти всегда, почти всегда для обеих сторон. И вот, выяснив, что произошла ошибка, люди с натужными улыбками расходятся по своим делам, стараются не вспоминать. Бывают и забавные случаи. Со мной тоже бывали. Перепутали как-то с одним актером довольно специфического жанра, пришлось доказывать - что это не я. Но вы бы видели разочарование на лице оппонента! На миг я почувствовал себя скотиной - разрушил чью-то мечту, чью-то надежду.
Я это все к тому, что жаль было бы разочаровывать человека, который, кажется, увидел во не старого знакомца. Его лица я положительно не узнавал, не мог вспомнить, где видел его, да и видел  ли когда-либо. Даже место жительства, названное для того, чтобы дать толчок памяти, только больше запутывало меня. В тех местах я знал многих, и многих не видел на протяжении вот уже десяти лет, а то и больше, и это я не говорю о школьных приятелях, с многими из которых я не хотел бы встречаться по тем или иным причинам.
«Жизнь твоя сплошной проклятый компромисс» Донован

Я был уверен, что был эгоистом. Я не думал о том, каков приходится другим людям рядом со мной. Как оказалось, я просто не встречал того, ради кого хотел стать лучше. Даря тебе не просто свободу, а целую жизнь, я отдавал тебе то лучшее, что есть во мне. Те капли доброты, которыми я был обделен. Я жил карьерой и довольно быстро и успешно ее построил, и.. мне плевать на нее. В эту секунду. Когда дождь барабанит по крыше этого самого козырька, под которым  докуриваю последнюю сигарету из пачки. А ведь утром она была полной. Через минут десять я вновь выйду на улицу, но уже мертвым человеком, зато ты будешь живым. По-настоящему живым. Ты будешь знать, что такое жить, не боясь каждого шороха и жить, только самому отвечая за свои поступкам, а не ожидая, что вот-вот тебе что-т о запретят. Я убеждаю себя, БЛЯТЬ, ДА, что так будет лучше для тебя самого. Я убеждаю себя, что мое сердце выдержит все это, но в глубине души, там, где находятся ответы на вопрос, люблю ли я тебя, я понимаю, что как раз я и не выдержу. Я люблю тебя, Клемент. Своей настоящей, невозможной, прочной как сталь и горячей как сам ад любовью. Все что во мне есть настоящего - это моя любовь к тебе. Доказывая это, я сделаю свой шаг вперед и вернусь обратно в его кабинет. Я подпишу договор. Условия? Ты даже ни о чем не узнаешь. Но если я этого не сделаю, то уже завтра твое тело будет в могиле, а тело Тины в лучшем случае сброшено в реку. 
«.когда вместо нас останется тьма» Стефан

L'ete indien

Лучшая игра недели

В эти мгновения единственной мыслью, о чем думал и сожалел Бен было то, что девушка не могла видеть его. Ее глаза окутала тьма и так долго не хотела отпускать. Уже слишком долго. Он все ждал, когда случится это чудо, но проходили, дни, недели, месяцы, а чудо не происходило. Не помогали лекари, не излечивало время, сил не придавала вера. Он верил за двоих, за нее и за себя, но это совсем не помогало. Ничто не возвращалось и не было так как раньше. Они оба тонули в темноте. Бен по привычке, Мария - из нужды подчинялась внезапно появившемуся недугу. Из-за него. Бен слишком отчетливо помнил из-за кого девушка оказалась в таком положении. Во тьме. Одна. Брошенная им. Ему слишком часто снились кошмары, где Мария так и остается одна, где он так и не находит ее, где бушующие в ночи монстры одерживают победу и забирают девушку, уводя прочь от него. Бен знал, что заслужил это. Он принимал эту кару. Но молили лишь об одном, чтобы за его ошибки больше не нужно было расплачиваться ей.
И сейчас, смотря ей в глаза, мужчина хотел, чтобы она вновь могла увидеть его, черты лица, то, что говорят его молчаливые глаза. Конечно, к его мольбам никто давно уже не прислушивался. Ни Бог, ни Дьявол. Оставшись в безверии и наедине с самим собой, Бенджамин не знал кому молиться, чтобы Мария вновь смогла обрести свет в своих глазах. Чтобы могла верить, жить и любить. В сердцевине ее зрачков вспыхали оранжевые языки пламени. Так происходило всегда, когда в прошлом она смотрела на него. В ее глазах жила любовь. А теперь... что осталось от этого чувства? Бен знал ответ. Но не хотел произносит его даже мысленно. Живя в очередном дурмане иллюзий он позволил себе слишком многое. Мечтать о том, что никогда не произойдет. Думать о Марии как о своей. Желать ее как в первый раз. Хотеть сказать так много, но не сметь прервать окутавшее их молчание. В молчании тоже можно было узнать так много.
Бенджамин

Вдохи отзывались болью во всем теле. Девушка внутренне сгруппировалась, ожидая очередного смертоносного удара. Монстру удалось преодолеть барьер отчужденности. Он слишком хорошо знал свою любимую игрушку.  Помнил все нанесенные раны и глубокие трещины в душе. Использовал ее ранимость и неспособность постоять за себя. Выжидал долго и упорно. Выбрал подходящий момент.  Протянул руку прямо к сердцу. Плеснул в него немного топлива нежности. Заставил биться и чувствовать. Развлекался бросая зажженные спички поцелуев. Гадал вспыхнет оно или нет. В пустыне нечему гореть. Огненный ураган предательства и боли сожрал все. Из почерневшего остова еще высекались искры. По меркам блондинки – это настоящее чудо. Зверь в человеком обличии прельстился слабым отблеском. Выжимал максимум. Бен не идиот. Должен был догадаться, что еще одного шанса на сближения у него не будет. Ирландка залепит образовавшиеся бреши. Поплотнее захлопнет раковину. Новый день рассеет дымку воспоминаний. Найдутся сотни отличий между скромный жилищем на Аляске и съемным домом у озера. Исчезнут факторы вызвавшие у девушки эмоциональный всплеск.  Они вернуться к прежним безопасным ролям.  Бетанкур окружит себя глубоким рвом.  Так будет проще и легче сосуществовать. Так будет правильно, но… как же хотелось задержаться в рассеивающемся мираже и притворится желанной и необходимой.
Несколько минут в обманчивых объятьях того, кто любить ранить и кромсать. Обманчивое тепло его рук и требовательность губ -  показная страсть за которой эмоциональная пустота. Эхо пафосных высказываний монстра носило по пустынной дороге, как перекати-поле. Кололо подсознание девушки острием сухих ветвей, напоминая о переменах  мировоззрения хищника.  Он больше не хочет получать тело без сердца. Похвально и полностью должно было исключить Марию из круга его интересов.
Мария

She and her Darkness

Луиза-Мэй очень любит шерри. Этот напиток всегда напоминает ей о доме, а дом у нее, несмотря на все приключения и переезды, навсегда один. Вспоминается детство, когда Патти иногда по вечерам капала пахучую жидкость в большую ложку, а потом, облизнувшись, быстро глотала шерри и причмокивала от удовольствия, прятала бутылку в буфет и оглядывалась на двух девчонок, которые следовали за ней по пятам. «Ну я вас!» - с притворной сердитостью сотрясала кулаком Патти и маленькие Мэри Лу и Луиза-Мэй с хихиканьем бежали в спальню наперегонки. Вспоминается, как они с Мэри Лу впервые добрались до этой загадочной бутылки – дверца буфета открылась сама, а бутылка проплыла по воздуху около двух метров. Как терпкая жидкость капала на язык каждой девочки – они позволили себе ровно по полглотка. Как Патти качала головой, когда узнала об этом, но не ругалась – и, наверное, виной тому был самовольно открывшийся буфет. Все это – воспоминания, навсегда связанные с Патти, но Патти теперь больше нет, а он с Мэри Лу остались одни. И хотя им всегда было уютно и комфортно в обществе друг друга – Луиза-Мэй чувствовала, что какая-то частичка их общего прошлого безвозвратно канула в лету.
Их, конечно, никогда не учили чему-то специально. Просто нужные книги оказывались под рукой в самый нужный момент, слова находили того, для кого звучали, знания появлялись будто из ниоткуда. Умения не поощрялись, но и не наказывались, а иногда Патти даже внезапно, без всякого, казалось бы, повода, угощала чем-то вкусным, будь то конфета или яблоко.
Сэм/Луиза-Мэй

Тело старушки Патти едва успело остыть, а ее любимицы уже успели ее разочаровать. Мэри Лу вздохнула, глядя на то, как поляна перед крыльцом дома, мгновение назад припорошенная январским снегом, теперь же темнела и покрывалась зелено-бурыми язвами, исходившими зловонием.
- Мы всё исправим, Патти, - кивнула Мэри.
Фривольный облик ее подруги, Луизы-Мэй, теперь казался не более, чем причудливой маской, под которой скрывалась настоящая жажда искусства; Луиза была созидателем, она творила прекрасное, невообразимо восторгавшее глаз обилие произведений, которые скрыты под завесой отрицания сверхъестественного.
Мэри Лу поклонялась науке, та была ей не чужда, но здесь она вновь цеплялась за свои корни. Здесь она была абсолютно и совершенно собой настоящей. 
- Дети будут в порядке, - улыбнулась брюнетка, пока шайка братьев Лерой недоуменно оглядывалась по сторонам и уже не так решительно направлялась к приюту.
Она взяла пустую бутылку из-под шерри и слизала с горлышка последние капли напитка. Прикрыла глаза, вдыхая напоследок любимый аромат, и затем швырнула бутылку в камин.
- Пробуждайся ото сна, - закрыв глаза, прошептала женщина. Оглянулась на комнату, обвела гостиную любящим взглядом.
Как в старые добрые времена…
Пока Луиза развлекалась с поляной, Мэри прошла на середину комнаты и подняла правую руку. Этот ее жест чем-то походил на то, как вкручивают лампочку, но только с каждым поворотом ее взгляд скользил от одного окна к другому, и ставни закрывались с громким стуком.
Чарли/Мэри Лу

Death Becomes Her

Сложно не поверить пациенту, который говорит, что с ним все в порядке и оставшиеся  руки ноги целы, когда он этими самыми руками очень активно принялся отбиваться от грубоватой помощи санитара, который мало того что не привык к аккуратности в принципе, так еще и схлопотав по роже вообще впал в какой-то полностью охуевший ступор, отключивший последние мозги. Ну да это было даже на руку Сфорца, которая приняв представленные ей доказательства, поверила, что возможно парню и в самом деле достаточно было помощи, которую могла оказать она, тем более что врачи скорой, принявшие к себе такого приметного пациента, непременно бы провели его по всем базам данных, которые у них были, дабы выяснить номер страховки. А уж что могли скрывать эти самые базы, Медея пусть и предполагала, но вникать совершенно не желала, во всяком случае, пока.
- Ладно, Тобби, отведи его ко мне… Не ссы, будешь воспринимать людей чем-то большим, чем мешок с картошкой и они перестанут тебя бить, смекаешь? – Сама же Медея, протянула ладонь и помогла Мэду сесть, после чего, показывая пример некудышному санитару, перекинула руку больного сначала себе через плечо, а после, уже куда более сильному и приспособленному для этого мужчине, пристально следя, чтобы не дай Бог, тот не вздумал отомстить пребывавшему на грани реальности электрику, что беспомощно, но от того не менее злобно посматривал на своего носильщика, готового взорваться от любого неосторожного жеста в свою сторону. Господи, когда закончится этот день и я наконец отдохну?
- Да, это была Мэг. Она жива, с ней сейчас Мишель. Думаю, когда ее состояние стабилизируется, то ты сможешь ее навестить, через пару дней примерно… я дам тебе знать. – Во всяком случае, услышав хорошие новости, Мэд вроде бы немного утих, послушно перепрыгивая здоровой ногой в темп сдерживаемому шагу явно озлобленного санитара и Медея даже думать не хотела о том, какой план мести ей лично сейчас рождался в голове этого мажорного увальня. Как-нибудь переживет, а быть может, его и вовсе удастся избежать.
Медея

- У меня есть мозг... - несколько неуверенно было добавил Мэдок, но уже в конце спохватился, что, возможно, девица это вот сейчас не серьезно, хотя тут однозначно определить он не мог - Медея же, вроде, всегда была такая прямолинейная.
Что, впрочем, не помешало ему в последующем разобрать в ее словах и то, что она считала его близким человеком. Ну, не родственником же, конечно. И он мог бы сказать ей то же самое - то, что за пару их встреч и совместных задушевных возлияний, Мэд полюбил ее как дорогую подругу, и глотку бы порвал за нее, если даже не кому-то, то себе определенно. Вообще, настолько близких друзей у парня было маловато. Сотни знакомых - это верно, десятки приятелей. Но таких людей, чтобы он без колебаний мог отнести к своим побратимам, на его веку редко встречалось и, вероятно, виной тому был его личный образ жизни, не позволявший долго задерживаться на одном месте, терявший товарищей на годы за решеткой, которых он неизменно приходил навещать, хотя бы раз в пару лет, и нисколько не располагавший нормальных, адекватных людей к доверительным с собой отношениям. Так вот, Сфорца каким-то волшебным образом, не иначе Мэдок ее водкой приворожил, оставалась к нему лояльна, несмотря ни на его пропажи, ни на редкие явления неизменно с бухлом и с самыми очевидными и недвусмысленными намерениями. То есть, было у Берка пару таких верных собутыльниц, с которыми и выпить, и подраться, и помолчать было здорово, вот только Медея ни разу не входила в ту категорию, где обычно цеплял он таких товарок - она не была ни проституткой, ни бродяжкой, ни пацанкой, она была женщиной, причем из самых интеллигентных слоев, до которых мужчине и дела никогда никакого не было; не было ему интересно, чем живет этот пласт населения, что без конца и края придумывает все новые заморочки, откуда только интеллекта столько-то берется, уж явно воспитывались они в семьях, далеких от той, что была когда-то у Берка. Высшее общество вообще было настолько за пределами понимания паренька, что и Медейка становилась для него существом по-настоящему противоречивым.
Мэд

Зажгите свечи - дом горит

- Не ходи туда. Тебя там ждут.
Киллиан выбрался из машины. Двухэтажный дом вырисовывался черным пятном на фоне потухших звезд и фонарных столбов (тучи наползали со стороны моря)
- Я следую путем дао.
- Как ты можешь это знать? - желтые глаза смотрели на него с отчаянием.
- Это слышно. Это звук ласкового попутного ветра.
(но море шумело укоризненно)
Был тот же час, что и тогда. Они сидели, прислушиваясь к музыке тишины, пока на них медленно опускались сумерки, поддерживаемые внутренним огнем углеродной лампы. В какой-то момент она поднялась и встала у него за спиной. Он ожидал, что она возьмет в ладони его голову и прижмет к себе (тишина пахла тиной и солью) но все обернулось иначе. Поцеловала в макушку – седеющее серебро – отступила, вышла за дверь, освободив место (на пружинном матрасе, на подоконнике, на запотевшей оконной раме) Раулю.
Его синяки уже пожелтели, но все никак не желали сходить.
- Прошло три месяца, - сказала она, прежде чем скрыться (на кухне закипал чайник – в который раз, соседская собака лаяла во дворе, отец простуженно кашлял у себя в кабинете)
Киллиан ничего не ответил – что тут можно было сказать? И так все понятно.
Они оба молчали, и каждый по-разному. Один, погруженный в собственные воспоминания. Второй, наблюдающий за микроскопический сменой эмоций поверх освещенного полупрофиля. Но в этом молчании не было тишины – она вышла (частями, под звук тикающего на стене циферблата). И было в этом что-то правильное.
Чемодан с откинутой крышкой лежал возле кровати. После неловкого чаепития и околосветской беседы (природа, погода, перелет, и как вам живется в Марселе?) Киллиан успел переодеться в вязанный свитер (такой, безразмерный, под горло, кофе и молоко). От него исходила энергия покоя и защищенности. Вязанная броня – надежней металла. Но только вот, защищаться ему – от кого? 
Киллиан

Темнота, холодный ветер с моря, камни вдоль слабо вытоптанной тропинки, низкие деревья и наконец обрыв и бескрайний простор за ним. Звезды слабо-слабо сверкают, убывающий месяц остался за спиной, и моря почти не видно, зато слышно прекрасно, как перекатываются волны, как галька пот пенистыми руками наползает на берег и сбегает с него обратно: будто чье-то тяжелое, полуживое дыхание. Рауль почти не узнает эту дорогу, он ходил здесь в детстве, и все было совершенно не так. Во-первых, было светло, мир тонул в свежих запахах, а во-вторых расположение камней Рауль знал прекрасно, так что мог бы и вслепую здесь пройти. Сейчас же он постоянно на что-то натыкается, не может идти первым и пропускает Киллиана перед собой, ведь потерять направление тот все равно не сможет - присутствие моря чувствуется постоянно, и будучи совершенно дезориентированным, лишенным зрения и слуха, все равно можешь ощутить, в какой оно стороне.
Когда они с Киллианом добираются до края, Рауль вымотан. Он чувствует себя блужающим в темноте с обманными проблесками слабого света, а этого ощущения ему достаточно и в обычной жизни - когда не знаешь, куда идти дальше, что делать и какие решения принимать. Столкнуться с этим в доме своего детства Рауль не ожидал; а видеть тут Киллиана вообще... странно. Киллиан как инородный элемент, но когда Рауль смотрит на него, то понимает, что мужчина слишком органично вписывается в знакомую картину. И от этого грустно, потому что Рауль еще слишком хорошо помнит день, когда Киллиан признался ему в любви, и день, когда Рауль сам все испортил.
Здесь, над обрывом, внизу которого за узкой полосой берега начинается чернота моря, холодно и ветрено, и кажется, что времени не существует. Рауль, должно быть, слишком устал после перелета и поезда, если ему кажутся такие вещи; он смотрит на силуэт старого маяка - черный на фоне черного, и как только видно? - и отчаянно хочет вернуться на десяток лет назад, когда никакое тяжелое и гнетущее чувство не было ему даже знакомо. Когда все было хорошо.
Рауль

selfish love

Проглотить ложь оказывается намного труднее, чем я себе могла это представить.  Она холоднее, чем вода со льдом и острее чем чили. Стоит ли удивляться тому, что я уже не понимаю, по какому поводу вновь пустила слезу?  Надеюсь, что это все-таки слезы раскаявшегося во лжи человека.  Я могу поклясться, что в моем рукаве не припрятан нож, который я собираюсь вонзить в спину Мэддокса. Все, чего я сейчас страстно желаю – это чтобы наши отношения стали нормальными без вмешательства кого-то третьего. Я так устала от бесчисленного количества треугольников в своей жизни. Под пальцами чувствую, как сжимаю ткань его одежды, сгребаю их с крупицами надежды, что больше никто и никогда не сможет помешать нам, быть счастливыми.
Нил. Выдыхая тепло в прохладный предрассветный воздух, мне кажется, что я произношу его имя вслух.  Он доверил мне свое сердце, свои чувства, я не могу придать его, кто угодно, но только не я. Взгляд некоторое время прикован к горизонту, а щека прижата к теплому мужскому телу. Жизнь может быть прекрасной, если не пытаться все портить.  Нилу удается отвлечь меня от мыслей о прошлом, от мыслей от которых по спине бегут мурашки, и хочется выть. Не знаю почему, но мне страшно представить, что произойдёт, если Мэддокс узнает о том, что же на самом деле за парень был со мной на парковке и о чем мы с ним говорили. Несомненно, факт того, что от меня сбежал мужик год назад, станет лишь началом нити запутанного клубка.  Я боюсь вовсе не того, что Нил узнает о моем бывшем. Я боюсь того, что Нил узнает о моей зависимости от брата и том, что об этом узнал мой будущий и теперь уже несостоявшийся муж.
Его поцелуй вызывает в ней всплеск сексуального желания. Мне нравится слышать свое имя из его уст. Он делает это как-то по-особенному с этой своей магией кельтов. Не знаю почему, но именно это приходит мне на ум, когда мы сближаемся. На свете нет ничего восхитительнее, чем секс с Мэддоксом, ему, конечно, знать об этом не обязательно. 
Летиция

Утро выдалось из разряда тех, будто вчера ничего и не было. Не было лютого эмоционального ралли, ночных побегов и дюжины сказанных с горяча фраз. Был только чувственный секс, послевкусие которого выражалось на моей хищной ухмылке по пробуждению. Я наблюдал за тем, как моя итальянка готовит завтрак, соблазняя не только аппетитным ароматом по всей квартире, но и своим невинным, казалось бы, видом. Мое возмущение по поводу ее хозяйничества на кухне сегодня пропало, я решил, что довольно пререканий за сутки.
- Да, я помню, что вчера обещал. – Дожевывая запеканку, я бурчал в телефонную трубку. – Вы без меня не можете пиццу себе заказать или некому за виски сбегать? – усмехаюсь, переглядываясь с Летицией взглядом а-ля «заколебали», специально используя на этот счет жест ее родной культуры. Она улыбается. Чудное утро.
- Да ебать вас кирпичем! Не истери, сейчас приеду, - обреченно выдыхая, кидаю телефон на стол, который катится по поверхности, едва не сваливаясь на пол. – Чертовы ирландцы, - я вновь давлю усмешку на губах, но мое настроение заметно ухудшилось. – Я сбегу от них как только смогу, обещаю, - с травой на губах спешно целую в щеку итальянку и выхожу из дома.
К обеду Летти оповещает меня о том, что решила заняться ремонтом на своей квартире, а я же в ответ уверяю ее в том, что освобожусь только к ужину в лучшем случае. Но это не так. Ребята на студии вымотались и решили сделать перерыв, потому что бесполезное это занятие давить из уставшего мозга, тела и голоса что-то годное. Я молча слушал и радовался этой единственной разумной идее за последнюю неделю. А посему мое утреннее приподнятое настроение снова окутало меня, и окрыленный представлением реакции Конте от моего визита-сюрприза с горячими роллами в разгар ее ремонта вызвал такси и прямиком отправился по нужному адресу. Одна только мысль о ней, занятой малярными работами, уже предельно восхищала и будоражила фантазию.
Нил

Мэдисон
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Медея
посмотреть

Хьюберт
посмотреть

От нее до пола пол метра кровати и еще пара десятков сантиметров матраса. От нее до света восемь часов электрической городской ночи. От нее до спокойствия еще несколько сотен тихих уверенных слов.
Она тонет и растворяется в этом голосе. В поле золотых под солнцем волос, в свежем омуте храброго сердца. В объятиях истории и родных рук. Она верит даже в силу свою. В этот миф.
Вздрагивает и щурится от света, но верит даже в него. В эту резкую и холодную вспышку. В направленный луч, что разгоняет по углам сочащийся туман. Что дарует комнате если не уют, то хотя бы какое-то чувство тепла.
Только не проберется этот клочок ярких мыслей к ней за грудную клетку, за ребра, где привычно затхло разинула пасть пустота.
Она всегда грезила сфинксами и грифонами. В ее мыслях они, спокойные и могущественные, всегда купались в жарких солнечных лучах. Защитники, загадочные и мифические. Она шепчет о цвете их перьев, от золотистых до слепяще белых. Шепчет, как когти и зубы раздирают любого обидчика. Только сама в это не верит. Знает, что поджимают трусливо хвосты эти забытые боги чужих стран.
Но он подхватывает эту сказку, она закрывает глаза. Видит поверженных врагов, видит крылатую силу, острый, окровавленный клюв. Видит торжество победы ради прекрасной дамы, да и просто ради нового мифа, что даёт силы. И в этом перерыве, тайм-ауте, понять пытается, где здесь подвох.
Вслед за первым сомнением с неба падает вторая слеза. Солнце скрывается за черным диском, меркнет, тлеет, сыплет пепел. Вздымается комьями земля. Гнилые пальцы, грязные, ломаные ногти. Цепким касанием прерывают крыльев взмах, неслучившийся полет, несостоявшееся бегство. Среди серого дня.
Её защитник, ее золотой грифон, пойман в тиски. Нет больше ни сказки, ни были. Только обычная правда. Горькая полынная настойка вскрывшегося обмана.
читать продолжение: «за петлицу я тебя тяну»

Родная, здравствуй!
Мы снова здесь, представляешь?
На границе тех миров, которые ты создаешь, пропуская их через себя и приоткрывая их, как собственную душу, для гостей вроде меня. Их невозможно повторить, но к ним можно прикоснуться, очень осторожно, чтобы не разрушить плетение паутины и инея, ведь от любого грубого прикосновения они сломаются и разрушится невероятная магия темноты и чудовищ, среди которых танцуешь ты и твои персонажи. Помнишь наш разговор про эмоджи? Я не придумал, куда деть филина. Наверное, он будет в желтых глазах, что неотрывно следят за каждым нашим шагом.
На границе миров, на которые не только я смотрю, боясь вздохнуть, боясь спугнуть чудо, остающееся на кончиках ресниц, хрупкое, как первое снежинка. И снова это невероятное чудо будет неделю у всех на глазах, за стеклом, чтобы никто не прикоснулся, даже от меня, чтобы я не разрушил случайностью неосторожного движения.
Меня немного занесло, ты извини, я просто ужасно косноязычен в последнее время. Так много хочется сказать, так много нужно сказать, и так мало в итоге получается сказать.
Ты — моя талантливая звездочка. Твой каждый пост дарит мне, да и не только мне, целое путешествие в мир сказок, тесно переплетенных с кошмарами, как в фильмах лучших режиссеров. Я так рад, что мы придумали эту историю: случайно или нет, но в самый нужный момент.
Я так боюсь повториться — ведь столько всего уже сказано, но есть слова, которые нужно повторять как можно чаще: ты же помнишь, что я тебя люблю? За неожиданность путешествий в другую страну, за внезапность помощи и за трепетность удивительных постов. И за многое, многое другое, но ты сама это знаешь, ведь правда?
И я повторю то, что сказал несколько дней назад: я скучал.
Действительно скучал по этим ощущениям, легкой, почти неприметной щекотки паучиных лап под кожей, по хрупкости льда, по которому босиком пойду следом, чтобы найти сияние золотых волос единственной — родной — невероятной сестры в серости огромного острова.
Я буду искать тебя, идти следом побитой собакой, сколько бы раз ты не бежала прочь.
Твори, милая, и пусть хрупкость твоих миров будет крепче мелких житейских невзгод
И помни о том, что я всегда буду с тобой.   
(с) Мэттью

Син

Киллиан

Каролина

Чарли

Нил

Летиция

В общем-то, именно так и случилось: Энцо Наварра уничтожил его до основания, не оставив ничего, ни кучки пепла, ни памятных воспоминаний. Ничего.
Он был ласковым, терпеливым, но жадным и страстным, сводящим с ума от удовольствия и доводящим до исступления. Каждый день, прожитый с ним, напоминал Гарри ураган, и он не хотел, чтобы это прекращалось. Он говорил Джи, что мир кажется во много миллионов крат ярче, чем когда-либо ещё.
Господи, насколько же неудобно было теперь, когда от этих отношений не осталось даже фотографий – Энцо не слишком любил фотографироваться, а Дикси удалил единственное фото, что у него было. Но легче не становилось, ведь из памяти вырезать его нельзя.
Когда всё рухнуло, Гарри думал, что он умрёт следом, но всплыла информация о Блейзе, и умирать стало некогда. Пусть он и был уничтожен, но оставить маленького племянника не мог. Ему удалось усыновить мальчика через многочисленные взятки и подмазывания, у него было несколько поручителей, которые характеризовали его как ответственного молодого человека.
«Я закончился внезапно» Гарри

Там, за гулом самолетов, строек, корявых машин, за экранами телефонов, вывесками и рекламой — мультисенсорная лихорадка — бьется лбом об асфальт, когда не знаешь где начало и где конец (нет композиционного центра) — ступать по монолитным плитам, слушать время, закольцованное в стены — и знать, что вот оно — безопасное, из стекла и стали — за мимолетной мыслью (переосмысление овального кабинета в белом доме, зал с ядерным реактором атомной электростанции Фукусима). Тропой постмодернизма — антидвижения, затирающего границы эпох — в труху последние лет семнадцать. Белый холст — ни воспоминаний, ни ассоциаций — пустая галерея — работа заполняет пространство; контекст искусства.
И как уместить это громадное вширь и вглубь в дурацкий росчерк, дубликат ключа, проданный смех, обруч кольца, незнакомого человека — рядом, в постели, в жизни, в бизнесе, в расписании. Что там у нас по программе дальше — от проекта венчания до неловкого секса?
Дурочка с переулочка. Тебе бы писать романы в тонкой обложке. Да кому ты нужна — кости да кожа, едва куда-то выходишь, как всегда оказываешься не там — то в центре скандала в Armory Show, то на барахолке, а все туда же.
«pretty little thing» Чарли

Киллиан верил в сказанное им сейчас так же, с такой же силой, как верил в то, что утром непременно наступит рассвет, а вечером закат, что в рождество улицы раскрасят миллиарды огней, и Папа Римский произнесет торжественную речь с балкона на площади святого Петра, в Ватикане. И пусть он был хоть трижды не согласен с тем выбором, которой сделал Рауль – наверняка осознанным, наверняка выстраданным и вымученным – это был только его выбор. Круг замкнулся.  В будущем (какое забавное слово) его могли поджидать как боль, так и счастье. Он мог стать великим музыкантом, каким его видел Киллиан еще с самой первой их встречи, когда на то не было никаких явных предпосылок, а мог и не стать, но вместо этого прожить жизнь примерного семьянина, души компании, и просто прекрасного человека, на собственной шкуре познавшего что значит – совершить ошибку и расплатиться за нее сполна. Он мог поселиться в Марселе, с отцом, а мог уехать в Кейптаун и там открыть музыкальную школу или приют для животных. Он мог это все – здесь и сейчас, пока длится ночь и ветер летит с моря.
- А пошли. Где я только не был, что только не видел, но вот маяк, в живую, никогда, ахаха! – и Киллиан, весело посмеиваясь, пошел вперед. Ветер теперь задувал с боку, отчего правая щека начала немного неметь и покалывать, покрываясь мурашками и здоровым румянцем.
«Зажгите свечи - дом горит» Киллиан

Возможно, все у них будет позже, когда преодолев все трудности и препятствия, они не изменяя самим себе и собственным желаниям, как есть, завалятся к ней на кровать, на чистые, только недавно поменянные простыни, с диким ржачем даже не над какой-то шуткой, ведь шутки в их отношениях были понятием встречающимся довольно редко, а просто от того, что им было хорошо, что они наконец встретились, что этот день закончился, а злоебучая Мэг, везучая сучка, все же оказалась жива, пусть даже и их участие в ее судьбе по факту было минимальным, ведь даже если бы они ее не искали, если бы Медея о ней не знала, то та все равно бы раскричалась под скальпелем, напугав до седых волос практикантку, и все равно ее тогда бы спасли, откачав и накачав медикаментами по самую маковку… ну разве только в этом случае, сама патолог едва ли пальцем пошевелила ради того, чтобы бродяжку с улицы пристроить не в ночлежку, где единственным бесплатным лекарством было утешительное «до свадьбы заживет», а в приличное заведение под опекой распиаренного благотворительного фонда, в котором господствовала родная сестрица ее хорошего друга. Этот хер все равно мне должен…
Возможно, между друзьями и ушло бы это ощущение неловкости и недосказанности, которым они окутывали себя, чтобы не переступить через внезапно возникшую между ними черту, носящую звонкое имя, облагороженное среди христиан всех мастей.
«Death Becomes Her» Медея

— Это мой мир, мир масок и ролей. Перевоплощений. Мир, в котором две мои крайности сосуществуют вместе. Присаживайся.
Она была здесь чужеродной. Выделялась на фоне теплых темных тонов. Но вместе с тем, её непохожесть на других играла настолько гармонично в окружении всего этого, что невольно можно было залюбоваться.
А ещё всё же было странно видеть здесь кого-то. Нового гостя. И очень интересно, как отреагирует его мир на вторжение, кто понесёт большие потери? Хотя хотелось бы вообще без потерь. Если это возможно.
Она боится, Томсон чувствует её страх. Не как врач, но как человек, мужчина. Это где-то на подкорке, на уровне инстинктов. И ему досадно, что она боится, но тревожить её зазря, пытаться успокоить? Зачем… это может усугубить. Не обращать внимание? Значит, игнорировать, что тоже неверно. Но что делать? Как быть? А, может, просто быть? В данный момент, секунду, не думая о том, как это делать?
Улыбнулся, одёрнув себя внутренне. Так мысли могут зайти далеко, а перегружать сейчас голову значит терять внимание, которое так необходимо. Потому что эта женщина полна оттенков и граней, которые очень хочется познавать.
«а может соль я, а может пыль я» Авраам

Анализируя это событие с высоты прожитых лет, Джемма поняла, что пони злобные, потому что они просто маленького роста: это ей подсказывал собственный жизненный опыт и мерзкий характер, но с тех пор ко всем копытным обладающим зубами она относилась очень скептически.
И теперь ее толкали кормить жирафа. Огромного зубастого жирафа. И фотографироваться с ним. Джемма из последних сил держала себя в руках, чтобы не начать капризничать и требовать убрать камеру. И желательно еду и... В общем, план по заматыванию шарфом жирафа был идеален. Но она ж не думала, что надо приближаться к его зубам! Ее сдерживали, пожалуй, Кевин (ну негоже при мальчиках бабой-то быть в самом деле) и Лианна (день рождения почти у человека, нельзя же портить), а потому Таггарт сглотнула и на ватных ногах сделала шаг к жирафу. И протянула на раскрытой ладони угощение (она помнила синяк на плече от зубов проклятой недолошади, а потому рука незаметно подрагивала), пока мягкие губы брали морковку с рук. В этот момент Таггарт даже успела провести рукой по огромной морде под набат бьющегося сердца, пока не осознала, что Чесс — очень безобидная и милая, и в этом понимании даже забыла о плане надеть на нее шарф.
«Мы ходили в зоопарк» Джемма

Road movie

Лучшая игра недели

Жарко. В это время года на побережье Калифорнии температура почти всегда выше восьмидесяти. Джеймс знает об этом не из собственного опыта, а потому что по телевизору, подвешенному под потолком в углу кофейной, уже трижды за последний час крутят прогноз погоды.
- Аномальная жара! Термометр на этой неделе не покажет меньше ста десяти градусов...
Ему знакомы только песчаные иракские бури, которые несут с собой песок и вонь отработанной солярки. На гражданке не пахнет гарью, ноздри не застилает зловоние гниющего мяса, отслаивающегося от костей, и по ночам тебя не достаёт холод, проникающий под мокрую от пота футболку цвета хаки. На гражданке цвет неба - голубой, другой вкус у газировки, еда жирнее и соуса в ней больше. Здесь не нужно постоянно оправлять каску, в страхе озираясь по сторонам, даже не смотря на то, что кругом Америка. Тут у каждого пятого разрешение на оружие, у каждого четвёртого - обсессивно-компульсивное расстройство, но этим людям Джеймс доверял больше, чем курдам, смотрящим на американских солдат глазами послушных овец. Здесь грудь не сдавливает тридцатифунтовый бронежилет с нашивкой американского флага под дюймом засохшей грязи. Не нужно срывать голос на новобранцах, врать о том, что жизнь их стоит дешевле металлического "будвайзера". Здесь на побережье пахнет солью и редко бывает тихо. Тишина - то, что не любит офицер МакГроу. Тишина - предвестник бури.
Помешивая ложкой остывший кофе, Джеймс слушает мерный голос ведущего CNN: визит британской королевы, новости с Ближнего Востока и ужасно талантливый мальчик, выкладывающий кусочками пиццы лица знаменитостей. Трейлер третьей части "Человека-паука" не внушает доверия, Джеймс не смотрел и первую. От телевидения его внимание увлекают тонкие изящные лодыжки, выглядывающие из-под длинной юбки.
Джеймс

- Зануда, - смеется Джей беззлобно. Он еле останавливает себя от того, чтобы потянуться лицом вслед за рукой, так что улыбка в углах губ подрагивает и от напряжения в том числе. Под кондиционером кожа словно дымится после пробежки по залитой раскаленным солнцем улице, майка под рубашкой липнет к телу, больше всего хочется зайти в уборную и умыть лицо, несколько раз, растирая воду по шее и волосам. Роскошь. Много воды – роскошь. Возможность умываться прохладной водой, отфыркиваясь как тюлень, и снимать обувь на ночь, и в туалет ходить без натирающего плечо ремня винтовки – такие, казалось бы, мелочи… Ладно, умыться хочется не больше всего, но это он как раз может себе позволить, и просидеть лишних двадцать (тридцать! Сорок! Час!) минут в кафе – тоже, а еще заказать огромный стакан домашнего лимонада, потому что, - Мы не на службе. Расслабься, - в голосе сквозит почти неприкрытая нежность пополам со смехом, - капитан, - (на гражданке он произносит это слово едва ощутимо понижая голос), - И мир не перевернется из-за того, что мы выедем в отпуск позже на пару часов.
…конечно, Джеймс уже все просчитал. Барнс мог даже попытаться представить его план. В половину одиннадцатого выезжают, ветер в открытые окна скрашивает полуденную жару, в колонках играет Kanzas или Doors, поздний ланч (кто захочет есть по такой жаре, ладно, голодный морпех захочет, отставить, у нас отпуск) в выбранной закусочной, еще несколько часов дороги, так, чтобы остановиться в каком-нибудь мотеле под утро,  выкурить по сигарете, прислонившись к багажнику и глядя на рассвет, а там – переспать полуденную жару под кондиционером и выехать после обеда.
Отличный, наверное, план есть в рыжей башке капитана, но он грозит пойти к черту из-за того, что один небритый (позор на седины отца!) военный не мог битый час найти штаб-сержанта.
Джей

hold on to you

Что ж, в любой уважающей себя семье расстояние – ссоре не помеха. Зачем считаться с мнением двоих детей, если можно довольствоваться мнением одного третьего, а оставшимся просто пригрозить излюбленным «вычеркну из завещания» и дело в шляпе? Этот третий ведь поддерживает, он ведь золото, не то что эти коршуны, падкие на содержимое форта Нокс семейства Прайс.
Поэтому, дружно поругавшись с папой, Тристан и Моргана решили, что негоже запалу пропадать так скоро, - и следом успешно переругались между собой. Поэтому в машину они грузились , соблюдая типично-Прайсовское горделивое молчание, изредка прерываемое типично-Прайсовскими язвительными комментариями. И это брат еще не знал, что утром у него стало одной кредиткой меньше.
Сенатору пришла в голову замечательная мысль отдохнуть всей многочисленной семьей в Пенсильвании, там же есть озеро Хидден-Лейк, красотища, палатки, рыбалка.
- Да ты удочку за всю жизнь в руках не держал, - возмутилась утром Мо.
Молчать, женщина, папа сенатор, он знает, как заговаривать толпу, что ему справиться с одной пигалицей? А потом пошло-поехало про завещание, папа всё еще сенатор, он о шантажах со всех углов наслушался, со всех ракурсов повидал.
А ведь Мо пообещала жене Нейта, что при следующей их встрече она вырвет у этой шлюшки все волосы, вот на голове – точно, а за остальные – пусть пеняет на себя, в общем. По какой-то необъяснимой причине – необъяснимая причина как раз ходила в детсад – жену Нейта в этой семье любили, пожалуй, не меньше, чем белокурое солнце с замашками среднестатистического божества. 
-  Ничего ты вырывать не будешь, - заявил папа, - и вообще она мать моей внучки. А ты чем можешь похвастать?
- А я не трахалась с одним твоим сыном, будучи замужем за другим, - про себя сказала Мо, а вслух всё равно заговорила об открытке двадцатилетней давности.
Моргана

- Какая факина Пенсильвания? - про себя орет Тристан, а вслух говорит, - да, да, конечно, мама, мы приедем, потому что я тоже соскучился, - и весь его тон говорит: нет, но миссис Прайс не для того дитятко растила, чтобы замечать подобные очевидности. Она в курсе лишь удобных решений и выводов, не разрушающих ее мира, состоящего из удобрений для глициний, палитры классических костюмов и длины жемчужных нитей - три кита, замешенных на чае с капелькой (большой такой, как агрегат, положенный Тристаном на ее желания) бренди, на которых зиждется образ миссис Прайс. На этих китах царит черепаха - пожелания мистера Прайса, все остальное мать троих давно уже детей не тревожит. Сегодня муж пожаловал сожрать, простите, лицезреть всю троицу подле своей фигуры, а значит, в ход идут все уловки.
Мать оказывается одновременно смертельно больной, полной энтузиазма провести выходные на озере и поговорить с Тристаном и Морганой за жизнь. Последнего бы хватило, чтобы сбежать в Мексику, а первого - понять, что выбора у двоих младших Прайсов никакого. Нэйт-то давно дал свое согласие на присутствие, ему - блаженному достаточно второго пункта, чтобы бросить все свои дела и вощить удочки жиром из попки макаки или что там нужно делать, чтобы отправиться на рыбалку. Тристан не догадывается, но и гуглить не спешит, потому как на предыдущие запросы "как не убить сестру в ближайшие три дня лайфхаки, ну пожалуйста" и "неоспоримые признаки того, что брата вам подкинули" нормальных ответов не выдали. С удочками Тристан как-нибудь разберется, а со всем остальным - не очень.
Окей, гугл, что делать, если жена брата - тварь, которую на дух не переносишь, а в ближайшее время придется с ней находиться на ограниченной территории, киллера не предлагать, потому как она, увы, хорошая мать и мелкая ее любит?
Тристан

Deja vu

В мире существует десятки тысяч городов. Больших и маленьких. Одни являлись центрами научного прогресса, другими живым воплощением истории, третьи были наполнены культурными памятниками, галереями, природой. Но во всем этом многообразие Алексей Морозов надеялся больше никогда не оказаться в Нью-Йорке. Один единственный город, который мужчина ненавидел всей душой. Он презирал его улицы, насыщенный людской поток метро, миллионы машин, которые колесили его дороги. Медведь обещал себе, что больше ни разу не ступит на землю Большого яблока. Никакие обстоятельства не смогут его вынудить так поступить. Слишком много воспоминаний было связано с этим городом. И эти воспоминания причиняли огромную боль. Которую не могла утолить никакая водка. И вот сейчас он находится в самолете. Бизнес-класс. Москва - Нью-Йорк. На соседнем кресле во всю храпел Фрэнки. На лице координатора была добродушная улыбка. Словно он чертов Дед Мороз который несет в массы только доброту и улыбку. Дарит подарки на новый год, даже плохим детям. И ведь действительно. Стоит одеть на Фрэнки красную шубу, наклеить белоснежную бороду, вручить огромный посох. И вот он. Кумир всех детей, которого они ждут чуть ли не больше чем собственный день рождения. И только Морозов знал, что, не смотря на добродушную улыбку, легкий нрав, незатейливые, но милые шутки. Фрэнки все же был опасным человеком. Чертов гений. В том, чтобы разработать план как устранить цель ему не было равных. Шахматы? Игра для детей, по сравнению с тем, что Фрэнки мог нарисовать у себя в голове. Он был действительно очень умен. И первое время Алексея — это пугало. Морозов в принципе не любил людей, которые были умнее его. А если эти люди еще и хитрые, изворотливые, подобно змеям способные забраться куда угодно. То Медведь старался действовать с позиции силы. Не успевая собеседнику успеть налить ему в уши одной очень скверной и неприятной жидкости.
Алексей

Аккуратный с округлыми краями кулон на цепочке покачивался в ямке между ключиц из-за подскочившего пульса, выдавая некоторую нерешительность Вероники. Она знала, что может уйти из кабинета в любой момент, хотя бы потому, что это был ее дом. Могла бы соврать, что неважно себя чувствует, что ей надо побыть одной и взвесить все «за» и «против» прежде чем определиться с окончательным выбором. Она даже могла предположить, что ее собеседник, возможно, рассердится, но позволит ей уйти, заверив, что ей не о чем беспокоиться и он с нетерпением будет ждать новой встречи.  В ожидании ее ответа, Тео смотрел на нее скорбно-голодным взглядом, отчего Ви  замутило от страха. Было в этом взгляде что-то пробирающее до самых костей, что хотелось запрыгнуть на кровать с ногами и спрятаться под одеялом, натягивая то до самого подбородка.  С ним нельзя сближаться, нет, с ним нельзя сближаться. Сначала надо понаблюдать за интонациями и движениями. В дальнем углу кабинета напольные часы с маятником нежно пробили семь раз и когда протяжное «до-о-он» завибрировало на сердце, Вероника, не выдержав первой,  покинула кресло.  Ее не покидало стойкое ощущение, что ее заманивают в ловушку. К тому же она точно неопытный новичок совершенно не запомнила правила начатой игры.  Все это время Теодор не спускал с нее взгляда, что нервировало еще больше.
- Я бы хотела обдумать ваше предложение, прежде чем дать окончательный ответ.
И еще я хочу вернуться к гостям, мне неуютно находиться в одной комнате с таким как вы.
Едва заметно, но ее собеседник все-таки поморщился, старательно пытаясь скрыть, что ее слова – это не совсем тот ответ, который он ожидал услышать, а после несколько безразлично пожал плечами, оставляя право выбора за женщиной в зеленом платье.  И все-таки было в его взгляде что-то звериное, отталкивающее.
- Позволите стать вашим спутником на сегодняшний вечер?
Вероника

Если ты рядом

- Трудно объяснить, - задумывается, на несколько секунд, отключаясь от реального мира; Кэри никогда не задавался подобным вопросом. Возможно он просто напросто пропустил тот момент, когда начал испытывать другие чувства, гораздо более глубокие и далеко не отеческие - это мужчина понял сейчас, когда они вышли на серьезный разговор. А тогда, все происходило медленно и постепенно, неспеша "внедряясь" в подкорку мозга и в само сердце. Плюс ко всему, Галлахер не смог распознать, что это за чувства, все-таки спутав их с другими. Хотя подозрения все же были.
Все эти мысли мужчина высказывает вслух. Глупо будет врать, приукрашая или приуменьшая действительность. Он не из тех, кто рубит только правду, особенно жестокую. По работе и просто с людьми, которые ему не нравятся, Кэри ведет себя прямолинейно, не мямля, и говорит в лицо все, что думает. Но зачастую, с теми, кто ему симпатичен, он старается подбирать слова.
- Насколько я знаю, все происходило постепенно, и лишь сегодняшнее событие дало приличный такой пинок, который и помог окончательно разобраться в моих чувствах к тебе. Что поделать, до меня иногда долго доходит, - усмехается, чувствуя себя дураком. Ему даже - о ужас! - неловко, словно подростку.
- Я имел в виду, что я слишком стар для тебя, но раз все хорошо, то и не будем больше затрагивать эту тему. А проблемы могут быть разные. Начиная от разницы во взглядах, заканчивая другими, более серьезными вещами. Хотя, это зависит от характеров, и иногда этим проблемы вполне можно избежать, - вкладывает его руку в свою, большим пальцем поглаживая внутреннюю сторону ладони, вместе с тем отмечая приятную гладкость кожи. И все это отдавалось приятными покалыванием в области живота; хотя мужчина не знал, было ли это признаком плохого самочувствия, или реакцией на незатейливые прикосновения.
Кэри

- «Слишком стар» это лет пятьдесят или больше, - усмехается парень, отвечая на слова Кэри. Неужели тот именно такого о себе мнения – что почти сорок это уже начало старости? Или просто все дело в возрасте Хью? Удивительно, какими странными иногда бывают взрослые. – Так, ладно. Если уж говорить, то прямо и без всяких странных намеков, - какого черта вообще тут происходит? – И что же такое подразумевается под «более серьезными вещами»? Я не очень люблю всякие ребусы и загадки, когда дело касается выяснения отношений, поэтому хочу знать точно – какие еще преграды ты себе придумал и почему говоришь об этом подобными фразами?
    Если до этого момента Хью считал себя вполне уверенным в итоге и примерном содержании разговора, то теперь у него появилось еще больше вопросов. Почему некоторые люди никак не могут научиться говорить прямо о своих чувствах или мыслях? Неужели это настолько сложно, что нельзя отбросить все метафоры и сравнения, чтобы просто поговорить начистоту?
    Хьюберт внезапно вспоминает о своем детстве, когда особо эмоциональные моменты ему нравилось изображать в форме рисунков. У него не было дневника, который обычно любят заводить девочки, но было много альбомов и тетрадей, где красовались статичные цветные или черно-белые сюжеты из жизни или отображение самых запомнившихся снов. Хью всегда нравилось рисовать, так он старался сохранить на память нечто важное, либо избавиться от мрачных мыслей или пугающих образов, иногда возникающих в темноте его комнаты поздно вечером перед сном. Они с братом хоть и были внешне похожи, но с раннего детства стали отличаться характерами. Рэй, более активный и общительный, всегда защищал Хью, когда того пытались обидеть соседские дети или – в более позднее время – одноклассники в школе. Наверное, не будь брата рядом, Мэтьюс уже в детстве мог бы стать замкнутым и тихим. К счастью, пример для подражания рядом у него всегда имелся.
Хьюберт

L'ete indien

“Давай притворимся, что мы с тобой не ссорились… Ну, давай! Не будь букой.”  В ушах звенел настойчивый детский голос. Они с сестрой часто ссорились. Фабс никогда не просила прощения, хотя в большинстве случаев, зачинщицей была именно она. Родители потакали ее упрямству. Отец видел в этом отражение своего характера. Мать слепо любила долгожданное дитя. Они поздно стали родителями в первый раз. Фабиола воспринималось,  как чудо.. Дар свыше. К появлению на свет Марии их пыл погас. Делить любовь на поломам они так и не научились. Выросла Фабиола в полной уверенности, что можно закрыть глаза. притвориться, что ничего не случилось и конфликтная ситуация рассосется сама собой. Бетакур казалось, что именно она научила Бена игнорировать причиненную другим боль. В детве у него были «отличные» примеры для подражания. Брак довершил деформацию личности. С стороны они выглядели счастливыми… Реальность оказалась ужасающей. Виноват он? Она? Кто разберет спустя десятилетие? Есть ли смысл ковыряется в истоках? Потускневший фрагмент детства вспомнился не ради того, чтобы подвести черту под очередным обвинительным заключением для монстра. Диспозиция, конечно, содержала перечень совершенных огрехов, но санкция на сегодня отменялась. Впервые за всю свою сознательную жизнь… Марии хотелось заговорить словами сестры.  Она мечтала притворится, что ничего не произошло. Бенджамин не пытался изображать любящего парня, а она не била наотмашь едкими репликами. Монстр заслужил каждое слово. Нет, не так.. он заслужил на три литра яда больше этого. Сердце это не волновало.  Блондинка все равно чувствовала себя виновато и неловко. Дерьмовеньуое такое ощущение. Самоосуждение  дикобразом ощетинивало иголки, ограждая от опасной эмоциональной начинки случившегося. Мария не хотела анализировать и фантазировать на тему «что если?»… Никаких оговорок.
Мария

Как давно Бен не позволял себе этого. Просто сидеть на природе и любоваться тем, как солнце заплетается в белокурых локонах волос. Как давно он не выходил на улицу потому, что просто хотелось. В Нью-Йорке это сделать нельзя было потому, как там всюду сновали люди, ездил транспорт. Тот город никогда не засыпал. В редких уголках можно было найти тишину и покой. Таким уголком стала квартира с видом на Гудзон. Он сожалел, что Мария так и не могла полюбоваться тем видом из окна. Сожалел о многом, но больше всего о том, что превратил те четыре стены в клетку для нее. Теперь то же самое пытался сделать и с этим местом. По собственной инициативе не предложил бы прогуляться. Нашел бы десятки причин для «нет». Лишь потому, что внешний мир таил опасность. Бен мог оберегать и контролировать лишь около себя. Но позабыл, что для Марии не нужен был контроль, ни его забота. Она хотела стать свободной. Быть свободной от него.
Сегодня он отнял у нее и это право. Вновь оказался за спиной. Не выпускал из поля зрения. Следил. Не покидал. Без просу оказался рядом, почти затрагивая ее личное пространство и не желая уходить. Опять позволил себе задуматься о том, что если бы у него была сила остановить время, он сделал бы это именно сейчас. И пусть они бежали от своих страхов, боли и прошлого, но так как здесь, ему не было спокойно уже давным-давно. Здесь ветер подхватывал девичьи светлые волосы, доносящий до него ее запах. Здесь солнце заглядывало ей в глаза и казалось, что тьма отступает. Здесь она имела смелость улыбаться. Пусть не для него, но все же ее губы помнили тот смелый жест. Здесь Бен на миг поддался обману, решив, что рядом все еще находится та самая... его Мария. Он вслушивался в родной тембр голоса, пока она эхом отвечала. Он слышал ровное глубокое дыхание, сожалея лишь о том, что сидит недостаточно близко и не может чувствовать ее теплый порыв на своей коже.
Бенджамин

Джонатан
посмотреть

Рауль
посмотреть

Вероника
посмотреть

Кит
посмотреть

Чарли
посмотреть

Медея
посмотреть

Рокки легко говорить, чтобы он оставался в сознании, когда веки сами собой слипаются, а целебный благодатный сон манит его к себе, обещая самый чудесный, самый сладкий отдых. Вечный отдых.
Рокки легко говорить, ведь это не он тут истекает кровью на грязных мотельных простынях ожидая, пока из него извлекут кусок лишнего металла, который корёжит его изнутри.
Рокки... даже в агонии своей Энджел знает, что он несправедлив. Что возлюбленный переживает вместе с ним каждый миг, каждый его неровный всхлип, каждый всплеск боли. Он знает, что руки у Рокса трясутся, пока он разбирается с инструментами, но он старается сделать всё как надо. Не навредить, спасти, удержать. Несмотря на страх и растерянность, несмотря на ужас. И всё-таки, какая-то часть его, которая извивается от жгучего страдания, хочет найти крайнего и выместить на нём всю свою боль, весь свой страх.
Обезбол не помогает. Таблетки не смогу помочь ему вытерпеть то, что последует, Энджел знает. Он жмурится, морщится, послушно открывает рот, чтобы зажать в зубах подготовленный жгут: крепко, до тёмных пятен под веками. Руки его дрожат, комкают покрывало мотеля, оставляют на пёстрой дешёвой ткани звёздочки бурых пятен. Дыхание неровно рвётся, сердце замирает в груди, и он сам затихает, стараясь съёжиться, вобраться внутрь самого себя, спасаясь от оглушительной, невероятной, острой и белой, как взрыв сверхновой, боли.
По щекам Энджела неконтролируемо бегут слёзы. Он запрокидывает голову назад, морщится, втягивает воздух через расширенные ноздри - он горячий и пахнет металлом, и обжигает ему трахею. Ох. Кажется, что этому не будет конца. Что Рокки вечно будет копаться в его плоти, мешая мускулы и жилы, и это длится, и длится. Пока, наконец, не кончается.
Он вроде бы теряет сознание, потому что Энджел не помнит, как оказался лежащим навзничь на мокрых простынях. Его бледные щёки облеплены, увиты тонкими струйками волос, и он горит. Он плавится как восковая свеча, однако тугая тяжесть на ноге говорит о том, что экзекуция окончена.
читать продолжение: «Who's Afraid of the Big Bad Wolf?»

Милый и самый любимый рыжий Ангел!
Я всегда восхищаюсь тем, насколько интересны и разнообразны характеры твоих персонажей, которых ты создаешь с любовью и терпением, выписывая, подобно художнику, свой очередной шедевр. Мы играем с тобой не первый год, но с каждым днём мне всё интереснее и интереснее, а наши истории – всё разнообразнее и необычней. Я смотрю на то, как растёт Энджел, и не могу поверить, что когда-то он был совсем мальчишкой, который ещё не знал, что такое – пролить чужую кровь. Он был невинен, но одновременно жесток, и так прекрасен. Сейчас, даже в «Волке», Ангел уже опытный убийца, которого стоит бояться. И развитие, процесс взросления, пройден по-настоящему грандиозный. Я хочу поздравить тебя с постом недели, хотя ты прекрасно знаешь, что каждый твой пост – лучший, и если бы меня попросили выбрать, я бы, наверное, не смог этого сделать.
Спасибо тебе за вдохновение, которое я черпаю, благодаря тебе; за нетерпение в ожидании новых постов и написания ответов; за эту историю и многие-многие другие, которые наполняют меня счастьем и смыслом вставать по утрам.
Эта неделя принадлежит тебе, твоя мордаха будет висеть в таблице, и мне ещё приятнее будет заходить на Манх. И за это тоже спасибо тебе, любовь моя. Ты - мой стимул становиться лучше, я многому учусь у тебя и многое узнаю. И это на самом деле бесценно.
Люблю тебя.   
(с) Рокки

Мэд

Медея

Кит

Финн

Джеймс

Джей

Октав всю жизнь боролась с ветряными мельницами и возводила песчаные замки, крушащиеся с первой вечерней волной. Глупое занятие, но самое главное, что энергозатратное. В начале, будучи ещё совсем ребёнком,пыталась изменить отношение домочадцев к себе, заслужить всеми доступными ей способами любовь отца и конечно же матери, мечтала растопить лёд в сердцах брата и сестры, вымолить у них хоть какую бы то ни было каплю внимания и прекратить жестокие насмешки и уколы, но по мере взросления Октавия понимала, что это недостижимо. Касис никогда не посмотрит на неё с теплотой. Казалось, что это чувство он мог испытывать лишь к соседскому мальчишке через улицу. А Рен-Клод ни за что на свете не будет связываться с той, кто по меркам деревенских мальчишек не так красив, как она. Куда было худощавой, бледной с чёрными как смоль волосами и заостренными чертами лица Мари до красавицы сестры! Рене трижды избиралась Королевой Урожая - эдакий конкурс красоты, который проводился каждую осень после окончания садовых работ на деревенском празднике. Из всех девочек в возрасте до восемнадцати лет, выбирали только одну, которой на голову надевали пышный венок из яркой лаванды, который ещё потом долго лежал на веранде под апельсиновыми лучами , ещё долго источая тонкий аромат по всему двору, мешаясь с запахом пряных трав в саду.
«Is this what I am?» Октав

Она резко останавливается и смотрит наверх, словно пытается всмотреться в темноту стекол моего дома. А я… я поспешно делаю пол шага назад, скрываясь в сумраке неосвещенного кабинета. Если бы она не жила по соседству, я бы обязательно ее выдумал, как многих других прелестниц, что жили лишь на страницах моих книг. Каждая из них была особенной, но все они были лишь плодом воображения старого дурака, а она… Она настоящая, иногда, мне достаточно просто протянуть руку и коснуться ее мягкой кожи и шелковых волос. Иногда, я с трудом могу побороть в себе это желание, я постоянно напоминаю себе о том, что будет. Старика вроде меня не распнут, как в древние времена, но заклеймят и проклянут. Одним глупым движением, одним необузданным желанием изломается сразу две жизни. С каждым днем бороться с темными мыслями все сложнее и сложнее.
Выдохнув, я спускаюсь вниз и взяв шланг, начинаю поливать цветы в своем саду. Наши участки разделяет лишь ряд невысоких кустов, в которых была проделана дырка. Это было для детей, чтобы они могли легко ходить друг к другу, да и женам так было проще приглядывать за малышами. С тех пор, как их не стало, никто так и не решился что-то изменить, лазом пользовались зверинцы, да иногда дети ко мне приходили поиграть в старом домике на дереве, который я разрешил им считать своим, не в силах снести.
«Ocean Drive» Кит/Роберт

По пути в суд меня преследовало неприятное предчувствие. Я легкомысленно дергаю плечом и списываю это на предсудебный мандраж, волнение за подругу, плохое настроение и неприятные воспоминания, связанные с возвращением на родину. У меня даже в голову не приходит, что этот чертов мир может быть настолько болезненно, неприятно и пугающе тесен, пока мое сердце не пропускает удар на сказанное таким знакомым голосом: Нарцисса?
Господи, Эдриан, ну почему это снова происходит с нами. Периодически мне начинает казаться, что это какая-то извращенная игра, правила которой написаны где-то не здесь. Если бы я была чуть более религиозной или хотя бы верила в судьбу, то однозначно решила бы, что это именно оно. То самое, единственное и неповторимое - кажется, так говорят романтичные барышни?
Жаль, что моей циничной натуре на прошлой неделе исполнилось тридцать три. Я не замужем, не планирую, на серьезные отношения смотрю исключительно скептически. Обжегшись на молоке, начинаешь дуть на воду. Когда ты обжигаешься в среднем раз в пять лет, начинаешь думать, что горячие напитки это в принципе - не для тебя. Мои планы на будущую жизнь довольно просты и прозаичны - брак по рассчету, чтобы никогда, не дай Бог, больше не влюбиться.
И никогда не вспоминать об Эдриане Блэкборне.
«But there are much worse games to play.» Алисия/Нарцисса

Эллрой отворачивается от созерцания нимфетки и заказывает второе пиво. За темным столиком в самом дальнем углу кто-то надрывно кашляет – судя по звуку, ему осталось недолго. Том хочет попросить бармена сделать музыку погромче, чтобы она выместила и этот кашель, и все его хуевые мысли о себе, чтобы музыка дала ему физических сил подняться, набухать или снять малолетку и потрахаться впервые за месяц, но бармена отвлекает чей-то заказ.
Том поднимает голову на голос. Голос просит помочь, и Эллрой узнает еще одну пациентку Бейли. Ту самую пациентку, из-за которой он здесь и из-за которой ему хуево (хотя объективно нет, конечно, но Томас – с недавних пор мастер спорта по перекидыванию вины за себя на кого-нибудь другого). Он смотрит на нее тупым овощем, когда она к нему обращается, и даже возможная злость за проебанный разговор по душам с Ким не может перекрыть химического равнодушия. Эллрой кладет руки на стойку и укладывается на них сверху, глядя на… Блять, слишком много сравнений с Бойцовским клубом на сегодня, но он может себе представить, на каких дрожжах Паланик написал всю эту мерзейшую муть.
Вот Марла. Вот джекотайлеровский Том со всеми признаками налицо. Он смотрит на нее долго и молча, забыв про пиво, просто так, без любопытства, без эмоций, просто разглядывает человека, а не женщину, и, наверное, где-то в глубине души, надеется, что ей пиздец как некомфортно от этого.
«Sick sad world» Томас

Рита Мэй вернулась домой бледная, будто руки её касался не живой человек, а мертвец, возжелавший лишить её жизни.
Ни жива, ни мертва, покинута, брошена - странное чувство. Не пожалели, не сберегли, вырвали сердце из груди, а кровью её омыли ноги путника. Он ушёл, ступал по снегу босыми ступнями, красным по белому, чернилами по бумаге "я назад не вернусь".
Красный саван не уберёг, и он рухнул перед зеркалом.
Нелепый наряд не спас, он остался где-то в запутанных коридорах.
Улыбка, замершая на губах, исчезла, эту маску более не вернуть.
Она плетётся на ватных ногах, пытаясь скидывать за одеждой воспоминания, пытаясь перекроить память, пытаясь проводить черты между реальностью и выдумкой - двойные, сплошные, жирные, их нельзя пересекать, это смерти подобно. Но и Рита сейчас подобна смерти - тихая, бледная, тоненькая. Оттого и желаемое не случается, оттого и путаются мысли, оттого и пустота где-то там, где глубже, чем сердце, глубже, чем душа. За пределами границ, за пределами немыслимого, спрятанное в боли времени и течении биения сердец.
Рита немного очнулась, когда оказалась перед зеркалом.
«close my eyes» Рита

Стоит отдать должное талантам Блэка, он умел развлекаться и получать не меньшее удовольствие от жизни и без бутылки пойла, каким бы выдержанным и сочным оно ни было. Но иногда ситуация требовала, а он не любил расстраивать женщин, потому вёлся и шёл у неё на поводу, чтобы по утру получить вот такую вот опухшую, кажущуюся ещё более зелёной на фоне золотистых веснушек морду и разрывающий на части черепушку колокольный звон в придачу. Тремор рук тоже никто не отменял, а потому бутылку с водой удалось открыть не сразу. Пара глубоких глотков, опустошивших ёмкость почти на половину, тут же попросились обратно, и Зеро посчитал, что он не в праве им отказывать. Повторив процедуру с полосканием рта, Блэк просто сполз на пол и прислонился виском, в который изнутри кто-то ломился с монтировкой наружу, к холодному фаянсу унитаза, громко и с удовольствием застонав. По всему выходило, что ему бы удалась роль слонопотама или пионерского горна в детском утреннике, и в какой-то мере сейчас он раздумывал о том, а не сменить ли ему род деятельности. Думал, конечно, не в серьёз, обрывочно, скользя по мысленному потоку, представляя, что делает это, с ногами забравшись в оцинкованный тазик и прижав колени к груди. Нет, всё-таки похмелье никогда не было его любимой болячкой.
«Who can tell when summer turns to autumn» Зеро

Hysteria

Лучшая игра недели

Я не причислял себя ни к пессимистам, ни к оптимистам, ни даже к реалистам, словно чувствовал, что находился вне этого распределения, деления на категории, со стороны, казалось, отрезанный от этих обыденных понятий, которые так часто можно услышать в обществе, и не только от этих. Я не причислял себя к карьеристам, хотя обожал свою работу и мог на ней ночевать, не задумывался над тем, есть ли во мне романтичные черты матери или деспотичные отца, нехватка внимания от сестры, эмоциональная неуравновешенность от брата. Отличаясь от своей родной семьи, я так же не находил связи и с реальным миром. Абсолютно никаких. Мои увлечения были в пределах нормы, я бы не смог ничего назвать из того, к чему питал бы бешеный интерес, захватывающий тебя с головой, чтобы просто не было в голове места для чего-то другого. Из кино я предпочитал больше классику, из книг - детективы, хотя иногда заносило и в фантастику, любил театр, в музыке не был прихотлив, и слушал чаще всего радио. И вот так вот я был оторван от привязанностей любого рода, кроме одной единственной.
Мой брат.
Если и были в семье Кадди несчастья, то они все определенно одним за другим били его, жестоко и беспощадно, с самого детского возраста, а может и с рождения, когда ты еще не в состоянии сам делать осознанный выбор, но все равно не можешь противиться заложенным генам. С чем родился, то и получай, живи, мучайся, борись, избавиться не сможешь. Этот невидимый глазу дефект, что сложно распознать до появления первой и серьезной агрессии, не поддается полному излечению и становится клеймом. Мать, не умеющая держать дистанцию, словно отрицающая существование комплекса, отец, вечно подчёркивающий и гнобящий собственного сына за него, не способствовали легкой жизни, а лишь усложняли ее.
Нейтан

Когда же моя опрометчивая ярость дала волю себе, я совсем не задумался о том, что этим порывом смогу навредить кому-то помимо отца, поэтому осознав, что моя сила направилась совершенно иным путем, тем, коим я никогда бы не позволил себе пойти, моё лицо в мгновение исказилось болью.
- Нейт, зачем ты влез? – все еще горячо восклицал я: быть может в уме процесс сознания содеянного прошел в секунду, но вот телу потребовалось немного больше времени. – Он должен заплатить за причиненное им зло! – и в тот же миг вся моя скорбь вновь обратилась в гнев, направленный на единственного человека в этом доме, который его всецело заслуживает. Но все мои порывы уничтожались одним лишь взглядом Оноры: она была в ужасе, в оцепенении от моего поступка – я никогда не чувствовал еще такой горечи и разочарования, исходящих из её глаз. Меня это настолько потрясло, что я словно каменной статуей замер, не чувствуя, как мои мышцы напряженно зудели, а старший брат пытался внимать к моему здравому (ли?) смыслу.
- Что? – придя наконец в себя, я разжал пальцы, что были сомкнуты в крепкий кулак, и почувствовал облегчение во всем теле, которое начинало постепенно расслабляться. – Прости, я не… - в смятении я блуждал потерянным взглядом по полу и крутился вокруг себя на месте, будто не мог найти чего-то. Себя.
Я подвел её.
Она разочарована во мне.
Мне больше не увидеть ее любящего взгляда.
Внутри я задыхался от презрения к самому себе, чередуя это с жалостью и досадой от того, что не мог принять факт ее предательства: она встала на его сторону! А как же я? Как же наше волшебное понимание?! Вокруг всё кружилось, перед глазами пятнами застилалась комната – мне пришлось сесть обратно в кресло. Я не замечал ничего в эту минуту, во мне бушевало противоречие.
Финн

Все, что нас не убивает, делает большую ошибку

Ой, все! – Вздорно промелькнуло в голове, когда вместо того чтобы по старой дружбе, ну или польстившись на заметную предрасположенность девицы, мужчина ответил ей стойким отказом выкладывать все свои секреты по первому требованию случайно оголенного в расшнурованном вороте рубахи плечика. Будто бы в самом деле был он умудренным опытом и не первый раз видел перед собой хитрую особь женского полу, хитро стреляющую на него алчными глазами. Впрочем, сама Радея опыта в этом деле, а точнее способе выведывания мужицких тайн, почти не имевшая, и не думала им пользоваться, а то что рубашка у нее поехала, так и вовсе не заметила поначалу, только когда жужжащий кровопийца, коему не страшен был ни снег, ни зной, ни аромат дурмана, впился в нежную кожу, оставляя после себя раздавленную звонким шлепком кровавую лужицу. Отерев ладонь о подол, девушка немного протрезвела от внезапного приступа любопытства и усевшись по другую сторону от сложенных вместо очага вещей, привела себя в порядок, потуже зашнуровав ворот, чтобы мало ли какая нелегкая и кривая поведет их дальше, но чтобы на этом пути никакая тварь не смогла более покуситься на святое и нежное.
А кривая повела, поначалу нерешительно, собираясь с духом, и не потому что не пробовала она этой самогонки ранее, а именно потому что пробовала и еще как! Сложно подходить в процессу изучения, а после писать диссертацию по материалу, о котором знаешь только с чьих-то слов, хотя и такая глава, по изучению влияния тролльего самогона на расы и народы Белории у нее была, с опросами населения, выяснением их ощущения и особенно предельной нормы на организм средне статистического тролля, гнома, эльфа или человека, благо гостей на той самой свадьбе собралось всех цветов и размеров, вот только после собственно проведенной дегустации угощений, перо в непослушных пальцах держалось весьма неуверенно.
Медея/Радея

Совсем не они с дорогою ошиблись, видать... или ошиблись, но еще в начале пути, когда рискнули выбраться на тракт пешью, поскольку идти было чересчур далече, и слишком опасно в одиночестве, если бы оба они не были чародеями, а в своих боевых способностях Драгон, к примеру, нисколько не сомневался. Разве что, конкретно сейчас, когда водил пальцем, да бородой по карте и не мог справиться с дурнющим ощущением того, что рядом с ними нечисто что-то, с тех самых пор, как миновали они дурман-поляну и выбрались из-за ее спасительных берегов. Напряжение, какая-то тяжесть могильная висела в воздухе, что влияло и на неприятную тишину в отсутствие птиц да гадов, заунывный кашель ворона да болезные скрюченные деревья. И магистр никак не мог припомнить, чтобы в прошлый раз происходило нечто подобное - что изуродовало это место, и не идут ли они с девицей на погибель себе? Дорога-то тут одна была - вона к тому мосту чрез широкую в этих краях Вилюку, не каждый нетопырь одолеет, что в устье впадала в Великое Северное Море, да и купцы о своих планах не умалчивали. На привале мужчина даже прикинул, а не отослать ли ему пару поисковых чувствительных импульсов, чтобы хоть как-то разузнать о том, что ожидает их впереди и почему его начинает мутить совсем не от выжранного вчера. Но те не вернулись... Вот оно, самое время было бы повернуть обратно, прочь от неведомой грозы, да кому, как не ему самому было еще рождением предначертано с такою Тьмою и сражаться не на жизнь, а на погибель?
- Неспокойно здесь, - угрюмо подвел мужчина, подымаясь с привала и взваливая на себя всю ношу, которую мог упереть, остальное попросту в руки не влазило и была героически подобрано девчонкой, что кривилась на обувь свою так, будто сколдануть не могла себе дабы впору была. - Бросил бы здесь тебя, чтоб не ходила в самое пекло, но не думаю, что тут безопасней будет - держись рядом, вот и все.
Рэй/Драгон

riders on the storm.

В попытках пробраться в первые ряды, я задеваю локтем кого-то из толпы. Проигнорировав возмущенный бас, я прорываюсь все ближе к треку, по которому сейчас колесит мой друг. Наконец, оказавшись в гуще событий, я пытаюсь уследить за происходящим, но терплю неудачу. Зрение подводит меня в самый неподходящий момент, и, я пытаюсь сконцентрироваться. Не получается.
Беспокойство, которое я испытываю мешает мне, но я впервые за вечер чувствую себя частью той шумной толпы, в которой сейчас нахожусь. Все люди, которые меня сейчас окружают испытывают эйфорию, наблюдая за происходящим, впрочем, как и я. Уверенность в том, что Кларк выиграет меня не покидает ни на минуту, хотя я и начинаю сомневаться стоило ли ставить на его победу так много зеленых.
Тайрон и Маркус идут практически ноздря в ноздрю, но Charger Кларка немного отстает, что меня совсем не радует. Сжав руки в кулаки, я жду, когда парни домчат до последнего поворота. Наблюдая за предыдущим заездом, я понял одну вещь - если у Тайрона и есть шанс догнать соперника, то он сделает это, именно, на этом чертовом повороте. Нервы на пределе. Кларк вырывается вперед: еще несколько секунд, и, вот уже финиш. Друзья Тайрона ликуют: я вместе с ними. Йен и ребята подбегают к машине, и, начинают бешено стучать по ней. Я реагирую на победу друга более сдержанно, и, стою немного поодаль. Пока Маркус поздравляет Тайрона, Йен возвращается ко мне, и, сразу же отсчитывает мне мои кровные и 500 сверху. В этот момент к нам подходит Кларк, который не без удивления смотрит на меня, забирающего свой выигрыш. 
- Эй, ты что, ставил на меня? - парень задает вполне логичный вопрос, на который получает утвердительный кивок. Я ловлю на себе одобрительный взгляд, и, замечаю, что улыбка на лице бразильца становится еще шире.
Сэмюел

Когда я решил привезти сюда Сэма, я знал, что примерно этим все и закончится. Элмерз все же прочувствовал всю атмосферу, да еще и подзаработал. Главное, чтобы он не подсел на ставки, а то знавал я одного паренька. Маму готов был продать за возможность выигрыша. Но в случае с другом я чувствовал, что он поставил потому что верил в меня. Это воодушевляло больше, чем ожидание моих зеленых за этот заезд.
Как только толпа моих знакомых отошла от меня наконец, Сэм повис на моей шее. Мне было приятно. Сэм так завелся, что начал приглашать этих обормотов домой. Знал бы он, что они нам все разгромят, и что после таких гостей проще будет найти новое жилье чем убирать старое, так бы никогда не сказал. Я посмеялся, представив как Глория пожирает последние остатки продуктов, а Йен разбивает очередную бутылку с пивом.
Я все же решаю, что пора уже отчаливать отсюда, потому что все таки хочется немного поспать и отдохнуть, хоть я и люблю своих друзей. Основная программа развлечений для Элмерза была пройдена, и я со спокойной душой сообщил ему, что пора бы уезжать. Он кстати против не был. Впечатлений видимо нахватался по полной. Пока мы ехали к нам на район, он успел мне поведать обо всем, что увидел. Сэм толсто намекает на желание покушать, а  я тем временем смотрю на бензин и замечаю, что нужно подзаправиться. Я принимаю это незамысловатое предложение и останавливаюсь на ближайшей бензоколонке тире забегаловке, и иду пополнять стратегически важные запасы. Останавливаю свой выбор на паре хот догов и газировке, проплачиваю бензин, и иду назад к ожидающему в машине другу.
Я отдал ему все что купил, и думал начать есть прямо тут, но Сэм сгенерировал очередную не плохую идею поесть где-то еще. Он был слегка прав, так как вид на помойки очень отбивал аппетит.
Тайрон

The devil's own

Думал, будет легче. Привести в порядок мысли, найти среди изменившихся до неузнаваемости улиц осколки памяти, собрать, стряхнуть пыль, склеить, подогнать черепок к черепку, но нет. Вместо чашки - уродливый голем, замешанный на крови. Не клеится. А клеится, так страшно.
...на Кони-Айленд за ним полчаса идет бездомная старуха, крича в спину о метке дьявола и близящемся конце света. Он не оглядывается.
...он покупает на остатки мелочи кофе на пляже и медленно выпивает его на лавочке в компании бродячего пса. Когда уже собирается уходить, к нему подбегает мальчишка, бросает в пустой стаканчик два четвертака, и уносится, счастливый, к благообразно улыбающейся женщине с коляской. Джея не удивляет: поношенная армейская куртка, длинные волосы и борода делают его похожим на бездомного. Впрочем, он и есть бездомный. Октябрь холодный, с утра были заморозки, и у него до сих пор болит горло.
...видит вывеску на арабском языке, заходит.
"Откуда, хабиби?" – он не сразу понимает, что к нему обращаются не на английском. Звук чужого грубого языка заставляет болеть уродливые шрамы на спине. «Ниоткуда» - отвечает он, поводя плечами, будто это может облегчить фантомную боль. Радиоволна шипит чем-то попсовым и восточным. Зеркало засижено мухами, но пол чистый, пахнет мылом, кофе и специями.
Взгляд старика цепкий, черный и немигающий, когда он начинает говорить, глядя в упор на него.
Джей пулей вылетает из цирюльни, когда осознает, что понимает. И что его «ниоткуда» было не на английском.
Он останавливается когда полоса океана скрывается за домами, от боли в колене. Не стоило идти так быстро.
В рюкзаке за спиной - бутылка воды, полотенце, перочинный нож, снятая с веревки толстовка и яблоко.
Джей

У МакГроу теперь было очень много времени. Бесцельного, абсолютно бессмысленного.
Утром он на кухне отработанными до автоматизма движениями включал поочередно чайник и кофемашину, доставал из холодильника остатки вчерашней еды, засовывал в микроволновку и несколькими нажатиями запускал режим разогрева. Когда звучало поочередно несколько сигналов о готовности, он наливал себе кофе и уходил, оставив завтрак нетронутым. Обед был нисколько не лучше завтрака, а ужин оказывался немногим лучше, чем обед.
Джеймс терпеть не мог увязать в людях и в чувствах. Раньше он вообще считал любую зависимость ненужным приложением к жизни. Но Джеймс застрял. Безбожно, отвратительно, безвариантно и намертво увяз. Застрял в этих до жути одинаковых днях и ночах. Тоска, уже привычная и унылая, давно засела под рёбрами и обосновалась там, кажется, навсегда. Повседневность не воспринималась. Никак. Вообще.
Очередной день скатился к вечеру, и уже со стопроцентной уверенностью его тоже можно было смело выкинуть на свалку. К огромному вороху таких же дней, которые он уже выбросил за ненадобностью и однобокостью.
Наверное, стоило пожалеть о прошлом. Прошлое сейчас казалось... Сложнее? Или наоборот, проще? Доигрался. Так всегда бывает, когда слишком долго лжёшь самому себе и всем вокруг. Каждый день и каждый раз все по кругу - два шага, поворот, ещё два шага, лестница на второй этаж. Ещё два - и выход на крошечный балкон квартирки. Вечное круговое движение, подчинённое плавному и, на первый взгляд, незаметном ритму. Упорядоченный хаос. Систематизированный кромешный ад.
Он знает, что сегодня воскресение, потому что перед входом в школу разбиты палатки с едой и напитками. На столах в стороне лежат вещи, которые нуждающиеся могут взять бесплатно.
Джеймс

Если ты рядом

- Забыл сказать... - чуть ли не летит вслед за парнем. Мысль вылетает из головы сразу же, как только он видит, что Хью теряет сознание, сползая по стенке, от чего Кэри не на шутку пугается. А кто бы ни испугался? Даже если ты можешь сохранить "лицо" даже в самой опасной или безвыходной ситуации, это не защищает от внутренних метаний.
Мысленно собравшись, мужчина опускается на колени рядом с бесчувственным Мэтьюсом, пытаясь решить, как лучше привести его в чувства. Итого становится стакан с водой, принесенный с кухни. К счастью у них были пара пяти литровок с водой, недавно купленных в ближайшем супермаркете. Пить воду из-под крана, пусть и кипяченную ему совсем не улыбалось. Да и здоровье дороже, кто знает, что можно подцепить.
Кэри опять усаживается на колени, прикладывая руку ко лбу парня, поглаживая его.  Он невольно любуется лицом напротив, которое как ни странно было расслаблено. Хотя изредка на нем все же проскальзывала какая-то хмурость, будто его владельца что-что беспокоит или причиняет боль.
- Давай, приходи в себя родной, - обеспокоенным тоном.
Признаться честно, Галлахер сейчас очень-таки напуган, но старается быстро справиться с собой.
- Это я у тебя должен спросить. Судя по тому, что ты по цвету почти сравнялся со стеной, тебе явно стало не хорошо. У тебя что-то болит?, - помогает подняться, бережно беря за талию и ведя к кровати. Мужчина молит Бога, чтобы это было простым обмороком, а не чем-то серьезным. Хотя, даже если потребуется лечение, денег оплатить его, у Кэри вполне достаточно. А говорят, что не в деньгах счастье? Любовь на них точно не купить, а вот то, что сделает тебя счастливым - вполне себе.
Кэри

Хьюберт уже и не помнит, когда в последний раз терял сознание. Ну, кроме того случая с нападением брата, а так точно никогда такого не было. Однако ощущения сейчас больше похожи на какой-то приступ, когда перед глазами все темнеет и на неопределенное время становится плохо. Признаться, он даже не понял, падал в обморок или просто закрыл глаза и отключился. Кэри в момент пробуждения парня выглядел так, будто Хью по меньшей мере чуть не умер.
    - Бок снова разболелся. Я выпил таблетку, успел прислониться к стене, а дальше ничего не помню, - врач на последнем осмотре ведь сказал, что все хорошо. Тогда почему боль снова вернулась? Неужели из-за короткой пробежки? Ладно, хорошо. Я больше не буду так делать, только уходи быстрее, - мысленно взмолился парень, но подобным способом явно не получится вылечить себя. – Всего лишь немного пробежался от остановки, потому что не хотел опоздать на встречу с подругой, - взгляд Кэри не предвещал ничего хорошего, так что Хью тут же добавил. – Врач говорил, что все нормально и целый месяц уже прошел. Может быть, они там что-то не досмотрели…
    Пытаться обвинить врачей это не лучший выход, но вряд ли такая боль может быть от подобной небольшой физической нагрузки. Он же не тяжести таскал и не двигал ничего, чтобы повлиять на швы. Они зажили и не разошлись, такое бы Хью точно заметил и почувствовал. Здесь что-то другое.
    - Ну, это не простуда и не отравление, чтобы кормить меня всякими бульонами, - Мэтьюс устраивается на кровати, подложив подушку под спину. И ему совершенно точно не хочется сейчас ни в какую больницу. Хьюберт вообще не особо любит кабинеты и палаты с белыми стенами и весь тот запах лекарств.
Хьюберт

Сара
посмотреть

Алисия
посмотреть

Ева
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Маркус
посмотреть

Итан
посмотреть

Ночь. Ночной сумрак обуял это проклятое место в тот час, когда я въехал в него. Мелкий город. Мелкие люди. Я и не думал ждать до утра - мое дело не терпело никаких отлагательств. Если эта легавая сука еще была в пределах досягаемости, я не должен был позволить ей уйти, скрыться и затаиться до тех пор, покуда меня не оденут в браслеты обжигающие льдом безнадеги. Возмездие... От него не укроется никто. Ни законники, ни джентльмены с большой дороги, ни продажные женщины, ни даже я. Но, в отличие от них, я все же рассчитывал еще некоторое время поиграть в салки с Безносой Леди. Дождливая промозглость пробирала до костей, когда я остановил машину у дверей безымянного кабаре, по одному взгляду на обшарпанные стены которого можно было разглядеть всю подноготную этого злачного заведения, и перечислить все темные делишки, что проводились под его крышей, а также с ходу определить, чьи ладони были в нем самые потные. Именно сюда и лежал мой долгий путь из такого же Богом забытого места, будто брат-близнец всех штампованных городков, где улицы походили одна на одну как пару капель, что теперь стекали с полей моей шляпы, а люди разнились лишь историями. Моя - стала роковой не только для меня самого.
Вряд ли что-то могло меня заставить покинуть свою дыру, как трясина затягивающую любого, кто ненароком в нее попадал, когда тленная апатия одолевала члены и позволяла роиться лишь мыслям, сумрачным размышлениям о бренности всего, что творили мы с отцом, за что ни разу не дрогнуло сердце, когда мы грабили, убивали, убивали и грабили, но у каждой повести должен быть конец, и наш вышел трагичным - отца в перестрелке грохнул полицейский комиссар, хотя тот выстрел я принял будто в собственную грудь, и я... И я решил, что покоя знать не буду, пока от моих рук не падет ни эта легавая шкура, ни ее выродки. Смерть за смерть, кровь за кровь - а моя душа катастрофично истекала кровью. Ну, или тем, что в ней бежало вместо нее, тугое и маслянистое, будто вонючая нефть, отравлявшая сущность и холодившая жесткие пальцы, готовые нажать на курок.
читать продолжение: «Among the Living»

Рэй!
Мишаня! Какой ты Михаэль, когда ты Мишаня, нууу!
Твоя пластическая операция не спасла тебя от поста недели, а любой поступок наказуем – вот тебе кара за содеянное, поздравительная речь моя оно же.
Думаю, ты не совсем готов к тому, что именно этот твой пост получил пост недели (как вспомнить, в какие мы рамки зажаты, так поневоле воспользуешься твоими навыками маньяка, чтобы покоцать нашего идеолога). Но, видимо, талант и харизма твоя убийствена и незатыкаема никакими форматами и скобочками. И первое лицо сдюжил, и деепричастия сократил до ёмкости двух строчек, ай, ляпота!
И, на самом деле, я тебе благодарна, что ты не отказал мне в, казалось бы, типичном для тебя  предложении, а-ля «Ой, а сыграй убийцу? :з». Харизматичные отбросы общества, талантливые маньяки-хирурги, а теперь ещё и грешные инфеционисты (почти). Самое то, чтобы шутить про палочку Коха, но ты ж, ясный бантик, выше этого. Эстетика тёмной стороны, она такая.
Вроде как, данная рубрика дана нам, чтобы сказать соигроку немного хороших слов, которых и под наркотой-то не набалакаешь. А у тебя тут вроде пластическая операция профиля произошла, туда-сюда…
Итак, вскарабкавшись на табуретик, пожелаю тебе запоминающейся и неповторимой игры за биоинженера с двойными стандартами, кучи лучших постов, лучших игр и лучших табличек. А я знаю не понаслышке, что мочить ты можешь красиво. И смотри там, чтобы ни в одной пробирке не бомбануло, а то плакал наш Манх, вымрем все хд И Меду в шпильках без бахил и спецкостюма к себе не пускай, а то знаем мы, ага…
Но это в целом, а у нас тут частный вопрос нашего эпизода. Надеюсь, тебе с нами незатруднительно. Надеюсь, тебе с нами хоть немного нравится. И я очень надеюсь, что сотрудничество будет плодотворным, нуарным, с тебя кровяка и маньячность. Но тебе же это несложно, правда?
И, кажется, у меня что-то сегодня с речами не очень от слова совсем. Поздравительная экзекуция заканчивается почти принудительно. И раз уж не получилось добить тебя словесно, добью физически. Расчищай взлётно-посадочную полосу, к тебе полетели поздравительные обнимашки! Они из тайги, поэтому чутка дикие. Так что берегись, картофельный мишка, против моих обнимашек нет контрприёма!    
(с) Рита
Дорогой Рэй, а теперь венский Мишка, я поздравляю тебя с почетной наградой. Ты в очередной раз продемонстрировал всем, что маньяки у тебя выходят что надо, и я надеюсь, что наше вролевое сотрудничество будет столь же продуктивным и в дальнейшем. Спасибо крошке-Рите за то, что свела нас под флагом нуара. Спасибо тебе за то, что тазики для пафоса понадобились даже многим раньше, чем мы все предполагали. Ура, дорогой, ура! На эту неделю ты лучший, пиши больше, жги напалмом, опаляй всех своей зашибенной харизмой и просто оставайся самим собой, таким, каким тебя все любят на этом славном острове.    
(с) Киллиан
Итак. Ты снова это сделал, мой мрачный друг. Снова, уже который раз и, кажется, ругаться бесполезно, пора просто смириться и поздравить. С лучшим постом тебя, хирург моего сердца. Ты снова написал зашибатый пост и не важно в каком он там настроении писался, ведь главное результат! А может, это способ заставить меня читать твои игры не со мной? Хитроооо… и я же ни сколько не жалею о прочитанном. Очень атмосферно, нуарно, мрачно… От поста веет холодом и мраком, промозглым вечером, запахом табака. Слышны звуки старого кабаре, чувствуется его антураж, и главное, опасность! И ведь эту опасность создаешь именно ты. Так что еще раз с лучшим постом и открытием новой игры, от которой я желаю тебе получить море удовольствия.    
(с)Медея

Син

Кит

Медея

Мэд

Рита Мэй

Рик

У него есть глупая привычка — мысленно играть в странную игру, чтобы скоротать время или отвлечься от головокружащей бури событий. Правила просты: считать до семи, отмечая в голове важное событие в своей жизни, имеющее огромный вес. Некоторые события теряют свою важность, и на встречу им приходят новые, некоторые — неизменно стоят на своей позиции, напоминая, что бытовая повседневность, наполненная мнимыми красками гуманности, спокойствия и умиротворения, не так уж и плоха.
Один.
«Кулаки ноют, а запах крови все еще слышим и неприятной влажностью ощутим на верхней губе. Ему знатно прилетело по лицу, однако, ему двенадцать лет и он впервые осознает, что бить — так же больно, как и получать тумаки в ответ. Но не окрепший ум понимает: к такой боли можно привыкнуть, раствориться, получая моральное наслаждение от секундного чувства справедливости.
Маркуса ничего не волнует: сейчас он лишь думает, как отреагирует на такое известие мать, и закроет ли директор школы глаза на первую драку своего ученика, решившего после очередной травли пойти в наступление.
Закрыл, кстати».

«into the ocean» Маркус

Понятие любви их семье было чуждо. Может, и было что-то когда-то между родителями, но в отношении собственных детей я не питал подобных иллюзий, и окончательно они разрушились в тот момент, когда Онора мягко настояла на отъезде Финна, прекрасно понимая, как именно он это воспримет. Мне не нужно было жить в этом доме, чтобы видеть их общение между собой, когда брат держится почтительно, казалось, ничем не выдаёт себя и своего «особого» отношения, а вот мама словно забывала об этом, отстранялась в свой собственный мир идеальной семьи, как было и со мной, когда Нетрин взял полный контроль над старший ребёнком, не встречая никакого сопротивления со стороны супруги. Я бы запомнил, потому что тогда я ещё думал иначе, как маленький мальчик, что любил играть в свои машинки, бегать по саду и падать на роскошные кусты, а потом заметать следы, обожал помогать матери готовить, хотя больше пачкал и ее, и себя и всю кухню, задорно сменяясь и совершенно не боясь маминого шутливого укора. Я помнил лишь образы, мимолётные видения, дразнящие и уводящие за собой в непроглядную тьму с редкими просветами жизненной линии ребёнка, что лучше запомнил тиранию родного отца, чем ласку матери.  Но, кто знает, что было бы, если бы все было наоборот. Я не испытывал открытой ненависти к отцу, как это было с братом, или к матери, как с сестрой, просто потому что благодаря Неирину научился сдерживать любые эмоции, думать прежде всего головой и рассчитывать свои шаги вперед.
«Hysteria» Нейтан

Чем дальше они шли по старому тракту, некогда хожему всяким людом честным от мала до велика, без опаски нарваться на нечисть страшную, а лишь на разбойников лихих, которые за честь свою разбойничью считали по кустам местным рассесться и глазами сквозь обманную повязку зыркать, да арбалетным болтом спины прохожих провожать. Нельзя было пройти по главному тракту две столицы соединявшему и не встретить кого на пути своем, пусть то дитя малое, на руку ловкое, или караван очередной, а то и застрять вместе с ним посреди леса, когда у впереди идущей телеги колесо сорвется. Но в этот же день, а то и последнее время, как могла судить травница, поменялся уклад жизни краев этих. Отвернулась правая рука от левой, в тот момент когда короли двух держав разругались из-за очередного сумасбродства царственных персон, когда сказал король Наум: «Не жана она мне боле, не жана!» и погнал сестру Волменского короля прочь со двора. Простой же народ еще поддерживал связь между двух государств, наведываясь к брату, свату, коих по обе стороны границ было достаточно, но видно последнее время и эта нить разорвалась с руки лиходейской, оставив лишь одиноких купцов, которым яркий блеск монеты был куда дороже патриотизма.
Или же сказками были рассказы эти, сплетнями, что разлетались по городу приукрашенной песней, когда на самом деле Королева лишь приболела и потому не показывалась в свете, хворь свою скрывая под просторным халатом. Кто же знать мог о том?
«Все, что нас не убивает, делает большую ошибку» Медея/Радея

Со временем, ты перестаешь верить. Даже самым близким людям. Со временем, ты перестаешь доверять, закрываясь и отдаляясь все дальше, думая лишь о том, что если еще хоть раз позволишь хоть кому-то приблизиться к тебе, то просто более уже не сумеешь справиться с ядом, который вновь пробежит по венам с твоей кровью. Каждый раз, когда делаешь шаг ближе, ты знаешь, что когда-то этот шаг был бы более уверенным. Знаешь, что когда-то в прошлом, ты еще не боялся боли, и твое сердце не было прогнившим насквозь. Год. Или два назад. Может, целая жизнь. Ты просто уже и не помнишь, когда это именно было. Когда ты был самим собой. Когда открывался людям и не боялся смотреть в их глаза. Все это до той поры, пока не набретаешь на одного единственного человека, которому и говорить ничего не надо. Достаточно всего одного прикосновения, которое намного честней любых сказанных слов. Одно всего лишь прикосновения, когда ты вдруг осознаешь, насколько же ты одинок в жизни и все потому, что почему-то убедил себя, что не имеешь право кого-то любить. Что тебя невозможно любить. Но после... тебя как будто толкают в спину со скалы. Ты доверился. Ты даже сумел повернуться спиной. Веря. Зная. Что тебя не толкнут, а как раз наоборот, удержат от шага с пропасти, а если и нет, то шагнут вместе с тобой. Ты... все, что вновь научился чувствовать, оно разбивается. Твое тело почему-то целое, а вот душа... она обращается в осколки. Ты хочешь наоборот.
«.когда вместо нас останется тьма» Клемент

Канун дня всех святых. Улицы Нью-Йорка уже за неделю до праздника были наполнены атрибутикой. В частности, на каждом шагу приторговывали тыквами, бутафорской кровью и костюмами разных сказочных и не очень существ. Кларку все это надоело где-то в возрасте 14 лет, когда он понял, что конфеты это фигня. Тыквы есть он не любил, единственное, что всегда было неоспоримым плюсом, так это девочки в костюмах секси ведьмочек и дьяволиц. С каждым годом они оголялись все больше и больше, не оставляя простора для воображения. Сэм же напротив начал готовиться почти за неделю, скупая милые тыквы и элементы своего костюма.
В этом году хеллоуин у Тайрона не задался. Он опять работал как проклятый, зато успел скопить на маленький хороший подарок сестре. Времени на отдых совсем не было, но почти  на каждый праздник он находил его и все же что-то покупал Эрике. В этом году она говорила, что ей ничего не надо, как в прочем и в прошлом, и в позапрошлом. Но Тай не мог просто так не побаловать сестру. После смерти отца, он остался единственным мужчиной в доме, и чувствовал за нее ответственность, даже переехав не переставал ее баловать. Эрика конечно была не против, но никогда ничего у него сама не просила.
А еще праздник омрачало то, что Кларк и Элмерз успели поссориться. Причем из-за сущей мелочи.
«Сладость или гадость» Тайрон

Лес шелестел над ухом навязчивые песни, вливающиеся куда-то глубоко в голову, оседающие пылью на сознании. Вязко. Странно. Ноги путались в траве на опушке, спотыкались о палки, где леса было погуще. Зверье шелестело тут и там. Хорошая погода, хорошее место. Он за не одну поездку сюда выучил едва ли не весь этот земной уголок, знал, где растет яблонька-дичка, знал, где грибов можно набрать в рубаху или ягод целую шапку. Отличный способ скоротать время до неминуемого отцовского гнева. Да ладно, плевать он хотел, все равно, поди, не убьет в припадках чувств. Он вот уже час следил за белкой, ее суетливыми движениями вверх и вниз, набиванием тайников всяческим добром на зиму. Вроде и легкая добыча, на варежки хватит, но и охоты никакой на ловлю не было, поэтому он кинул в белку шишкой и пошел дальше. Жарко, солнце в этот раз было не особо милосердным, хотя никак не портило прочей погоды, но рубаха мерзко липла к спине, заставляя дергаться, точно блохастую собаку, в бесконечных попытках хоть как-то оправить непослушную материю. По дороге он сгреб черники, аккуратно, чтоб не окрасить пальцы, умял всю горсть за пару-тройку минут. Грибов что ли найти, да костер с помощью трута разжечь, чтоб припечь находки повкуснее? Задумавшись, он вышел на земляничную поляну, даже запамятовал, что уже самое время собирать сладку ягоду и есть, пока живот не заболит. А потом откуда-то пробилось шуршание, назойливое, будто зверь или змея по кустам ползают.
«Невидимые монстры» Джастин/Ярослав

и в огне не сгорит, и в воде не утонет.

Лучшая игра недели

Пролив грязно всплескивал, порой овевая морозным воздухом, за его свинцовыми водами оставался остров – и снова ощущение стороннего, чего-то затихшего – неподвижной иглой разрезал небо Эмпайр-стейт-билдинг, на дальнем мосту избегали заходящих лучей окна автомобилей. Еще накануне листва весело шуршала под ногами и отдельными искрами летела вдогонку, а сейчас (замертво втоптанная в лужи) отдавала земляным гнильцом. Одновременно косыми каплями возникало и исчезало волнение, намекая на непрочное, случайное, тревожное, что касалось горожан и обманывало; как незаконченное чихание, вызванное нафталином. На 8-ой авеню, совсем уже осенней, розовеющей между постройками на окраине западной границы Центрального парка, где только группка детей возилась с мячом под наблюдением истощенной матери, громыхали вагоны метрополитена с редкими в этот нескладный час пассажирами, стали освобождаться первые сотрудники национального банка. Ветер то и дело бежал по ветхому, еще не отремонтированному после фестиваля, мостику над искусственным водоемом, припущенным рябью, проникал в мрачность деревьев, обдавших мертвым покоем, кладбищенской пустотой начавшегося сезона. Двоился и шагал по многочисленным тропинкам, и тут на пересечении Хадсон и Бликер-стрит неожиданно оглушило неистовым гудением, ревом мотора на всей скорости мчавшейся пожарной машины, внутри которой – шелестя формами и ударяясь касками – сидели плечом к плечу пожарные. Голуби на крыше супермаркета выглянули вдоль дороги, из трусливой пытливости отгадывая, куда отлакированный красно-белый зверь повернет: на 46-улицу или в переулок.
Машина накренилась на перекрестке в сторону 46-ой, где над парапетами многоэтажных зданий взбунтовалось и поднялось зарево в какой-то белесой иллюзии, прозрачном тумане.
Густаво/Фредерик

Счастье быть с кем-то постоянно – слишком иллюзорная материя, чтобы цепляться за нее изо всех сил, слишком мифическая загадка, чтобы доверять ей свою душу целиком и полностью. В своей жизни Андерс прочел много книг: любовные романы не были его любимым жанром, но и их он читал, и каждый раз, когда все заканчивалось хорошо, его сердце с трепетом сжималось, а в голове сверкала неугасающая мысль о том, что, быть может, так бывает и в жизни? Как известно, книги бывают жестоки. Чужие истории – жестоки. Он смотрел на себя в зеркало, и вместо молодого очаровательного юноши, которым он должен был быть в своем-то возрасте, Андерс сталкивался с серыми глазами измученного изнутри человека. Что же так сильно глодало его вот уж не первый год?
Любовь – как война. Не проходит бесследно, не позволяет восстановиться полностью. Сколько ни рви жилы, сколько ни пытайся забыться. Андерс пробовал; прибегая к помощи алкоголя и новых знакомств (которые редко являлись удачными, ведь за симпатичным фасадом у Грея прятались демоны, которые день изо дня ковырялись грязными пальцами в его ранах), он пытался выпутаться из паутины, которую самолично сплел. Но с каждым успешным шагом вперед, он совершал два назад – просматривал интернет, перелистывал старые и новые кулинарные книги, автором которых был человек, что так сильно отравил его безответной любовью. Нужно признать: он даже не дал им шанса. Позволяя себя любить, Дуглас не позволял Андерсу чертить общее будущее, потому что его, как ни крути, и не могло быть. Они были слишком разными. И в какой-то момент Андерс понял, что является для Лэмба обузой – не потому что висел на него шее, а потому что мог удушить своей любовью. К чему ему такие проблемы? Дуглас был человеком, который принадлежит целому миру, а не одному человеку. Принимая эту правду, Грей любил его, не требуя любви взамен.
Андерс

I still think I love you

Жизнь до и после аварии отразилась не только на моем эмоциональном состояние. Помимо того, что я периодически погружался в себя и перестал интересоваться тем, что меня окружает. Натягивал улыбку на лицо, лишь бы не доставали. Мне пришлось изменить свое отношение к спорту. Раньше, когда злоба охватывала меня, выбешивали все окружающие, выводила из равновесия Леттиция. Я успокаивался, пробежками. Я чертовски любил бегать, оставаясь наедине с собой и с музыкой. Эта абсолютная свобода. Лишь на мгновение. Но она помогала мне освободиться от всего того негатива, который терзал душу. Спорт действительно имел волшебное свойство лечить не только тело, но и душу. В те моменты, когда бег оказывался бессилен. На помощь приходила груша. Огромная 75 килограммовая груша. В которую бить сплошное удовольствие. Так же в запасе имелся еще манекен по имени «Трой». Трой очень любил получать по своему лицу. В челюсть с локтя, в нос с колена. Прямой удар с ноги в пресс. Трой любил всё, как его не бей, он будет просить добавку. Сев в коляску однажды, я попробовал снять свой негатив по старинке…и когда после удара, груша отлетела в меня обратно, перевернув коляску и опрокинув. Мне пришлось звать отца, чтобы тот помог подняться. Это было унизительно и больно. И тогда я решил для себя, что со спортом в дальнейшем не по пути. Нужно было найти альтернативу. И потеряв возможность бить, я перешел на то, что всегда презирал. На препараты. В тайне от всего я начал глотал таблетки, чтобы иметь возможность сдержать в себя в руках. Не высказывать всем окружающим, что о них думаю. Не сжимать кулаки до боли в костяшках. Даже Кати об этом не знала, ведь я был очень аккуратен и скрытен. Словно Голлум который склонился над своей прелестью, я поглаживал заветную бутылочку у себя в кармане. Никто не должен знать о нем.
Леонардо

- Хочешь помериться чувством юмора? – Я прикусила язык до боли, чтобы не сболтнуть то о чем могла пожалеть.  На деле слова Лео в очередной раз задели меня за живое, и я собиралась обозвать его инвалидом не только из-за его любви к покатушкам в инвалидном кресле и нежеланию идти на поправку, но еще и инвалидом, которого обделили чувством юмора.  Мне нравилось, что я не идеализирую брата, сложись все иначе и превозноси я его, мне бы пришлось намного хуже. Я бы не смогла излечиться от своей зависимости, от болезненного желания трахнуть собственного брата, причем делать это постоянно, не заморачиваясь над позой и местом. Я думаю, раньше мною двигали инстинкты, сердце глушило сигнал разума, и я вела себя просто как сучка во время течки, не замечая происходящего вокруг,  центром моего внимания неожиданно в первую очередь для меня самой стал мой сводный брат.  Я знаю, что способна надрать ему задницу, и вовсе не потому, что он вдруг решил разыграть из себя жертву. Авария была несчастным случаем, нам вообще повезло, что мы отделались в основном испугом и ссадинами. И даже встань он сейчас из кресла  и расправь плечи подобно атланту я бы хорошенько треснула ему по его роже с нахальной голливудской улыбкой. Мы ругаемся, как и всегда. Я смотрю на него долго с призрением, совершенно забыв о том, что нас развели по углам, чтобы мы не вцепились друг в друга.
- Катись колбаской, - закатывая глаза, я отмахиваюсь от его едкого словца так, словно оно воняет как минимум чем-то тухлым. Не считаю себя проигравшей,  просто нас не вовремя прервали, мы вполне могли бы продолжить, если бы не мама и эта сучка Кати. Лео со стервозным и самодовольным видом и не без помощи своей невесты выкатывается из кухни.  Мы, как противоположные стороны магнита, отталкиваемся друг от друга.
- Ты могла бы быть с ним помягче.
Летиция

Разрушь меня...

Ты раздражен. Я улавливаю эти невидимые нотки в твоих словах, твоем голосе. Быть может, ты не такой уж и рыцарь в сияющих доспехах, как я себе придумала. Впрочем, это всего лишь один из вариантов, по которому мы могли бы пойти. Я решила начать с него, но если будет совсем хреново, то я подберу что-то другое.
Я послушно стою у больничного крыльца и дожидаюсь, пока ты припаркуешь машину. И параллельно размышляю о том, какие девушки тебе нравятся, к каким ты привык? Очевидно кроткие овечки – это не совсем то, что вызывает в тебе животный интерес и провоцирует твой инстинкт охотника. Стервы? Возможно. Но я не планирую за одну секунду переключаться с одного образа на другой. Нет смысла бросаться из крайности в крайность. К тому же это наверняка со стороны покажется странным. А вот постепенно проявлять характер, объясняя это тем, что шок, вызванный страхом, сошел на «нет», вполне возможно.
Ты возвращаешься, и мы вместе заходим в больницу. Твой вопрос про мужчину на крыльце вызывает у меня недоумение. Я даже не пытаюсь его скрыть, когда бросаю взгляд в твою сторону. Что же ты думаешь, что у меня паранойя и мания преследования в тяжелой форме и теперь мне все проходящие мимо люди кажутся преступниками? Ну, знаешь ли…! За психически больную меня еще не принимали! Мне смешно и немного обидно одновременно, поэтому я никак не комментирую твои слова и просто иду вперед, туда, где маячит стойка регистрации. И лишь твои пальцы на моей руке заставляют меня немного притормозить. Что еще? У тебя в голове созрел новый диагноз того, что со мной происходит?
Но нет, ты всего лишь хочешь, чтобы я не рассказывала, что попала в аварию. И я замираю, задумавшись, как будто мне нужно время, чтобы смириться с этим, чтобы принять твое предложение. Хотя на самом деле я и не собиралась ни о чем таком рассказывать.
Аурика

Еще пару часов назад я выглядел достаточно молодым, чтобы быть с девушками на "ты", и мы вроде выяснили, что ты не чья-то кукла, а честно батрачащая девчонка-медсестра, спустившая на тюнинг "как с обложки", наверное, годовую зарплату. Так что не удивительно, что ты голодна. Перебиваешься крекерами из комнаты отдыха в своей больнице, чтобы оплатить услуги в дорогом центре на Манхэттене, типа того, где мы столкнулись? Красота требует жертв. Я это знаю, как аксиому для всех женщин, меня окружавших, от кормилицы-латинос с грудью размером с Силиконовую долину до последней шлюхи из Сохо. Уважаю жертвенность, достойную Христа. Но не разделяю. И в виду этого убей - не понимаю, откуда у тебя манера говорить с мужчинами, которые платят, на "вы". Или ты по привычке приравниваешь меня к пациентам? О, поверь, всей твоей очаровательной улыбки не хватит вылечить мою больную голову. Если ты не учишься на генного инженера параллельно, потому что в моем коде произошел сбой. Я могу выступить с речью об этом на акции против наркотиков, чрезмерного употребления алкоголя и опиумных курений. Только не стану, потому что не достаточно добродетелен, чтобы кормить стервятников-папараци. Даже если небеса упадут на землю и они напишут чистую правду, учредители все равно будут недовольны. А я еще не достаточно оборзел, чтобы класть на их мнение. На сегодня объектом моей благотворительности являешься ты. И за мной должок, что твое эпичное попадание под мои колеса уберегло от лишних нервов и унижения приехать на ланч, на котором меня никто не ждет. Тебе об этом знать не обязательно.
-Ты удивительно наблюдательная!-потому что я думал только о том, что мои пальцы уже ноют, но ослабить хватку руля не позволяет фобия, и о том, что, черт возьми, только что сейчас произошло, и где больница, и почему мудак в крайнем ряду не включил поворотник. 
Кристофер

The devil's own

Джеймс задыхался. Плакал, как плачет ребёнок, пытаясь забыться в слезах от бессильной злобы. Сжимая пальцами тощие коленки бездомного, он повторял про себя: «Хватит... хватит...»
Он мог быть идиотом, мог быть странным человеком, мог быть кем угодно.
Но на память он никогда не жаловался.
Если человек, сидящий перед ним, не был Джеем, значит, произошло чудо, и природа создала двух совершенно одинаковых людей.
Он мог не поверить внешности, но голос...
Он не знал, как это возможно, но это был он.
Это был Джеремайя.
— Слушайте, — неловкое шевеление за спиной. Новый друг Барнса мнётся, пытаясь подобрать слова: — Вы, что ли, знакомы?
Джеймс понемногу приходит в себя. Возвращается к настоящему, с трудом совладав в шоком. Он поднимает голову. Глаза ждут его, всматриваются в уже немолодое лицо с интересом и тревогой. Он не видел их очень давно. Проходит минута или две прежде, чем он снова может разобрать разговоры прохожих, пересекающих дорогу на зелёный знак светофора, шум сирены мчащейся по соседней улице "Скорой" и запах карри, раздражающий ноздри. На вопрос бездомного он кивает, всё ещё неуверенный в реальности происходящего. Если это сон, пусть закончится прямо сейчас. Джеймс обещает себе болезненное пробуждение. А если нет, то какого чёрта..? Сразу несколько вопросов напрашиваются на язык: «Что произошло? Где ты был? Отчего так выглядишь? Почему так долго?» Вместо этого МакГроу спрашивает:
— Болит? — и касается тёмного виска. Волосы здесь не выбриты и растут как вздумается, скручиваясь в кудрявые пряди. —Хочешь поесть?
Иногда Джеймсу казалось, что за пределами его точно выверенной траектории мир сходит с ума или всегда и был таким, безумным, а ему лишь удалось отыскать узкую надежную тропу через бездонные трясины. Стоило шагнуть в сторону, нарушить распорядок, как реальность бесилась.
Джеймс

Есть на самом деле не хочется – его все еще подташнивает, но поесть горячего впервые за несколько дней все же надо, потому он ест медленно, выжидает после каждой ложки секунд по пять, опасаясь позывов.
- Да, - ответ на первый вопрос, - Нет, - на второй, - Спасибо, - чуть погодя.
Лейтенант, да, он помнил его – что за страна была? Должно быть, Афганистан или Ирак. Джей не был уверен. В памяти были сплошные обрывки, смесь картинок, ощущений и запахов. Желтое от хамсина небо, скрип песка на зубах, жара и запах виноградной шипучки, заедающая дверь хамви – насколько раз хлопнуть, чтоб закрыть, жвачки под сидением, “the louder you scream – the faster we come” на рюкзаке, канонада артиллерии на горизонте в ночи. Лейтенант был коротко стрижен и гладко выбрит (и Джей почему-то знает, что в краю рта у МакГроу тяжелые складки от частых улыбок, а когда он поджимает губы и стискивает челюсти, морщинки напоминают шрамы – из тех, что рисуют благородным пиратам или рыцарям, под бородой не видно, но Джей знает – есть), не заебывал без дела и был рядом, всегда рядом, и им – тогда еще зеленым салагам – было спокойнее рядом с офицером.
Головная боль постепенно отступает и получается более-менее анализировать ситуацию. Он должен был бы ощущать стыд за свое состояние: грязный, бездомный, голодный, потерянный и больной, но он не ощущал практически ничего. Он не помнил, каким был, не помнил даже, что показывало зеркало десять лет назад. Наверное, что-то приятней заросшего бородой лица в обрамлении неопрятных лохм. Он не помнит, что их связывало кроме службы много лет назад, но даже его искалеченного и искореженного восприятия хватает, чтобы понимать – случайные знакомые так не плачут при встрече, и не смотрят на тебя как на призрака.
На улице довольно прохладно. Джей поджимает к груди колени и прячет замерзшие кисти в рукавах.
Джей

mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?

Признаться, я никогда не была одной из тех, кому мастерски удавалось скрывать собственные чувства - будь то гнев или искренняя симпания. Я никогда не умела играть на публику, вместо стремительно уничтожающихся нервных клеток демонстрируя своему оппоненту надменное пренебрежение и каменное спокойствие. Нет-нет, последствием моей вспыльчивости и импульсивности было то, что абсолютно все мои эмоции всегда написаны прямо у меня на лбу между мелких морщинок от сведенных бровей. Я никогда не умела вовремя брать себя в руки, не позволяя эмоциям управлять мной. У меня никогда не получалось рассуждать с "холодной головой", возводя каменную стену между работой и личной жизнью.
Именно поэтому прямо сейчас я рискую провалить многомиллионную сделку просто потому, что сидящий напротив Кристофер Рейн отчаянно меня бесит.
Меня бесит в нем все, начиная от спокойной и вежливой улыбки и заканчивая кудрявой гривой, которую он по-прежнему не потрудился привести в порядок. Меня бесит наблюдать за тем, как он дружелюбно растягивает свои мягкие, чуть пухлые губы и небрежным движением головы отбрасывает непослушные локоны с лица. Меня бесит то, что я до сих пор помню эти губы на вкус. Меня бесит то, что я помню его волосы на ощупь и то, как сильно они мне нравились.
Он очень любил нахально устраивать свой затылок на моих коленях во время просмотра фильма и наблюдать за тем, как стремительно быстро я сдавалась, запуская пальцы в его волосы, машинально играясь с непослушными локонами.
Он аккуратно кладет руку перед своим клиентом - и меня бесит то, как быстро я отмечаю отсутствие кольца. Меня бесит, что на секунду я чувствую облегчение и радость от того, что он не женат. Бесит, что перед глазами встает образ этих рук, которые обнимают меня за талию и прижимают к себе, образ пальцев, которыми он нежно проводил по моей обнаженной коже.
Алисия

Я хотел бы, но не мог винить ее за исчезновение. Тогда я был оскорблен и унижен, я был готов рвать и метать, найти ее из-под земли и выяснить, почему она даже не попрощалась. Но, к счастью, сколько я себя помню, я не поддавался эмоциям и сначала думал головой. Именно поэтому я переехал в другой город, нашел работу и забыл про нее, спрятавшись в беспечных связях и работе. Я во многом был виноват сам. Сколько раз я ее отталкивал, не убегал, но добивался того, чтобы она сама уходила.
Я никогда не был из тех, кто жил прошлым. Не тратил время на гадания или игры вроде, а что если. Но сейчас, когда она сидела напротив меня, я не мог не задуматься, о том, что было бы, если бы она тогда не исчезла. Были бы мы все еще вместе? Работали бы в одной фирме? Поженились бы? А может наоборот, разошлись бы с большими криками и скандалами, словно пара итальянцев? Алиса была одна из немногих, кто действительно мог вывести меня из себя. Даже сейчас, ее безмятежная улыбка и слова про друзей раздражают. В ответ, я лишь крепче сжимаю зубы, тихо надеясь, что ничем не выдал то, насколько она выбила меня из колеи.
В прочем я похоже был не один, кто терялся в омутах памяти, всматривался украдкой в знакомые до боли черты и искал неведомых знаков. Мне хотелось, протянуть руку и снова дотронуться до ее шелковистых волос, убрать за ухо выбившуюся прядь. Отправиться в поездку за снегом на Рождество и снова согревать ее руки своим дыханием. Мне хотелось, поскорее закончить встречу, уйти и постараться закрыть сделку и больше с ней не пересекаться. Желания Алисы не сильно отличались от моих. Она на удивление довольно быстро согласилась на предложение, хотя у меня были в кармане еще пара вариантов, более удачных. Что ж мне же лучше, если сойдемся на этом варианте. Ее просьба посмотреть бухгалтерию казалась с виду безобидной, но прежде, чем все показывать стоило перепроверить и подтолкнуть к нужному нам выбору.
Кит

Майкл
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Маркус
посмотреть

Летиция
посмотреть

Рауль
посмотреть

Летиция
посмотреть

Эта чернота. Эта бесконечная, удушающая чернота. Она, рано или поздно, поглотит ее – Скади  это предчувствовала.
Гея приняла дар скандинавской богини с торжествующей улыбкой.  Греки никогда не скрывали, что имеют превосходство над другими более слабыми пантеонами.  Никто никогда и не скрывал, что они видели скандинавов слабыми и неидеальными, слишком опекающими мир людей, за счет которых поддерживалось их существование во Вселенной. Греческие боги и их смертные потомки -  эллинес были другими: гордыми, упрямыми, идеальными во всем. Они превозносили себя и свою культуру, они считали себя возвышающимися над всеми, диктовали свои правила, не удивительно, что Гея повела себя столь неуважительно к северянке, она считала, что дар Скади – это попытка загладить свою вину перед богиней-демиургом за то, что та посмела пробудить дочь Гемеры.
Гея и близко не рассматривала Скади, как равную себе по силе, не смотря на происхождение и могущество той.  Не смотря на собственную слабость из-за долгого сна, в который она когда-то сама себя и погрузила и сердце, исполненное материнской любовью к собственным детям, она держалась с таким величием и отстраненностью, на которое неспособен был даже ее потомок Зевс. В момент, когда инистая преклонила колени, перед демиургом являя миру свою покорность и желание служить, не Гея, а дочь ее Рея возложила свои руки на голову Скади. И тогда ее пронзила боль и холод настолько сильные, что она закричала, и от крика ее содрогнулись самые стойкие горы, а их снежные шапки были сбиты силой этого крика и  сошли лавинами вниз, круша все на своем пути.
- В ней дремлет то, что погубило детей твоих – титанов, - молвила Рея, взглядом темным и цепляющим за живое, взглянув на ту, что породила ее.  – Малая часть, но пробудившись, оно сделает ее по силе превосходящей сына моего – Зевса. Ни единый мускул не дрогнул на лице у Геи, взгляд ее устремлен был не на дочь, что удерживала в ладонях своих голову впавшей в небытие северянки, она смотрела за горизонт.
читать продолжение: «We rise»

Дратути, богиня ** А что у нас сегодня на ужин? Мужика ведь своего кормить надо, а то похудеет, красоту потеряет. Но это дела семейные, так что перейдем к более важным. Поздравляю тебя с лучшим постом моя инистая красавица ** Давненько мы не писали за Ареса и Скади, хоть и играем мы ими регулярно. То я ультану в пустоту, то ты не раздамажишь на лоу хп. Благо пишем мы намного лучше, чем играем ** твоя Скади это только твоя. Она действительно богиня. Гордая и властная, такая далекая и недоступная, но в тоже время живая и уникальная. Ты стала моим вдохновением, покорила сердце безумного греческого бога. И я уже не представляю себе мир без Ареса и Скади и это только твоя заслуга. Именно ты вдохнула жизнь в наши эпизоды и сделала их такими завораживающими и прекрасными. День, когда ты откликнулась на предложение в поиске игры стал одним из самых лучших дней в моей жизни, спасибо тебе за это ** Продолжай творить моя прекрасная ведь ты в этом лучшая ** хотя для меня ты во всем и всегда самая лучшая.   
(с) Алексей

Михаэль

Бонни

Майкл

Алисия

Рик

Ада

Можно подумать, будто я действительно плаксивый. Ничего подобного, вашу мать. Я никогда не развешивал сопли абажуром и не размазывал слезы по паркету. Но последние годы видимо переполнили чашку (или котел, с какой стороны на это безобразие посмотреть) терпения или силы духа (хрен знает, я не впадаю в психоанализ и не живу по всяким вашим Фрейдам), вынуждая меня реветь, точно девчонке, по всякому мелкому поводу, будь оно неладно. Хотя сейчас… На той единственной слезе, которую я не смог удержать в себе в этой злополучной ванной, все желание плакать разбилось о неукротимую бессильную злобу. Я не знаю, что хочу. Загрызть его, наверное. У меня иногда возникало стойкое чувство, что Донни тупой, как валенок: ничего не понимает и не хочет понимать. Хотя тут уже мне приходится бить себя же подсвечником по голове, потому что понимаю, что ничерташеньки восприятие не справедливо. Нет, меня откровенно бесила забывчивость Донни. Он знал, что я располагаю ключами от всех квартир, а если нет, то это скорее нонсенс, чем что-либо нормальное. Он почему-то легко отпускает из памяти момент, что если телефон выключен, то моей заднице обязательно надо проверить, жив человек или нет. А так же излюбленное: я прихожу без приглашения, потому что повторно мне его делать не надо. Я же не самый культурный человек (к пущему огорчению моей дорогой мамы) или не_человек,  один из сказочных тварей: один раз пригласил и не выгонишь. Блин. И потом я же виноват, что являюсь самим собой.
«Denial» Джастин

В современном мире красивы только девочки. Флоренс далеко за двадцать. Тонкая, как шнурок, она прямо несет свое лицо, обрамленное рыжей залакированной ватой. У нее почти нет груди, а если и есть, то та надежно упрятана от сальных взглядов мужчин и оценивающих – женщин цветастым балахоном чуть выше колен. У Флоренс приятный голос, она выступает в баре три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам. И это все, что можно о ней сказать: ни кто она, ни откуда, ни почему поет, ни чем зарабатывает на жизнь (музыкантам платят мало, их основной доход – чаевые, но к Флоренс подходят редко, брезгуют). Маленькое уточнение: Флоренс слепа. Ее глаза, насыщенного зеленого цвета, колдовские, не видят ни зги; они повернуты внутрь, они смотрят в душу, и не спешат ни с кем поделиться тайной, лежащей на самом дне. Флоренс – неверный код, монашка в синем чулке. Пошлые журналы for men – образец подражания красоток гламурного рая –  представляют раздутых до безобразия, сисястых и бокастых чудовищ, в то время как они – глубоко падшие вульгарные евы, отработанный, пущенный по сотому кругу генетический материал.  Сменщица Флоренс, Дита фон Тиз 2017, как раз из их числа. Киллиан скалится, жадно заглатывая виски: блядством от юной прелестницы веет за версту. Говорят, высшая красота детей человеческих проявляется в их подростковом состоянии и держится не долго. Губмерт Гумберт, а точнее, творец Гумберта – господин Набоков, старомодный господин, не совсем понял, что ему нужно было от Лолиты.
«Shadows of my name» Киллиан

Жест растерянности означал, что монстр не знает, о чем говорить дальше или думает, как правильно поступить?
Секунда… Вторая… Опять скрип рассохшейся древесины.  Локоть коснулся ее плеча. Бен потер глаза. Усталость... Три ужасный дня затяжной мигрени он тоже не отдыхал. Все время был рядом... готовый прийти на помощь по первому зову. Попытки девушки отправить его спать не увенчались успехом. У Бетанкур сформировалась теория, объясняющая его упрямство. Бенджамин занимался самобичеванием. Разделяя с не боль, он наказывал себя за прошлые грехи.  Глупо? Как и многое между ними, но ничего не попишешь. Девушка постепенно привыкала сосуществовать на условиях обоюдности. В это понятие монстр умудрился внести свои коррективы, оставляя за собой возможность манипулировать и управлять. Ирландка отказывалась от обеда – он голодал за компанию. Она не надевала шапку и шарф в холодную погоду – монстр шел с душой на распашку, рискую подхватить воспаление легких. Вначале Ри не замечала ничего вокруг, погрузившись с головой в депрессию и желание поскорее сдохнуть. Потом она бесилась и по ступала Арчеру на зло. В итоге смирилась с неизбежным. Сжимая вилку в руках, настаивала на плотном обеде и для Бена. Ей стало не все равно, что мужчина гробит остатки здоровье. Неравнодушие пугало. Об этом Ри предпочитала не думать, как и не пыталась разобраться кто кем управлял? В сложившейся ситуации сам черт ногу сломит.
«L'ete indien» Мария

— К полуночи подъеду? — интересуется водитель, перегибаясь через промежуток между передними креслами. Рокки утвердительно кивает и шутит, что машина ему вовсе не будет нужна, а Матиас, напротив, просит водителя приехать раньше. Ворчливо замечает, что оставаться до полуночи не намерен. Его спутник с разочарованием посматривает на старого друга и прячет во взгляде «да что с тобой стало». В просторном банкетном зале душно и надушено. Слишком много света. Приторный запах алкоголя и женских духов. Все гости только прибыли и, блистая дорогими смокингами, богатыми ювелирными украшениями и платьями, красуются друг перед другом, вышагивая по мраморной плитке. Уже тут носят закуски, подают напитки и приглашают в зал, укрытый праздничным полумраком, дорогими скатертями, блестящий от надраенных канделябров, свечей, хрома огранки сцены. Всё, как полагается, вечер будет полон музыки, представлений, рассказов о подопечных. СМИ ютятся в сторонке в отдельной зоне для приглашённых и аккредитованных репортёров. Прислуга вечера выстилает на мраморном полу пригласительный красный коврик. По нему итальянец проходит одним из первых, бросая рассеянный взгляд в сторону вспышек и объективов. Он из того редкого числа влиятельных людей, не готовых сверкать перед камерами по многим причинам. Седой ныряет в банкетный зал, тонет в ароматах неподанного горячего, здоровается за руку с владельцем транспортного бизнеса, три поцелуя в щёку с Сицилийским виноделом, короткий поклон даме через три столика.
«The answers are in the silence» Матиас

Дакота Руж - это маленькая плебейка, которая хочет выиграть и свалить отсюда. Она смотрит на людей, которые остались напротив нее и обнажает свои белоснежные зубы в оскале. В руке удобно ложится рукоять, становясь не одним целым с ней, а инородным, но необходимым предметом, поднимающийся вверх по одной ей известной траектории.
Их всего трое.
И она должна сделать выбор. Заведомо неправильный.
Три. Два. Один.
Ее не похвалит хозяйка, но и не даст в обиду. Убьет сама и это будет показательное выступление для остальных - мертвых. Выживший здесь - это мертый на всю жизнь, а ты, Руж, именно это и жаждешь в своей скучной бруклинской жизни.
Щелчок.
Боль в груди и резкий вдох. Она выиграла и в тоже время - проиграла. Револьвер еще крепче сжимается в ладони, скрепляя его с собой как неодушевленный фамильяр. На корке подсознания бьется одна лишь мысль: сдохните! Она кричит так неистово, что видно в плавающем взгляде девушки. И это придает не силы - это дает новый виток желаний.
Мести.
«take the gun and count to three» Дакота

Молодость часто играет на руку тем, кто умеет использовать ее в свою пользу; Айвену было всего двадцать шесть, он знал, что молод и прекрасен. За последние годы он наловчился бороться: с внутренними демонами, с неудачами, с прошлым. Единственное, с чем он никак не мог совладать – это искушение. Юношеский пыл, длинные ресницы и чувственные губы шли в комплекте с животной тягой соития, обуздать которое еще никому не удалось. У Айвена было достаточно много любовников – некоторые задерживались на непродолжительное время, другие были разовыми, желаниями одного мгновения, но жадность не покидала сердца и чресел юноши. Это можно было считать манией, можно было назвать это пороком: на деле же Сабелла всегда так мало было любви. Казалось бы, он был со всех сторон обласканным приемным сыном, но всегда хотелось большего, и отеческие поцелуи не утоляли тот жар, что жил в сердце и ширился по всему телу в особенно холодные вечера. Он не привык быть один. Чтобы жить, Айвену Сабелла необходимо было трахаться. Ничего не скрывая, откровенно как в последний раз. Только тогда бег его распаленной крови ускорялся, разгонялся до километров в час, способных его согреть до самых кончиков пальцев. Он привык брать то, что ему нравится, добиваться желаемого любыми способами.
Новый сосед ему нравился. Его скулы, подтянутое тело, поджарый живот, и эта задница, что отражалась в стекле.
«would you?..» Айвен

Сладость или гадость

Лучшая игра недели

Хэллоуин – пора перевоплощений и бесплатных конфет, один из самых любимых праздников американцев, уступающий по популярности разве, что Рождеству. Сэмюель Элмерз не был исключением из правил, и, на то у него были свои причины. В пору его счастливого ребячества родители устраивали целые представления для своих детишек, превращая свой дом в обитель вурдалаков, привидений, вампиров и оборотней.  Детям это безумно нравилось, как и нравились их костюмы, которые шила им миссис Тёрнер. Единственной причиной для негодования был запрет на вылазки за конфетами, что огорчало отпрысков Элмерзов ровно до тех пор, пока взрослые не компенсировали это кучей конфет или чем-нибудь еще из того, что желал получить каждый из маленьких господ. Повзрослев, Сэм стал любить этот праздник еще больше – причиной тому была характерная для его артистичной натуры любовь к перевоплощениям. Из года в год, Элмерз и его друзья соревновались между собой, придумывая все более вычурные и продуманные до мелочей костюмы. Этот год не стал исключением – парень получил приглашение на очередное костюмированное представление, которое в этот раз устраивали Зак и Лианна. И хотя в этом году, возможностей для реализаций своих идей у Сэма было гораздо меньше – он, как и в прошлом году, должен был выглядеть потрясающе.
Заморачиваться в этот раз, Элмерз не стал, и, выбрал для себя вполне заезженный образ вампира. Перебирая какой из кинематографических воплощений вампиров, ему бы хотелось воплотить, Сэм остановился на облике Армана из нашумевшего в свое время «Интервью с Вампиром». Сделать выбор в пользу какого-то конкретного образа – дело десятое, а вот сотворить костюм, найти аксессуары к нему, и, человека, который может это все реализовать – задачка не из легких.
Сэмюел

Когда кто-то делал грязь Кларк убирал. Будь то дело в реальном беспорядке, так и в делах, правда в чужих, но об этой детали мы умолчим. Сейчас же парень ползал на полу с щеткой аля веник и пытался собрать те осколки, что находились не в молоке, черт бы побрал Сэма, который потратился, как он выразился на "экологически чистое" молоко в стеклянной таре. Веселый молочник торжествует. Далее в ход пошла тряпка. Пока золушка убирала хату, двое хитрожопых жителей леса строили свои планы на вечер. Кларку было невдомек, что сговор настолько хитрых созданий приведет скорее всего к краху его планов. Знал бы, то не знакомил их.
Все это время Сэм и Эрика сидели на диване и обсуждали что-то сверх секретное. Убирать Тайрон закончил и решил, что пора заняться готовкой. Быстро разложив пакеты с едой он решил, что не плохо бы позвать сестру на помощь. Все таки хорошие идеи по готовке она выдать могла.
- Зайка, пошли поможешь мне, - как ни странно откликнулся и Сэм. С ним она как раз очень любопытно переглянулась и через секунду, выражение ее лица стало мега приветливым с теплой улыбкой, той что так любил видеть ее брат. Тай растаял на глазах и улыбнулся сам. В такие моменты его можно было просить о чем угодно, но девочка знала что рано.
- Братика нужно довести до нужной кондиции, - минуту назад Эрика сказала это шепотом Элмерзу. - Ты так вряд ли сможешь, а меня он любит больше всех на свете.
Эрика подошла к Кларку, тот дал ей фрукты. - Так, ты иди мой, а я порежу.
- Да, хорошо, -девочка побежала к раковине, Сэм видимо решил понаблюдать за этим, совсем не торопясь на вечеринку, которую так хотел посетить.
Тайрон очень быстро нарезал фрукты в салат, положил порцию сестре и Сэму, который тоже решил сесть за стол.
Тайрон

Нельзя подать в суд за то, что тебя наняли на работу

Конечно, ответ герра Штернберга нисколько не удовлетворил, поскольку он действительно имел некоторые вопросы касательно кандидатуры, сидящей ныне напротив и взирающей на него если не с вызовом, то в холодном спокойствии, которого так всегда не хватало самому ученому. Откровенно говоря, более всего его беспокоила ее служба на немецкое правительство - тот пункт на титульной странице резюме, на который Михаэль уже в течении минуты смотрел безотрывно, пытаясь довершить в своих размышлениях ту картинку, что, если и складывалась, то с большим скрипом. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать все заново, поскольку и без того наизусть выучил все строки, отчасти обладая эйдетической памятью, которую все еще воспитывали в австрийских университетах, а также из-за того, что он действительно поверил в эту женщину, какой бы при встрече отталкивающей она ему ни показалась. Думаю, мне удастся смириться с сим прискорбным фактом, если она не подаст мне поводов для подозрений на все еще не оборванные былые связи... Разочаруешь ли меня? Мне всю жизнь приходилось быть необычайно осторожным, а потому, можешь поверить, именно таким я и остался до сих пор. К тому же, Михеле небезосновательно считал, что отличить одну разработку вируса от другой не хватит ума и у более искушенного науками человека. Может быть, именно поэтому его порадовал факт того, что Фербер была специалистом по химическому оружию - ей труднее будет воспринимать смену направления изысканий, а потому и адаптация пройдет гораздо позже, нежели понадобиться Штернбергу, чтобы вывести ее на чистую воду либо убедится в ее непогрешимости.
- Вы достаточно посвятили фрау доктора Фербер в род моей деятельности? - единственное, что донеслось со стороны инженера, когда тот покинул тягучую пелену своих размышлений, чтобы обратиться к мистеру Стерлингу.
Михаэль

Серьезный то какой… и заросший. С тем же успехом, с которым Михель изучал свою будущую спутницу жизни, а если учитывать все условия контракта, то при успехе общего дела по самоуживанию друг с другом, то пожизненную спутницу, Мадлен изучала своего будущего руководителя. Почти не мигая, слегка улыбаясь, в тех пределах вежливости, которые вписывались в серьезную мину и не считались насмешкой, с искренним интересом и любопытством. Лабораторным крысам она порой уделяла меньше внимания, пусть они того и заслуживали, но ведь их век был не так уж и долог, чтобы зацикливаться. А растянуть век этого существа, так же входило в один из пунктов, кажется. Во всяком случае, сделать все от нее зависящее, чтобы ценный сотрудник ни в чем не нуждался и до последней минуты мог приносить свою, впоследствии шуршащую купюрами в карманах акционеров, хотя в наш век, скорее электронные нули на экране личного счета и платиновый блеск кредитки, пользу.
Благо на молчаливую дуэль между двумя оппонентами было отведено ограниченное количество времени, и, что тоже было плюсом, лишних вопросов ей не задавали, толи считая свой интерес зазорным в присутствии третьего лица, толи и впрямь, что было крайне сомнительно, вопросов не имея. У самой же немки тоже были невысказанные вслух мысли, ведь, как верно заметил Стерлинг, в суть работы ученого ее посвятили лишь в общих чертах, грубо говоря, сказали, что он ученый. Ха, если и в его бумажках написано, что я солдат, ладно, офицер, то я вполне пойму его недовольство, практически не углубляясь в ту область, которой Штернберг занимался, а это значило, что он мог как выращивать зеленые водоросли, скрещивая их с плоскими червями, а из полученной слизи выращивать новое новейшее лекарство по самоомоложению, так и пытать в своих лабораторий детишек, заставляя их ломать себе челюсти, выговаривая никак не поддающуюся твердую «Л».
Мадделин

feel like I do

Ненавижу аэропорты. Толпы людей, которые толкаются, грубят и оттаптывают ноги, бесконечные мамашки с вопящими детьми, которые потеряли связь с реальностью и внезапно решили, что окружающий мир им глубоко должен и самовлюбленные индюки - мои любимые, от ста восьмидесяти и выше - ориентация которых не позволяет им посмотреть, блядь, вниз, чтобы вовремя заметить меня, не сбивая с ног. Последние, кстати, особенно бесят - особенно тот зеленоглазый блондинчик, явно не вылезающий из стоматологических клиник с кристальной улыбкой во все тридцать два, который извиняется совершенно неудебительно. Я вымученно улыбаюсь в ответ и делаю вид, что не думаю о том, насоколько ритмично его выпотрошенные кишки будут покачиваться на люстре - это я конечно утрирую, но нестояк я желаю ему вполне искренне.
Свою сварливость и ненависть ко всему живому я предпочитаю объяснять гормональным всплеском ПМС,  плохой погодой и задержкой рейса до Лондона, но никак не расставанием с Китом. Никак не плохими новостями из дома, вынудившими меня скоропостижно собирать чемоданы, трусливо избегая мучительно долгих прощаний. Я никогда не умела правильно расставаться с людьми. Признаться, я никогда не умела принимать решений - а уж тем более, нести за них ответственности, чисто по жизни предпочитая плыть по течению, надеясь на неизменный авось. И ровно до вчерашнего дня все прекрасно получалось, само собой складываясь в своеобразный паззл, приобретая вполне себе симпатичную картинку. Вчера как-то неожиданно я стала взрослой, слушая голос отца на другом конце провода, безэмоционально сообщающий мне, что мой любимый дедушка впал в кому. Что скорее всего я не успею с ним попрощаться, но однозначно успею на похороны. Вчера я до боли закусываю нижнюю губу, бездумно глядя на теплую летнюю ночь Кембриджа.
Алисия

Обожаю аэропорты.
Вы скажете, что я псих, и я абсолютно буду не против. Как можно любить эту вечную нервотрепку, когда носятся люди с чемоданами, что почти отдавливают ноги каждому прохожему, неугомонные дети, капризничающие и орущие, чтобы получить внимание родителя и выпросить игрушку или шоколадку, нервные работники, то ли не выспавшиеся, то ли просто от чего-то злые, длинные очереди к стойкам регистрации, уступающие разве что очередям в туалет? Все это могло довести спокойного человека до ручки, надо лишь знать, на что было давить, но для меня вся эта суета и, в какой-то степени, вакханалия были дороги сердцу больше любимой машинки в детстве. Да и вообще, все что было связано в с полетами, не только, когда поднимаешь огромную птичку в небо, чтобы доставить ее из пункта А пункт Б. В хаосе тоже есть своя гармония, иная, противоположная ощущениям, когда под ногами тысячи метров до земли, ты наедине со своими мыслями, собой, и даже второй пилот, сидящий рядом, теряет всякую ценность в виде собеседника, в хаосе же, в извечной суматохе, было спасение от неизбежных дум, что посещают голову, нагружают ее, заставляют анализировать произошедшее и думать: «а что было бы если...» Просто не успеваешь подумать, когда в тебя врежутся в толпе, бросив «извините», «придурок!», «куда прешь?!» и далеко не самые приличные слова в обществе, или завяжется беседа ни о чем с соседом, что спросил у тебя банальность в виде: который час, вы тоже летите этим рейсом. И за это я был благодарен. Сегодня мне предстояло не управлять самолётом, а быть обычным пассажиром, очень расстроенным, что не успел урвать билет в бизнес классе и лететь самым обычным, ругая себя за спонтанное желание побега. Ещё несколько часов назад, вернувшийся из долгого передела до Тайланда, я представлял, как приеду домой.
Майкл

Только мёртвый не боится смерти

В музыке Уинтерс не разбирался, даже не смог бы обозначить направление, которое ему нравится более других, но как и многие в наше время обладал убеждением, что современные музыканты не чета их предшественникам.
Бен замолчал. Песня ему нравилась, но вокал Райана Теддера не вызывал в нём тех ярких эмоций, как, скажем, голос Тома Йорка, и связывал он это в первую очередь с различиями поколений. Не самое полезное умозаключение, которое может сделать человек, оказавшийся на его месте, но ход собственных мыслей помог детективу успокоиться, а это уже дорогого стоило. Мужчина перевёл взгляд в сторону пассажирского места, оценивая состояние сидевшей на нём девушки.
Если вы становитесь заложником ситуации, то лучшее, на что можете рассчитывать, это поддержка со стороны. Уинтерс представлял в каком положении оказалась его спутница по не воле. Он ей не сочувствовал — в конце концов собственные пороки стали причиной её бед, но всё-таки понимал, что со спокойной женщиной в качестве «пленницы» ему справиться куда легче, чем с истерично вопящей жертвой.
- Сегодня так сложно найти подходящую радио-волну, - детектив заговорил внезапно, и пусть пару мгновений назад он напевал себе под нос, могло сложится впечатление, что начало их разговора где-то потерялось, словно Бен сразу перешёл к середине.
- Даже здесь иногда крутят откровенную чушь, - продолжал сетовать мужчина, не глядя на блондинку: несмотря на разговор сосредоточен он был на дороге, а особенно на зеркале заднего вида, в котором вот уже два квартала как не было угрожающего силуэта преследующей их машины. Отсутствие опасности в поле зрения хоть и было хорошим знаком, вызывало вполне оправданную тревогу - кто знает, где и когда эти ребята покажутся вновь.
Бен

- Вернись в реальность, Бон. Ты хочешь кокос на законных основаниях. Ты блять слышишь себя?
- Ой, ну прекрати. – Скверность на лице сопутствовала моей никотиновой затяжке.
- Я дал контакт. Езжай и не еби мне мозг.
- Иди нахуй.
- И тебе хорошего дня.
Я кдаду трубку и нервозно откидываю ее вслед за своей бранной речью. Сука!
Нет, знаете, я не наркоманка! Я прошла эту злоебучую трёпку в центре, где, на минуточку(!), меня мурыжили восемь месяцев. И соль в том, что я действительно уверовала в их ведомую мысль о высшем благе, о том, что вокруг все так норовят подкинуть искушения, подпитать твою слабую волю – а вот ни-ху-я. Покуда сам человек не возжелает покончить с этим, покуда сам не размыслит, не накормит свои принципы – так толку ноль будет ото всего, что будут впаривать вам эти врачи, одетые в личину участливости. Фу, блять. Тошнит.
Мало того, что чистая я была последнюю неделю, так еще и мой постоянный дилер решил съебать из города в тот блядский момент, когда мой полугодовалый запас исчерпал себя на третий месяц. И нет, я не налегала на эту дрянь, не частила как заправский нарк – моя гуманитарная душа неистово требовала честной подачки нуждающимся, потому я спустила почти полкило во имя какого-то бомжатского притона у вокзала. Возлюби ближнего своего.
После нелестного диалога с Мэдом на ум не приходит ничего дельного: острая необходимость допинга, нервозность, спрессованная дикость, порывающаяся наружу – все симптомы неуравновешенного человека, всё то, от чего я так ненавистно открещивалась.
На экране мелькнул адрес -  тут же я копирую его в Убер, назидательно требуя машину класса люкс. Потому что могу, мать вашу.
Бонни

| Каждый кузнец своей судьбы |

Скрежет металлического «ключа» в замочной скважине продлился не долго, всего лишь несколько поворотов, щелк-щелк, и все было готово.
Дверь открыта.
Рука легла на дверную ручку, и под тяжестью которой, та стала проседать, опускаясь вниз.
Щелк.
Парень не стал оборачиваться. Это было уже действительно бесполезно. Эти двое никогда не смогут нормально вести беседу. А в такой манере диалога уж точно не получится.
Скорее кто-то кого-то прирежет, чем договорятся о какой-либо совместной работе.
Но, по сути, ему было все равно. Поедет она с ними или же нет.
Спасти ребенка напарники смогут и сами.
А завтра он просто оставит в ящике сообщение о том, где, если та захочет, сможет забрать своего племянника. Но на эти раздумья у нее будет всего на всего пару дней.
А дальше? Дальше они скроются из страны.
Бросив все. И вся.
Но не тут то было. Когда Рейн потянул дверь на себя, он заметил тень на лестничной площадке.
Еще немного на себя. И за порогом он видит лицо парня.
Тот явно не ожидал увидеть в своей квартире другого, да еще и с обнаженным торсом, растрепанного.
То был парень Эл, Рейн сразу же узнал его.
Рональд/Рейн

Дверь открывается.
Но, что же это?
«Какого черта? Что это за хрен с горы?!?!?!
Чего?!? Где его одежда??? Почему этот ублюдок выходит отсюда в таком виде?!?!?!»
Кровь кипела в жилах.
Глаза наливались кровью.
И чем больше он всматривался в этого тощего блондинчика, который в ответ смотрел на него округлившимися глазами.
Тем больше это подливало масла в огонь.
Давно он не испытывал подобного чувства, и даже уже успел соскучиться по той ярости, что им овладевает в подобные моменты.
Толчок. Шаг. Хлопок.
И вот уже этот хмырь болтается пришпиленный одной рукой к стене. Едва ли стоя на одних только носочках.
Скрежет зубов, ярость кипела в нем, бурлила кровь, струясь по венам.
Сейчас он был словно проснувшийся вулкан. Лава, которого была готова пожрать все на своем пути.
Хрип. Такой глухой и жалобный.
Потуги блондинчика выдавить хоть слово из своей глотки, лишь вызывали улыбку на лице Скорпиона, а ведь его мышцы почти успели позабыть, как это делать, ту самую, его полуулыбочку, что так ехидно смеялась на его лице.
Пальцы жертвы жалобно хватали за руку, в надежде ослабить железную хватку.
Рональд/Блэйк

Кит
посмотреть

Хайди
посмотреть

Рауль
посмотреть

Рауль
посмотреть

Алисия
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Ее прикосновения все такие же родные, как и пять лет назад. Мы словно в очередной раз миримся после размолвки на пару недель, а не спустя вечность и океаны. И уже совершенно не важно, что на нас все еще что-то капает. Уже совершенно не важно все то, что было до или то, что может быть после. Не важны наши клиенты и весь город. На несколько мгновений в целом мире остались только мы вдвоем. Я не слышал, как за нашей спиной, кто-то недовольно фыркал на тему комнаты или того, что мы мешаем проходу, не слышал, как гудели машины, снова собравшиеся в непонятно откуда и почему образовавшейся пробке в городе.
Ее пальцы замирают в паре миллиметров от волос, словно она не может решиться дотронуться до них. Я напрягаюсь, сам не понимая, чего хочу больше, чтобы она убрала руку или все-таки запустила пальцы в мою гриву, как раньше начав накручивать мои кудри на свои пальцы. Это слишком сложно, кажется не один из нас не способен решить эту головоломку сейчас. Мы все так же безрассудны, как были тогда в Гарварде, но уже совершенно другие люди. Нас окружает новый мир со своими правилами и законами. Алиса приходит в себя первой, не сильно, но уверенно отодвигая меня от себя, упираясь ладошками в мою грудь.
- А ты все так же умеешь решать за всех, Хант… - я качаю головой и достаю из кармана сигарету. На что я надеялся, когда, поддавшись порыву поцеловал ее? Что мы вот так возьмем и как в каком-то дурном фильме волшебным образом снова будем вместе, выкинем за борт все накопившиеся за это время обиды и недосказанности, выкинем за борт все, что случилось за последние пять лет. Я не строил иллюзий, что Лиса жила монахиней в каком-то английском аббатстве, вполне возможно у нее был парень или жених, какой-нибудь лорд.
читать продолжение: «mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?»

Мне кажется, не столь волнительно попасть в таблицу с лучшим постом, как писать поздравительные слова. Это я сейчас как бы набиваю себе цену, доказывая, что я - ярый ненавистник тостов - иду на такие жертвы только ради тебя.
Ну, а если чуточку серьезней, то я уже давно говорю всем о том, как сильно мне с тобой повезло. Ты не просто нереально талантливый игрок, от одного поста которого у меня появляется столько вдохновления, что сразу хочется заспамить сюжетами, но еще и нереально хороший человек. Друг, который всегда поддержит, который за столько короткое время стал мне настолько близким, что я до сих пор не до конца смирилась с тем, что ты играешь с кем-то еще. Потому что - нет, дружи только со мной! И пусть сейчас в силу объективных причин мы общаемся и играем чуть меньше, чем мне реально хотелось бы, знай: я прижилась на форуме и осталась здесь только благодаря тебе. По сути, и сижу я тут только благодаря тебе. Поэтому пожалуйста, продолжай творить, радовать глаз манипами и писать шикарные посты, каждый из которых достоин оказаться всех. Радовать окружающих чувством юмора и лично меня - очаровательным характером Кита, которому, несмотря на то, что он редкостный засранец, всегда будет прощаться все, стоит только покрепче взять за руку и проводить до дома
Спасибо тебе, что ты есть. И вдвойне спасибо, что есть у меня.   
(с) Алисия

Мария

Бенджамин

Нина

Георгий

Син

Шон

Может, он прав. Настолько прав, что мне не хочется в это верить. Его злость, обличенная в слова, его усталость, его правда - они льются струей холодной воды мне на темечко, от чего в голове зарождается тяжелый, чугунный гул, бьют по мне молотом, вколачивают истину против воли.
Или же я снова обманываю себя, поддавшись странным, новым чувствам, приняв их за то, чем они не являются, и в этом случае нам действительно стоит прекратить этот бессмысленный разговор, который и начинать-то не стоило, и вернуться каждый к своему, к нашим прежним отношениям, окончательно поставив запрет на нахождение в одной постели. не нужно его отпустить сейчас, чтобы не изводить и себя, и его бесплодным ожиданием невозможного. Да он и сам стремится уйти, но я никак не могу принять решение. Я - рохля, размазня, как угодно назовите, но у меня смелости не хватает дать ответ на простой вопрос о том, какой дальше будет наша жизнь. Мне стоит лишь промолчать или выдавить из себя короткое "уходи", чтобы навсегда разбить эту связь, и я уверен, Джастин первым будет строго блюсти дистанцию. А подталкивает меня к этому лишь то, что он до сих пор любит того, другого, а это для меня как ножом по сердцу. Хотя, какое мое право?
И можно ли назвать любовью то, что я ощущаю к нему?
«Denial» Донован

- Ричард, ну какого хрена?
- Спокуха, брат, все путем, - дыхнув на Киллиана адовой смесью перегара, нечищеных зубов и зажаренной химии, Ричи ввалился в кристально чистое пространство корпоративной квартиры своего давнего приятеля. - Друг ты мне, или где? У меня сердце разбито, понимаешь? Се-р-д-це!
Тут стоит, наверное, сделать оговорку: сердце Ричарду разбивали с завидным постоянством и периодичностью в три месяца. Ровно столько его «дамам» требовалось на то, чтобы понять: крепкий семейный быт с ученым построить невозможно в принципе, с финансами у него не все гладко, дома его не бывает, секс редок и не регулярен, про цветы, внимание и конфеты можно позабыть вовсе, а животные, причем любые, от таракана до вымершего миллион лет назад динозавра, ставятся выше самой прекрасной из представительниц женского рода, будь то Анжелина Джоли или Королева Британии. Обычно Киллиану удавалось каким-то таинственным образом предвидеть момент накопления критической массы ричардово пиздеца и раствориться в пространстве – от греха подальше и во имя ясности сознания, но за последние месяцы в его жизни приключилось столько всего «интересного», что он банально забыл про существование друга и проблем, связанных с ним нервущейся красной нитью. И вот она – расплата.
«It's an SOS» Киллиан

Всё в мире подчиняются закону короткого сообщения, и вот нам уже не нужны длинные предложения: у облаков есть язык, ты раскрываешь зонт, затягиваешь дождевик на заклепках, вытаскиваешь галоши, говоришь - здрасте и выходишь из поля зрения. У других слова четче или негромкие: стой, садись, ешь, слушай, молчи, не запоминай. Если ты не знаешь языка, то как ты узнаешь своевременность бессистемных знаков?
У всего есть смысл, есть память и есть история. Чарли снимает перчатки, чтобы дотронуться: в свежевырытой земле лежат надувные шарики - синие, желтые. Когда ты судья, присяжный и палач, воспринимай искусство сквозь призму ассоциаций и будь осторожен (доедай кашу, не бери в рот грязное): то, что мы видим, не обязательно то, что подразумевалось в самом начале.
Когда заканчивается рама, впадаешь в зеркало. В полночь шторм передвинул тарелки, задул свечу: у обручального кольца есть своя магия. У полыни - крапивный цвет, горький запах, рождественская тоска (бронсон пьёт не разбавляя - из сенного мешка не утаить ни шила, ни штыка). Распевать песни упавшим выпадет той, что осталась в стекольной раме - прикрывала грудь после первого секса да на дне кастрюли выскребала жемчуг, пока побитый морозом вереск не сказал постой.
«dresses are white, roses are red» Чарли

Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы ты был чуть более милым со мной. Чуть более обходительным что ли… Безо всех этих нервных выпадов в мой адрес, когда непонятно то ли шутишь ты, то ли пытаешься таким образом задеть, демонстрируя свое шовинистское отношение из разряда «я мужчина, значит, я лучше и умнее». Хотя, с другой стороны, как часто я видела хорошее отношение в свой адрес? С детства я привыкла к тычкам и затрещинам, к тому, что со мной обращались как с вещью. Годы моего взросления не были безоблачными, и еще тогда я узнала, какими скотами могут быть мужчины. И, наверно, именно тогда в моем сознании и укоренилась мысль о том, что с сильными мира сего следует поступать точно так же, как они поступали с теми, кого считали слабее себя. Вот только в моем случае ни дядюшка, который твердо верил, что я никогда не смогу дать ему отпор, ни мои будущие, а ныне уже прошлые мужья, видящие во мне лишь красивую игрушку, не догадывались, что именно они были пешками на моей шахматной доске. И я рубила головы безжалостно и беспринципно. Выбирала себе жертву, хотя они думали, что это они выбирают меня, и играла с ней в «кошки-мышки» до тех пор, пока она мне не надоедала. Теперь моей жертвой был ты. И пока что я позволяла тебе чувствовать свою власть надо мной, играя роль беззащитной и слабой. Но не настолько, чтобы не реагировать на твои слова, вскользь брошенные в мой адрес.
«Разрушь меня...» Аурика

Удивленно вскинутая бровь, маленький глоток животворящего и пищеводосжигающего напитка и немного заторможенная реакция на радостные новости. Если бы с подобным заявлением в его квартиру ворвалась Рита, Маркус бы не поленился сдержанно улыбнуться, распустить объятья и, возможно, искренне порадоваться за кузину и самого себя — как минимум, настойчивое регулярное капанье на мозги и высасывания денежных средств на благое дело в одно мгновение свалились бы на плечи очаровательного — Марк не сомневается, для такой роли Рита бы подыскала себе идеального принца, — счастливчика.
Но Киллиан…
Марк пытается беззвучно взять побольше воздуха, но кислород застревает где-то в горле, не желая пробивать внутрь, сквозь трохею и бронхи — он слишком опешит от лаконичного известия, в котором ему — Крамеру — придется принимать непосредственную роль.
Киллиан — одинокий лис, предпочитающий растворяться в окружающем мире, черпая энергию от своей независимости и полной самостоятельности; каждый звук, запах — даже едва колеблющееся в мерцаниях лампочка — демонстрирует насколько силен дух Макбрайда, стоит лишь ему зайти в комнату.
«Toxic» Маркус

Небрежный взмах руки из-за потёртой спинки зелёного кресла— и рядовой Чемберс застывает в дверях, словно истукан, в то время как Линкольн Грейвс продолжает выпускать пепельные клубы дыма, не отказывая себе в слабости положить ноги на узкий подоконник и насладиться несколькими минутами долгожданного спокойствия и единения с мыслями, что роятся в голове подобно стайке испуганных пичуг. Военное звание обязывает вытягивается по струнке перед более высокими чинами, но, к счастью, подполковник редко удостаивается подобной участи. Чего нельзя сказать о Чемберсе, в ожидании неловко переминающемся с ноги на ногу. Грейвс переводит взгляд в мутное зеркало на стене, у которого давно отбит край, а поверхность покрыта тонкими царапинами. Одному дьяволу известно, в каких передрягах оно побывало. Пуговицы формы Чемберса застёгнуты не до конца; рукав не то испачкан, не то зияет небольшой дырой, образованной неловким движением возле острого гвоздя в стене. Линкольн усмехнулся: уверенность в неначищенных до блеска сапогах рядового укреплялась всё больше с каждым новым завитком дыма, который поднимался из набитой табаком трубки. Чемберс не был эталоном солдата, что неукоснительно соблюдал устав и старался выглядеть соответствующе. В отличие от него, подполковника Линкольна Грейвса, носившего звание с гордостью, подчёркивая это внешним видом с иголочки и уважительным тоном, в котором всегда слышались стальные нотки. Что поделать: не всем дано быть великими, а удел слабых духом — преклоняться перед этим самым величием.
«we might be dead by tomorrow» Честер

The Sound of Silence

Лучшая игра недели

Вы когда-нибудь просыпались посреди ночи, пытаясь вспомнить из-за чего это произошло, когда сердце колотиться так, как будто пытаясь вырваться из груди наружу? Признаюсь честно, для меня это было впервые. Обычно, совесть не мучила меня кошмарами, можно так сказать, что это компенсировалось встречаемыми на пути демонами, призраками и теми непонятными порождениями Примали, что встретили меня в Приюте Мойры. На этом я думал, все мои путешествия по кошмарам, заканчивались.
Башню заливал свет солнца, кажется, проспал я не так много, завалившись в кровать перед рассветом, ровно в тот момент, когда можно уловить его приход. Тени отступали перед границей накатывающего света. Красиво – да, но совершенно бесполезно для того, кто живет большую часть времени по ночам. Сейчас же, из башни открывался вид, на проснувшийся Город. И если ночами казалось, что грязи тут навалом, то днем. Ну, она еще блестела в лучах. В общем, картина малоприятная. Бедняки сидели у краев улиц, прося подати и незаметно умыкивали у зевак кошельки или что-то ценное. Я усмехнулся, вспоминая себя в те годы. Долгое время мне везло, прежде чем в один прекрасный день не поймали Хранители. Теперь же это больше напоминало Легенды прошлого. Мало кто помнил, каким Город был еще десяток лет назад. А мы с Бассо не особо любили и вспоминать. Нам остались только птица, да имена.
— А, Гаррет! – это было сказано с удивлением. Ну да, обычно так рано моя скромная персона никуда не выбиралась. Пришлось отказаться от большей части снаряжения, оставляя только сапоги, штаны, рубаху да плащ, который скрывал лицо. Меч, висящий на поясе тоже присутствовал, но скорее всего был не нужен, потому что если кто-то захочет меня ограбить, то будет пойман за руку. Да и когда в последний раз кто-то вообще замечал Хранителя, идущего в толпе? Давно это было, очень давно.
Аллан

Лайфстрим. Поток жизненной силы. Сефирот совершенно не помнил тот момент, когда попал в этот поток. Не теплый и не холодный, он приятно окутывал тело, путался в волосах, проскальзывал меж пальцев.
Сефирот наблюдал за плавными потоками, чувствуя невероятное успокоение, гармонию внутри себя. Хотелось закрыть глаза и совсем раствориться в ласкающем воплощении жизни, забыться… Распасться на сотни маленьких частиц и плыть куда – то дальше, ни о чем больше не тревожась. Без боли. Без мыслей. Без чувств.
Только спокойствие. Безмятежность.  Это ведь так соблазнительно быть частью и одновременно – сразу всем. Быть ничем – но и сразу во всем.
Воин закрыл глаза, раскинул руки в стороны, глубоко вдохнув, чувствуя, как по телу мягкими волнами распространяется тепло, как поток ласкает кожу, подобно материнским прикосновениям. И все существо шептало об одном – поддаться безмятежности. Не оказывать сопротивления и просто – сдаться.
Да, именно осознание того, что придется сдаться, заставило Сефирота открыть глаза, чуть нахмурить брови.
Сдаться? Перестать быть собой? Отречься от идей и целей?
- Ну уж нет. – Произнес сереброволосый, сжимая руки в кулаки.  Великий воин, гордый боец, достигающий своей цели – он не привык сдаваться и минутная слабость, навеянная потоком никак не могла сломить его воли. Сефирот четко решил для себя выбраться из этой безмятежной неги. «Мне еще слишком рано распадаться на части, я не хочу быть ничем!»
Он сделал попытку встать, но поток затягивал в себя глубже, засасывал, подобно болотной трясине. «Я не сдамся!» - била по вискам мысль, предавая Сефироту сил пробиваться дальше сквозь ставший таким плотным поток.
- Мне надо выбраться!
Сефирот сам не узнал свой собственный голос сейчас, тихий, он словно доносился откуда – то издалека.
Дитрих

Death Becomes Her

Сбегать до маркета? Она, разве, не соображает, что сейчас он добежит хорошо если снова до ведра, и то, в случае, если успеет? Конечно, Мэд считал Медею девушкой разумной, но даже ее логическое мышление изредка давало сбой. И он даже хотел было объяснить ей, что... он попытается это сделать обязательно, как только ему полегчает, но если она настаивает прямо сейчас... Впрочем, в какой-то момент до него начало доходить, что под подобным предложением может скрываться этот проклятый неуловимый юмор, который ранее Мэдок еще пытался различить за главным идентификатором - смехом, но Сфорца выводила его на новый уровень, когда ни единый мускул на ее лице не дрогнул, чтобы развеять все сомнения смертельно больного человека, что старался самостоятельно взобраться на ноги, хотя бы по голове то и дело пролетала мысль доползти до кровати. И что же ее так забавляло вводить парня в глубокую задумчивость? И если бы только ее... Если вы думаете, что купальник был единственным, что он на вышеописанный момент проспорил кодле - ошибаетесь, был и еще один эпизод. Тогда, правда, загадывала Кейт, и все разочарованно было вздохнули, не представляя, что в этом может быть чересчур забавного, лучше бы послали его лубриканты со страпонами покупать, но Берк их не разочаровал. Надо так надо - его даже спецом подвели к салону красоты, поскольку изначально мужчина не подозревал, куда обратиться, чтобы приобрести день спа-процедур с шоколадным и арбузным обертыванием и тайским массажем. Возможно, если бы он услышал вдогонку пролетевший шепот: "Может, все-таки сказать ему, что это была шутка?..", то все бы обернулось несколько иначе, но шайка была беспощадна и шанса избавиться от дальнейших неловкостей Мэду не предоставила. Запутавшемуся и позабывшему все на свете за расспросами администратора, он уже не знал, куда деваться и что думать, отыскав только единственный вариант поскорее от всего этого избавиться - соглашаться со всем, что девушка ему говорила.
Мэд

Медея вновь посмотрела на Берка, будто тот изволил пошутить, а она вновь влезла в его непонимающую шкуру и не могла с первого раза распознать эти зачатки юмора в его беспокойстве, но нет, беспокойство вкупе с умирающим видом, когда уже можно было и панихиду заказывать, если удастся отыскать кодлу этого парня, было неподдельным. – Брось, в твоем состоянии ты не смог бы мне навредить, даже если бы захотел… Тут скорее сам бы побоялся, что я положением воспользуюсь, а? – Загадочно подмигнув, девушка в непритворной ласке провела ладонью по груди парня, на деле же проверяя, не показалось ли ей, что одежда на том была настолько сырой, будто он пробежал тридцатикилометровый марафон. И нет, не показалось. Сложно было вообще поверить в подобный обман зрения, когда дрожь, что сковала друга в мелкую сеть судорог, едва не расшатывала вместе с ним пусть и старую, но довольно прочную кровать. И что прикажете делать ей? Играть в доктора или лучше вызвать настоящую бригаду, способную оказать квалифицированную помощь? Хотя постойте, да-да, кажется, она ведь доктором и была… - Я шучу, расслабься. Мертвого сейчас поднять было бы проще. – А то ведь еще поверит, начнет читать ей лекции о моральных устоях и о своей новой пассии, которая верит, любит и ждет, а ты, милая, изволь привести рыцаря в чувство, чтобы тот явился под окна принцессы при полном параде и желательно без похмелья. Хотя тут, мне кажется, попахивает уже отравлением… Боги, ну только мужика с температурой мне для полного счастья не хватало.
Ничего не оставалось делать, кроме как взять себя в руки. Да, подрагивающие, ведь прошедшая ночь не прошла для нее даром, но те хотя бы были не сломаны и могли самостоятельно свою хозяйку одеть, раздеть и накормить. Первым пунктом она и занялась, следуя принципу «надеть маску на себя, потом на ребенка», ребенка благо тут не было, но вот больной мужчина, что скрипом челюсти выдал нечто похожее на «Нормально все», был ничуть не лучше.
Медея

L'ete indien

Почему так происходило всегда? Едва он что-то держал в руках, у него это сразу же отбирали. Едва в глазах Марии он смог увидеть что-то помимо боли и пустоты, смог вылезти из панциря и поверить в ее искренние слова, она выносила приговор и вонзала острый клинок в его сердце. Она знала... знала его самые сильные страхи, иначе откуда появилась эта мысль уйти. Она должна знать, что самое ужасное, что не сможет вынести Бен - это ее уход. Потерять ее вновь, так и не обретя до конца. Мария могла говорить, что это временно, что она обязательно вернется, что так будет лучше... но он-то чувствовал, что это не так. Она не вернется. Время растянется на недели, месяцы, а может быть и годы. Будет лучше... возможно, для нее. Она сможет жить без боли, без зверя, без постоянных мыслей, что монстр может вернуться и нанести свой удар. Она сможет спать, не запирая дверь. Так было в самом начале, когда Бен нашел девушку и привел домой. Замков на двери не было, но она подставляла спинку кресла к ручке, чтобы в случае чего знать, что враг рядом. Он был самым худшим ее врагом. Не нашлось иного решения, чем уход.
Он сжимал девушку в своих руках, чувствовал, как она дрожит, но это было не от холода, от тех его слов, которые ранили слишком глубоко. Пальцы замерли на ее щеках, проводя подушечками по нежной коже. Когда в последний раз он так прикасался к ней? Это было вечность назад, в этой самой комнате, когда они только приехали. Но сегодня многое было иначе. Бен прикасался к ней с таким отчаяньем, будто через секунду Мария могла раствориться в воздухе. Взгляд застыл в ее глазах. Наверное, так могло быть. Ее решимость уйти была непоколебима. Она всегда была так упряма. Бен возненавидел эту упрямость.
- Да, я был... - ему с трудом воспоминания те месяцы. Он помнил их как будто это было всего лишь вчера. Просто невыносимо больно было вспоминать то, как Мария отказывалась жить.
Бенджамин

Бен никогда не выставлял напоказ свою боль. Прятал все в себе. Боялся проявить слабость или она была слишком ослеплена болью и обидой, чтобы заметить? Прошлое сделало все, чтобы они никогда не встретились вне страха и отчаянья. Они обречены сталкиваться защитными панцирями и отлетать в дальние углы, наподобие бильярдных шаров. Никто не знал, как снять проклятье. У них не осталось шансов восстановить оборванные связи. Сегодняшний скандал наделал много бед. Вытащил на поверхность обиду и грязь. В ушах продолжало звучать ранящее эхо. Мария не видела иного выхода, кроме ухода. Девушке всегда было неуютно в роли содержанки. Каждый раз, когда Бен приносил новый пакет с одеждой или новое пальто, которого ей не хватало для дождливой погоды или для слишком ветряной, Ри не знала, как реагировать. Прежние отношения с монстром приучили к равнодушию с его стороны.  Зверь в человеческом обличии мало интересовался ее теплом, комфортом и здоровьем в целом. Это было больно, но понятно. Новый Бен действовал с точностью наоборот. Падал из крайности в крайность. Незаметно проделал дистанцию от безразличия к маниакальной озабоченности всем, что касалось «него Марии». Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Ирландку не оставляло чувство, что придет день, когда ей выставят счет за все подаренные блага. Больше всего она боялась услышать упреки из уст Бена. Сегодня ее страхи материализовались. Он, как заведенный, твердил одно и тоже. Делал акцент на ее «непомерных запросах». Ей всего было мало. Она бесилась из-за страха потерять комфорт. Он говорил еще… еще… еще… Закреплял полученный результат. Видел по ссутулившейся фигуре, что попадает точно в цель. Долго не мог остановиться. Как же хотелось убежать от этого, но у нее не было средств на обратную дорогу в Нью-Йорк. Каждая нитка на теле девушки куплена монстром. Он оплачивал счета, покупал еду.
Мария

Everything that rises must converge

Чёрч сидел на руках послушно, хотя носик, чёрный и влажный, то и дело норовил принюхаться к странным запахам старого дома. Щенку было интересно, что они делают в этом месте, но ещё он хотел кушать и спать, и спать – больше. Хозяева явно были чем-то обеспокоены, но он был слишком мал, чтобы думать о том, почему его люди выглядят такими встревоженными. Когда Рокки опустил Чёрча нечто похожее на пуф у окна, тот зевнул, поёрзал и устроился поудобнее, чтобы проспать до утра. Мун даже позавидовал тому, с какой лёгкостью вырубился Чёрч. Вряд ли он сам сможет уснуть также просто, как сделал это щен. Он не чувствовал себя спокойно, наоборот, весь он был напряжён: ему не нравилась эта бабка, не нравились житель Маустрэпа, не нравился сам город.
Он огляделся. Комната была куда уютнее той конуры, в которой он вырос, и только поэтому настроение Рокки чуть приподнялось, пусть недостаточно для того, чтобы оптимистично смотреть в будущее. Кожанка начала уже надоедать, поэтому он облегчённо выдохнул, снимая её и равнодушно сбрасывая около кровати, не приученный к тому, чтобы наводить порядок.
Пока Эндж исследовал кровать, Рокс заглянул в шкаф и разочарованно выдохнул – пустые полки, несколько вешалок с деревянными плечиками, но больше ничего. А он-то раскатал губу, что тут осталось что-то интересное. Может, старуха хранила тут нечто необычное… хотя, конечно, хорошо, что там не было её панталон или нижних юбок. Захлопнув дверцу шкафа, Мун почесал живот и понял, что он весь пропитан едким потом, пылью и табачной вонью. Нестерпимо захотелось помыться, но вряд ли там есть вода, а голос рыжего подтвердил его опасения. Да что это за дыра, где вода включается по расписанию?! И это – их отпуск, устроенный вдали от Карреры и Большого яблока. Вместо того, чтобы трахаться, вкусно жрать и, может, убивать ради удовольствия, они в какой-то сраной дыре ради какого-то выблядка и мамаши, которая не могла держать ноги сдвинутыми. 
Рокки

Крохотные струйки ледяной воды текли по коже, выжатые из плотной махровой тряпицы в руке Рокки, осторожно и бережно скользящей по телу Энджела. Он прикрыл глаза, откидывая голову назад под тяжестью копны волос, липнущих к влажной, но теперь уже чистой спине. Мышцы непроизвольно сокращались, стянутые сладкой дрожью лёгкого озноба - капли стремительно высыхали в полуночной духоте, оставляя ощущение схожее с тем, что возникает от тающего эфира.
Чувство чистоты было освежающе-приятным, и хотя Энджел предпочёл бы полноценный душ, это было лучше, чем ничего. С тихим вздохом он развёл колени, позволив ладони любовника скользнуть между липких бёдер, к усталости теперь примешивалось едва ощутимое на грани сонного сознания возбуждение, странно-будоражащее пощипывание нервов. Прикусив губу, Энджел коснулся кончиками пальцев щеки Рокки, провёл вниз до подбородка, ухватывая за него цепко, притягивая любовника к себе для поцелуя, вынуждая прервать своё занятие.
- Спасибо. Давай теперь я тебя помою.
Предложил он, пропуская мимо ушей вопрос в духе русской классической литературы (Энджел не был уверен, что Рокки знаком с творчеством Достоевского, и потому вряд ли это была изысканная шутка). Поднявшись с постели, он толкнул на покрывало Рокки, помогая ему избавиться от остатков одежды, взял свежий полотенец, первый, намокший и посеревший от собранной с его собственной кожи пыли, отбросив просушиваться.
Он начал с плеч и спины, стирая пот и грязь, освежая, сложенный в четверо клочок ткани был больше ладони Энджела и постепенно нагревался от его тепла, хотя в первые секунды после погружения в воду был почти ледяным (костяшки пальцев Энджела покраснели от холода). Наклоняясь вперёд, чтобы провести рукой по лопаткам вниз, до самой поясницы, Энджел ощущал на своей голой груди дыхание Рокки, что отзывалось покалывание в напрягшихся сосках. Некоторое время в комнате раздавался лишь стрекот насекомых, тихое ворчание и сопение спящего щенка.
Энджел

невеста насилия

Часы на тумбочке показывали четверть второго, а Маринка Никитина по-прежнему сидела на застеленной кровати при полном параде, обняв колени и уставившись сухими злыми глазами в темноту. Вечером она поцапалась с матерью, и та, разозлившись, запретила ей выходить из квартиры, отобрала и где-то спрятала ключи, а сама легла спать. Они жили вдвоём, отца Марина почти не помнила – ей было три, когда родители развелись.
Антонина Ивановна, выросшая в детдоме, воспитывала дочь в строгости, но это помогло мало, и пятнадцатилетняя Марина уже зажималась по углам с взрослым племянником их соседки по лестничной клетке, месяц назад вернувшимся из армии. Как-то раз застав их вместе, Антонина молча выставила ошалевшего парня за дверь, принесла из спальни мужнин ремень и от души выпорола дочь. Маринкины вопли слышал, наверное, весь подъезд, и еще с неделю она провела под домашним арестом, лежа на кровати на животе. Мать надеялась, что одного раза будет достаточно, но не тут-то было: отлежавшись, Маринка как с цепи сорвалась и ринулась менять ухажёров. Поначалу Антонина  еще пыталась её удерживать, запирала дома и грозилась навсегда отключить домашний телефон, но потом поняла, что горбатого могила исправит, и махнула на непутёвую рукой.
Время от времени на неё, что называется, находило: она плакала, называла дочь бандитской подстилкой, обещала побрить налысо, чтобы та не могла показаться людям на глаза, но дальше угроз и оскорблений обычно не заходило. Маринка вполуха слушала родительские истерики, лениво огрызалась, а сама прикидывала, как незаметно слинять из дома на хату к Климу, с которым её познакомил бывший любовник. Её не обижало, что Егор относится к ней как к проститутке и делит с друзьями – от этого мужчины она готова была стерпеть что угодно. Она надеялась, что Клим в конце концов оценит такую преданность и безотказность влюблённой в него Марины и захочет навсегда оставить её при себе. Пределом её мечтаний было, разумеется, замужество.
Георгий