маленькая вечеринка никогда и никого не убивает. только если парочку нервных клеток и возможность отдохнуть так, как хочется именно тебе именно в этот вечер, думает со ёнхо, лениво перебирая струны чужой потасканной временем гитары в углу душной комнатки, развалившись на полу и с периодичностью раз в пять минут закрывая от усталости глаза. говорили, что будет безумно весело: алкоголь, который доставался с большим трудом, не говоря уже о нелегальном попадании в общежитие, возможно, тайком пробравшиеся девочки-первоклассницы, которые понятия не имеют, во что ввязываются, куча тупых шуток, поединок на приставках, бои чипсами, одна сигарета, что ходит по кругу, и куча всего прочего, что маркируется как «потрясающе интересно», но в глазах ёнхо лишь – скукота смертельная. интересно – разбивать окна, прыгать с крыши на крышу, разбиваться самому, падая со скейтбордов. интересно – валиться от усталости после очередного сумасшедшего прогона своего скудного репертуара на предстоящий, в далёком будущем маячащий сольный рок-концерт. свою крайнюю степень «заинтересованности» джонни демонстрирует открытым неприятием происходящего и нежеланием прекращать под пьяные вопли едва знакомых людей «бренчание на этой развалюхе». «единственная развалюха тут ты» – промежду прочим произносит он, мотнув головой и смахивая лезущую на глаза чёлку в очередной попытке наклониться ближе к инструменту и прислушаться к тому, как надрывно издают звук струны, готовые тут же порваться. какой придурок сумел так поиздеваться над святым? ёнхо бы запросто поотрывал ему руки, чтобы больше не прикасался. в ответ, конечно, он получается парочку смачных ругательств и вполне отчётливое «проваливай вообще отсюда», но лишь улыбается, всё ещё изучая гитару в своих ладонях. раздражать окружающих – слишком прекрасное занятие. одно из немногих, что искренне доставляет. одно из немногих, что держит здесь. на кой чёрт он вообще притащился, ёнхо не знает. на кой чёрт хвитэк в принципе решил его позвать, но сам сослался на незапланированную, но важную встречу для подготовки к тесту (ну и из какого класса она на этот раз?), со в принципе думать не хочет, но успевает отправить ему красноречивое сообщение, где чёрным по белому: «готовься, просто так тебе с рук это не сойдёт».
ёнхо понимает, что готов продублировать эти слова тысячу и, быть может, даже миллион раз, когда, подняв глаза на чужие бурные возгласы и приветствия, внезапно сильнее, чем обычно, сжимает музыкальный инструмент, и без того едва ли дышащий. ёнхо не трус и никогда им не был. ёнхо готов быть максимально откровенным и открытым. ёнхо пялится, по-настоящему так, без стеснения, на хёджона, улыбающегося своей блядской улыбкой всем вокруг, осознавая, что в этой кучке дерьма он всё равно, что кусок драгоценного металла. чёрт бы тебя побрал, мистер-само-совершенство. конечно, джонни более чем уверен, что хёджон не такой, каким рисует его воображение долгие несколько месяцев. и вполне возможно, что идеальная картинка – лишь недалёкость самого художника, который не желает присмотреться к ней внимательнее. джонни, впрочем, плевать. чужие глаза отвечают хитрым прищуром, кончики пальцев немеют, а в голове – оглушительная тишина.
ёнхо помнит, как первый раз «нарвался» на его стрим. ёнхо помнит, как решил, что этот мальчик – творение самого искусного живописца, не иначе (или как объяснить эти тонкие черты лица и болезненную бледность со взглядом некогда горящим, но вдохновляющее затухающим?). ёнхо помнит, как услышал его голос и решил, кажется, стопроцентно, что сошёл с ума, если захотел в ту же секунду посвятить едва знакомому парню сотни, тысячи написанных собственноручно и сыгранных, впрочем, тоже треков. таких голосов не существует. такие голоса – лишь плод несбыточной фантазии. однако факт налицо. ёнхо знает, что этот человек находится ближе, чем следовало бы. отслеживать каждый его шаг. ловить в коридорах, попутно на манжетах школьной рубашки записывая строки будущих песен, которые он посвятит только ему, мальчику, который никогда о нём не узнает (да и надо ли?). мечтать о том, как вместе они взорвут сцены. не без боли признавать, что его сердце уже взорвано. это чертовски страшно – осознавать, что снова и снова приходится падать в бездну слепой привязанности, понимая, что у этих чувств выхода не будет – только тупик. ёнхо пообещал не влюбляться, потому что его единственная любовь – давно погибла. ёнхо проще ломать цирк с дешёвыми представлениями, таская по углам хиён, о которой треплются все, но никто не догадывается, что она – всего лишь сестра. ёнхо проще забывать о поцелуе на каникулах с симпатичным мальчиком-баристой в одной из любимых кофеен, как и забывать о том, что наутро он оставил, оказывается, свой номер телефона, но со попросту сметает весь лишний мусор с прикроватного комода, не глядя на него. ёнхо проще просто быть по-настоящему привязанным лишь к своей гитаре, к своей музыке, к самому себе. но никак не к абсолютно чужим людям, от которых – лишь имя звучное, глаза, печально искрящиеся, да голос, от которого можно случайно потерять сознание, если захотеть.
со ёнхо не трус, но всё, на что его хватает сейчас, – лишь смотреть в ответ. а затем осознавать, что к чёрту. он не переживёт этот вечер рядом с собственным крашем в отвращении ко всему живому и льющихся оскорблениях со стороны в усмерть пьяных товарищей. встать и уйти. финита ля комедиа. как-нибудь в следующий раз.
парень пинает валяющиеся под ногами бутылки, хватает чужую гитару, о пропаже которой даже никто не вспомнит, и, хлопнув дверью, буквально вылетает в просторный коридор, оттягивая ворот и без того свободной чёрной футболки. чертовски душно. и ёнхо не уверен, что причина лишь в том, что народу много, а комната – мала. душно из-за собственных мешающих нормально существовать чувств.
шаг, второй. «с т о й».
и этот голос он узнает, даже если стремительно будет терять слух. этот голос он бы записал на диктофон и поставил на репит. он бы молился на этот голос. но это же болезнь, остановись.
и вот он напротив. катастрофически доступный. протяни руку, притяни к себе, заставь шептать на ухо безумные вещи и умирай, умирай, умирай, пока он прожигает тебя своими лисьими глазами. ёнхо смотрит на него слишком серьёзно, зацикливаясь лишь на том, как бы не выдать себя слишком быстро. половина академии, конечно, говорит о том, что у джонни интересы смещены в стороны смазливых мальчиков, но остальная же часть железно уверена, что зажатая в ладони ручка ан хиён – верный знак, что тут всё серьёзно. сам же джонни попросту устал от всех и вся. что же на уме у ким хёджона, он не знает. считает тот ли ёнхо натуралом? или свято верит в то, что слухи на пустом месте не рождаются? и нравится ли сам джонни ему хотя бы немного так же, как он, хёджон, ему? слишком много вопросов, ответы на которые путаются, словно клубок.
– не для меня. напиться я могу и в своей комнате. а от шума болит голова, – ёнхо и сам не понимает, как переходит на хрипловатый бас, но считает, что это лучше, чем дрожащий от волнения голос. перед хёджоном хочется выебнуться максимально, и со не скрывает это. – а ты следил за мной? – претензия на наезд выглядит несерьёзной, со подкрепляет её усмешкой и полным копированием каждого движения хёджона: прислоняется спиной к противоположной стене и улыбается, как идиот.
– и чем ты мне поможешь, ким хёджон? – один один. этот паренёк откуда-то знает его имя, значит ему не всё равно. ёнхо, в принципе, тоже. оба дают это понять друг другу в первые же несколько секунд общения. – знаешь, вот я бы перепихнулся ради снятия стресса и избавления от одиночества. но вряд ли это в твоей компетенции, парень. извини.
ох, знал бы ты, хёджон, как чертовски сильно свело всё внутри у ёнхо. и несмотря на пропущенный между словами смешок, развязную улыбку и взгляд в упор, джонни действительно боится. боится приближаться к тому, что кажется слишком совершенным. потому что он знает, что на деле оно – недостижимо.
